Читаем без скачивания Архив клана - Лев Пучков

– Стойте здесь, я в дизельную, – распорядился инженер, направляясь к выходу. – Не пихайте пальцы в щель и вообще отойдите подальше от стены.

Через полминуты раздался негромкий металлический скрежет и средняя панель неспешно поползла влево, левым ребром заезжая в комнату под круто меняющимся углом. Так она двигалась до тех пор, пока не въехала на две трети и не застыла почти перпендикулярно «родительской» стене.

Да, это был тот самый тоннель, в котором мы с Евой обмирали от страха и неизвестности, плавая в кромешной тьме. Сейчас – из пункта дозиметрического контроля – он выглядел вполне безобидно и даже как-то уютно.

Не дожидаясь инженера, Стёпа с Юрой пошли на разведку.

– Осторожно, мостки скользкие, – на правах первооткрывателя предупредил я. – Бултыхнуться – не фиг делать.

– Не учи отца, Ипат Са, – пробурчал Юра.

В этот момент в тоннеле зажегся свет: неяркий, экономный, в общем, такой же, как и в бункере. Но случилось это настолько неожиданно, что я вздрогнул и замер, как истукан, а мои соратники – люди бывалые и реактивные – приняли меры: Стёпа, следовавший вторым, отпрянул назад и присел за правой панелью, а Юра дёрнулся влево, не удержался на мостках и плюхнулся в воду. Хорошо так нырнул – с головой.

– Ну что, есть? – поинтересовался взбудораженный Спартак, вбегая в комнату.

– Ё… б… наххх…!!! – возмущенно заорал Юра, выныривая и активно отплевываясь.

– Да, открылось, – подтвердил я, с трудом пряча злорадную ухмылку. – И свет, как видишь, тоже есть… Ты включил?

– Ага. – Инженер буквально сиял от счастья. – Думал: на фига там лишний тумблер на щитке? По схеме никуда не идет, а под нагрузкой!

– Молодец, Спартак, буду должен.

– За что?

– Да так, за всё хорошее…

– Ключом крутил? – уточнил Стёпа.

– Ага. В общем, тут два режима. При работающем дизеле это делается почти что в одно касание: хороший толчок в стену – перевод тяги в дизельной – по логике, панель уйдёт буквально в три секунды. Если дизель молчит, крутим ручками, будет немного медленнее, сами видели – секунд за пятнадцать-двадцать…

Выудив Юру из воды, мы пошли осваиваться. При свете это было не в пример удобнее и проще, нежели в кромешной тьме. Изнутри панель закрывалась вручную при помощи хитрого противовеса и троса с петлей: ухватился – потянул – закрыл – и даже без особого приложения усилий.

Погоняв панель туда-обратно, мы прогулялись до площадки с затворным механизмом, по-хозяйски вернули перегородку на место (теперь это наш законный тоннель, нечего тут держать ворота нараспашку) и обнаружили бонус. В углу площадки был сварочный аппарат, укутанный промасленным брезентом, и несколько ящиков с разнообразным инструментом не первой свежести. Лично мне находка не представлялась особенно ценной, но Спартак радовался так, словно ему выдали премию и ведро пряников в придачу.

Больше в тоннеле ничего не было, а мостки, напомню, там весьма узкие и неудобные. Когда тащили аппарат обратно, мы с роковой неизбежностью его утопили, потом очень долго и нудно доставали, но в конечном итоге всё же приволокли в бункер. Затем перетаскивали ящики с инструментом.

В общем, таким вот образом мы развлекались до полудня, а потом до вечера осваивали тоннель. Теперь это было наше новое служебное помещение, так что нужно было придумать, подо что его приспособить.

Ночь под охраной спецназа прошла спокойно, а с утра приехали доктор с Ольшанскими и привезли новые задачи на день…

Ольшанский был нехорошо задумчив и вопреки обыкновению тройственно негативен: растрепан, растерян, несчастен.

Это было странно и необычно.

Обычно Петрович наглый, веселый, непрошибаемо самоуверенный, а когда он бывает задумчив – в активной фазе оперативной работы, – то задумчив вполне оптимистично, целенаправленно и как-то даже яростно. В такие моменты он похож на взявшую след опытную гончую.

Для доктора такое состояние Ольшанского тоже было в диковинку.

Похоже, что они предварительно обсудили ситуацию, но внятных ответов доктор так и не получил и теперь смотрел на нашего «Холмса» с любопытством и профессиональным интересом. Ему хотелось разобраться, в чём, собственно, дело.

– Петрович, какие-то проблемы? – участливо спросил бестактный Юра.

– Ннн… нормально всё, – пробормотал Ольшанский, бегая взглядом по потолку. – Так… рабочие моменты.

Да, это было что-то из ряда вон.

Думаю, не ошибусь, если скажу, что такого Ольшанского я ещё не видел.

Совещание вел доктор, и это тоже было необычно.

Обычно это делает Ольшанский, а доктор внимательно слушает, думает и при необходимости экспромтом анализирует по ходу поступления информации.

– Итак, дорогие коллеги, у нас есть две новости.

– Ну тогда давай уже с хорошей, – поторопил Юра. – А то как-то всё плохо: Алекс позавчера накосячил, а сегодня Петрович вон смурной какой-то…

– Хороших новостей нет. – Доктор с сожалением развел руками и со значением посмотрел на меня. – Есть плохая, и непонятная.

– Вот ёпп… – огорчился Юра. – Ну давай с плохой…

Плохая новость выглядела так: доктор пообщался с Евой и пришел к выводу, что я сказал «правду и только правду». То есть теперь с меня снимаются все подозрения и мне возвращается доброе имя и высокое звание полноценного члена нашей команды.

– И это плохая новость? – удивился я.

– Очень плохая, – отстранённо пробормотал Ольшанский. – Лучше бы вы с Евой кого-нибудь шлепнули и спрятали трупы.

– Не понял? – обескураженно пробормотал я. – А в чём, собственно?..

– Это значит «второй вариант», – напомнил доктор. – Нам кто-то мстит. Ковров, клан или первый при поддержке второго – это уже не важно. Важно – что они это делают. Проще говоря, у нас серьёзные проблемы.

– А какая тогда новость «не пойми какая»? – уточнил Юра.

Доктор изложил вторую новость – непонятную.

Буквально часа два назад Петрович совершенно неожиданно, что называется на ровном месте, заболел идефиксом. Иными словами, зациклился на неожиданной версии и больше ни о чём не желает слышать. В общем-то это, с одной стороны, нормально, когда Ольшанский выходит на охоту, такое с ним случается регулярно. Но беда в том, что, как считает доктор, эта версия не имеет никакого отношения к нашей проблеме, по крайней мере, в сиюминутном раскладе.

И если мы сейчас всё бросим и начнем ею заниматься, мы не просто зря потратим время, но можем подвергнуть себя значительной опасности.

Почему Ольшанский зациклился на этой сторонней версии, доктор объяснить не может, и это его реально заводит: к любым загадкам наш док относится однозначно – они должны быть разгаданы.

Учитывая тот факт, что всё это доктор изложил открыто, не стесняясь присутствия Ольшанского, сам собой напрашивается вывод: между нашими «головастиками» нет гармонии, и вообще, ситуация возникла более чем странная и крайне неполезная для команды. Особенно в перспективе нависшей над нами опасности.

Для тех, кто с нами только знакомится, полагаю, следует объяснить ролевое разделение в команде.

Если взять за основу, что команда – это единый организм, можно условно разнести всех нас по ряду наиболее важных функций. Ольшанский и доктор – это головы, одна добывает информацию, вторая её обрабатывает. То есть если даже не особо напрягать воображение, внешне получается этакий двухголовый мутант… но он очень неплох в работе, а порой весьма и весьма эффективен.

Скажу по секрету: послужив год в армии, я видел немало организмов вообще без голов… хе-хе… и ничего, как-то они (организмы) обходились без такой вроде крайне нужной детальки и даже не сдохли.

Итак, Ольшанский и доктор – головы, ну а мы, Степа, Юра, Спартак и ваш покорный слуга, – мы уже руки-ноги, то есть те части организма, которые отвечают за действия, предпринятые по результатам работы голов.

Да, следует заметить, что я, помимо всего прочего, ещё и спина нашего единого организма (очень надеюсь, что всего лишь спина, и до определенного места, не ниже, хотя некий мелкий злодей постоянно намекает, что это не совсем так).

Иначе говоря, на мне постоянно таскают разные полезные грузы.

Роль, надо заметить, почетная и очень нужная, но… вообще-то меня сюда взяли картографом! Я должен, судя по моим обязанностям, рисовать секретные планы, схемы, тайные карты и прочие важные штуковины. Кое-что я уже рисовал, об этом как-нибудь расскажу позже, но в основном я, увы, спина. Надеюсь, что в скором будущем эта ситуация изменится в сторону выполнения моих прямых обязанностей: мне не очень нравится таскать тяжести.

Так вот, возвращаемся к нашему единому организму, над которым, как вы уже знаете, нависла нешуточная опасность.

Учитывая, что организм двухголовый и головы эти привыкли работать в слаженном тандеме, думаю, всем понятно: отсутствие гармонии между Ольшанским и доктором – это как минимум нехорошо. А если принять во внимание тот факт, что одна голова вообще работает в другую сторону, то это где-то даже критично.