Читаем без скачивания Сага - Тонино Бенаквиста

Я в восторге от нового коллеги, однако считаю необходимым немного охладить некоторые горячие головы.

– Конечно, идея замечательна, но все же это воровство. Позаимствовать одну-две идеи – еще куда ни шло, но в трех последних сериях мы просто занимаемся грабежом. «Ищейка» поставлена по прекрасной пьесе Энтони Шэффера. Трюк с пульсом – это собственность Шэффера.

Жером с безмятежным выражением лица поднимает правую руку и, как кюре, опускает ладонь мне на голову.

– Ты будешь грабить, сын мой, но только во имя создания бессмертного творения.

– Ничто не исчезает и не возникает вновь, все просто преобразуется, – поддерживает его Матильда. – Кто сказал вам, что Шэфферу не понравится иметь последователей?

– Прекрасно, – говорит Жером. – Воспримем это как дар. Или еще лучше: как личный вклад великого Энтони Шэффера в нашу дебильную «Сагу».

Матильда и Жером с энтузиазмом обмениваются рукопожатием. Неожиданно у меня возникает убеждение, что эти двое в дальнейшем не намерены упускать друг друга из виду.

Старик, потягиваясь, встает со стула. Я тру глаза, чтобы снять напряжение, вызванное мерцанием экрана. Скоро десять вечера, и у нас за плечами более десяти часов непрерывной работы. Мне необходима тишина и короткий, десятиминутный сон. Это то, что в компьютере называется «сбросом». Вы нажимаете на клавишу и – бац – память очищена.

Каждому интересно, что будут делать другие во время передачи пилотной серии «Саги» сегодня ночью. Братья Дюрьецы приготовят себе поздний ужин и мирно будут смотреть телевизор. Матильда составит компанию своей матери, а я постараюсь приложить все усилия, чтобы не дать заснуть Шарлотте. Что касается Старика, то он клянется, что будет спать сном младенца.

Впервые за все время мы обнимаемся на прощание. Небольшая дружеская фамильярность, как перед новогодним праздником.

Рыба-солнечник с приправой из щавеля и крем-брюле – вот что необходимо мне сейчас. Но я нашел в лавочке только банку макрели в черт-знает-каком-соусе и йогурт. В качестве компенсации взял бутылку шампанского. В конце концов, Рождество у меня или нет? Нет, скорее Новый год, но об этом знают лишь несколько человек. Как в кино, стремглав взлетаю по лестнице, распахиваю дверь и вваливаюсь в квартиру, потрясая бутылкой шампанского и громко выкрикивая имя Шарлотты. Неожиданно я превращаюсь в романтичного любовника, для которого жизнь – сплошной праздник. В ванной горит свет, и я представляю ее обнаженное тело, благоухающее всеми ароматами тропических островов. Врываюсь без стука в ванную, готовый прямо в одежде нырнуть в душистую пену!

– Шарлотта!

Капли влаги на кафеле. Духота.

– Шарлотта?

Она была здесь недавно, не прошло и четверти часа. Пар, все еще покрывающий зеркала, насыщает воздух теплыми ароматами. Она даже удаляла волосы на ногах, ее электрическая бритва лежит на краю ванны. Сто раз говорил ей, что это опасно! Снова выкрикиваю ее имя, но уже ни на что не надеясь. Замечаю желтую бумажку, приклеенную к телевизору.

«Я ушла, так как мне интересна другая история: моя собственная. До завтра – может быть».

Все равно она бы заснула у телевизора. Или бы мне пришлось объяснять ей, что к чему, и я пропустил бы половину событий.

Жером и Тристан оживленно беседуют. По телевизору идет документальный фильм об аллигаторах. Сейчас без четверти четыре утра, и здесь происходит больше событий, чем в самом увеселительном заведении столицы. Братья устроили нечто вроде ночного клуба, в котором они – единственные члены, и теперь обсуждают серьезные вопросы на фоне картин разрушающегося мира.

– Отличное шампанское, к тому же холодное, – говорю я, показывая бутылку.

Жером не пытается узнать, почему я не там, где собирался быть, он даже рад этому. Тристан приподнимается, сидячее положение кажется ему более приличным для того, чтобы принять неожиданного гостя. Он приглушает звук телевизора; аллигаторы перестают реветь, но продолжают свои мистические танцы. Я усаживаюсь возле братьев. У меня в руке появляется стаканчик с красной водкой.

– Представь себе карту Франции, – говорит Жером. – Закрой глаза… ты видишь коричневый шестиугольник… небольшие зубчики на границе с голубым… Ну как?

– Немного сбился в сторону Финистера, а так все в порядке.

– Теперь представь, что на карте появляются красные точки, это включенные в настоящий момент телевизоры. Видишь их?

Я со всей серьезностью отношусь к игре и старательно сосредотачиваюсь, предварительно отпив глоток водки.

– Так видишь или нет?

– Тсссс!

Прикладываю стакан ко лбу, чтобы освежиться.

– Вижу один огонек возле Биаррица. Еще один загорелся в Варе. И еще три или четыре на севере.

– В Лилле?

– Скорее, это Кан.

– Правильно, там полно моряков и полуночников. А как в Париже?

– Ну-у… Пожалуй, с дюжину наберется.

– За это надо выпить, парень!

– А в Сен-Жюньене? Есть что-нибудь в Сен-Жюньене, в Верхней Вьенне? – раздается строгий голос, заставляющий нас всех вздрогнуть.

– Луи? Какого черта ты здесь делаешь?

– Думаешь, что состарился, изображаешь пресыщенного типа, делаешь вид, что видел все это много раз, а в два часа ночи просыпаешься неизвестно от чего, охваченный нервным возбуждением.

Луи усаживается рядом со мной, положив на колени пластиковый пакет.

– Так ты ничего не видел в Верхней Вьенне?

– Ничего.

– У меня там приятель. Негодяй, обещал, что будет смотреть.

Он достает небольшой деревянный ящичек и открывает ногтем крышку.

– Дети мои, сегодня у нас праздник! Сейчас вы увидите, как я изменяю моим священным «Голуаз» ради одного из этих миниатюрных шедевров. Думаю, вы составите мне компанию.

Длинные, чуть не с ладонь сигары, упакованные по три штуки в узкие футляры.

– Это «Лузитания», золотая мечта каждого истинного любителя гаванских сигар. Она горит ровно час, столько же, сколько длится фильм, включая заглавные титры.

Жером на всякий случай распахивает окно, а Старик с гордым видом устраивается на диване, готовя для себя сигару. Тристан прибавляет звук и переключает телевизор на нужный канал. Идут последние кадры документального фильма то ли о Кавказе, то ли о Севеннах. Через пару минут начнется великая месса. Крещение младенца. В любом случае нечто религиозное. Мы с благоговением готовимся закурить сигары, когда знакомый запах заставляет нас невольно оглянуться. Аромат, который мы различим из тысячи, сопровождающий нас все дни и которого нам так недоставало сейчас. Матильда стоит на пороге, словно ожидая разрешения войти.

– Я была уверена, что мама уснет как младенец. Можно присоединиться к вам?

Нет ничего важнее такого семейного сборища. В конце концов, мы пришли сюда, как в роддом, чтобы посмотреть на рождение нашего ребенка, молясь, чтобы он не получился уродом.

– Знаете, что сделала мама перед тем, как уснуть? Включила сразу два телевизора, видимо, думая, что таким образом повысит рейтинг. Прелесть, не правда ли?

Она развязывает салфетку, в которую завернуто домашнее печенье.

– Я совершенно не умею готовить, но пеку неплохо.

Я беру печенье из вежливости, но, едва попробовав, с наслаждением проглатываю его.

От запаха шоколада Тристан быстро забывает о своей обычной робости. Жером наливает всем по бокалу шампанского и готовится произнести тост, когда на экране под звуки фуги Баха появляется заставка нашего канала.

– Может быть, это приключение закончится сегодня, но я хотел бы сказать, что никогда не забуду, как вы были любезны к Тристану и ко мне. Я….

– Заткнись и сиди спокойно.

Ни один из нас не смог сдержать крика, когда после заставки появились титры с нашими фамилиями. И это только начало, теперь они будут мелькать на экранах на протяжении семидесяти девяти ночей! Мир узнает о моем существовании! Пусть даже этот мир будет насчитывать трех-четырех страдающих от бессонницы, случайно оказавшихся перед телевизором. Уорхол, известный представитель американского поп-арта, один из наиболее известных кинорежиссеров андеграунда, как-то сказал, что в XX веке у каждого из нас будут свои четверть часа славы. Он, несомненно, был прав, только немного жаль, что мои пятнадцать минут пришлись на четыре часа утра…

В первом же кадре «Саги» мы видим кухню, обставленную в американском стиле. По стенам вьются пышные зеленые растения, в одном из углов расположены ярко-голубая софа, два бежевых кресла, низкий столик и буфет неопределенного возраста. В любом порнофильме начала семидесятых и то выделили бы больше средств на меблировку, но сейчас не время разглагольствовать на тему убогости обстановки. Фуга Баха внезапно обрывается, и мы видим на заднем плане чем-то занятую женщину.

– Это кто?

– Должно быть, Мария Френель.

– Вот эта крошка?