Читаем без скачивания Монголия и страна тангутов. Первое путешествие в Центральной Азии 1870-1873 гг - Николай Пржевальский

Вообще на монгольской окраине, прилегающей к Китаю, климат далеко не так суров, как в других, более удаленных отсюда частях Гобийского нагорья. Правда, высокое абсолютное поднятие берет свое и в описываемой полосе, но все-таки здесь гораздо реже перепадают те страшные холода, которые так постоянны в Гоби зимой. Ледяные ветры Сибири, почти всегда ясное небо, оголенная соленая почва вместе с высоким поднятием над уровнем моря вот те причины, которые в общей, постоянной совокупности делают монгольскую пустыню одной из суровейших стран всей Азии.

День за днем уменьшалось расстояние, отделявшее нас от Калгана, а вместе с тем увеличивалось наше нетерпение поскорее попасть в этот город. Наконец желанная минута наступила, и мы, как раз накануне нового, 1872 года, поздно вечером явились к своим калганским соотечественникам, у которых по-прежнему встретили самый радушный прием.

Первый акт экспедиции был окончен. Результаты путешествия, копившиеся понемногу, теперь обрисовались яснее. Мы могли с чистой совестью сказать, что выполнили свою первую задачу, и этот успех еще более разжигал страстное желание пуститься вновь в глубь Азии, к далеким берегам озера Куку-нора.

Через несколько дней по возвращении в Калган я отправился в Пекин, чтобы запастись там деньгами и всем необходимым для нового путешествия. Мой товарищ с казаками остался в Калгане и заготовлял исподволь различные мелочные вещи, необходимые в экспедиции, а также покупал новых верблюдов, так как приобретенные в Куку-хото оказались никуда не годными.

Целых два месяца, январь и февраль, незаметно прошли в различных хлопотах, сборах, упаковке и отсылке в Кяхту собранных коллекций, наконец в писании отчетов об исследованиях прошедшего года. Как тогда, так и теперь мы были поставлены в крайне затруднительное положение относительно материальных средств, потому что деньги, следуемые на экспедицию 1872 года, не были сполна получены в Пекине.

Личный состав нашей экспедиции теперь переформировался. Два казака, сопутствовавшие нам в прошедшем году, оказались людьми ненадежными и, кроме того, тосковали по родине, так что я решился отправить их домой, а взамен взять двух новых спутников из отряда, занимавшего в то время город Ургу. На этот раз выбор был чрезвычайно удачен, и вновь прибывшие казаки оказались самыми усердными и преданными людьми во все время нашего долгого путешествия. Один из них был русский, 19-летний юноша, по имени Панфил Чебаев, а другой, родом бурят, назывался Дондок Иринчинов. Мы с товарищем вскоре сблизились с этими добрыми людьми самой тесной дружбой, и это был важный залог для успеха дела. В страшной дали от родины, среди людей, чуждых нам во всем, мы жили родными братьями, вместе делили труды и опасности, горе и радости. И до гроба сохраню я благодарное воспоминание о своих спутниках, которые безграничной отвагой и преданностью делу обусловили как нельзя более весь успех экспедиции.

Кроме нашего неизменного Фауста, мы приобрели теперь для караула по ночам большую и очень злую собаку, называвшуюся Карза. Этот пес выходил с нами всю вторую экспедицию и оказал много услуг. Своих прежних хозяев, то есть монголов, он позабыл очень скоро…, что очень часто избавляло нас от назойливых посетителей. Фауст возненавидел Карзу с первого знакомства, и оба они были заклятыми врагами до самого конца экспедиции. Замечательно, что европейские собаки очень редко, почти даже никогда, не дружат ни с китайскими, ни с монгольскими псами, хотя бы жили вместе с ними долгое время. 5 марта утром мы выступили из Калгана и направились тем же самым путем, по которому в прошедшем году шли на Желтую реку и возвращались из Ала-шаня. К вечеру первого дня пути мы опять попали в суровый климат Монголии, где весна еще не начиналась, тогда как в Калгане с конца февраля сделалось уже довольно тепло, прилетели в большом количестве водяные птицы и появились насекомые. На нагорье такая картина круто переменилась. Правда, снегу здесь уже не было, но по ручьям еще везде лежали толстые накипи зимнего льда; термометр, в особенности ночью, показывал порядочный мороз, дул сильный холодный ветер, пролетных птиц еще не было видно словом, монгольская степь имела вполне зимний характер.

Нынешняя ранняя весна отличалась от прошлогодней тем, что теперь чаще случались метели и сравнительно реже дули северо-западные ветры, хотя опять-таки бури являлись часто и иногда продолжались по трое суток без перерыва. Сухость воздуха по-прежнему была чрезвычайно велика.

Ее показывал не только психрометр, но даже губы и руки, кожа на которых растрескивалась и делалась совершенно сухой, словно отполированной…

В продолжение месяца с небольшим мы прошли из Калгана до хребта Муни-ула и решили пробыть здесь некоторое время, чтобы наблюдать пролет мелких пташек и собрать весеннюю флору названных гор. Прежде, возвращаясь из Ала-шаня, мы мечтали попасть вновь на Хуан-хэ в конце февраля и перейти эту реку по льду в Ордос, чтобы там, на озере Цайдемин-нор, наблюдать весь весенний пролет птиц; но такие расчеты не оправдались, и мы пришли на Муни-ула лишь 10 апреля, когда валовой пролет большей части видов уже окончился. Таким образом, мы должны были оставить свое прежнее намерение вторично посетить Ордос и ограничились лишь пребыванием в горах Муни-ула.

Здесь в половине апреля растительная жизнь начала пробуждаться довольно быстро, в особенности в нижнем и среднем поясах южного склона гор. Деревья и кусты дикого персика были залиты розовыми цветами и красиво пестрели на крутых скатах, еще не одетых зеленью. По горным ущельям, в особенности в местах, доступных солнечному пригреву, зеленела свежая травка и выглядывали цветки прострела, анемона, астрагала и гусиного лука. Тополь, сосна и лоза стояли в цвету; почки белой и черной березы разбухли и готовились развертываться. Вверху гор, на альпийских лугах, растительность еще не пробуждалась весенним теплом, но снегу здесь уже нигде не было, даже на самых высоких вершинах.

Казалось бы, что лесистый хребет Муни-ула, расположенный среди голых степей, как раз на перепутье от юга к северу, должен привлекать к себе множество пролетных пташек, но, как упомянуто выше, на деле оказалось совершенно противное. За все время 11-дневного пребывания в горах мы нашли только четыре лишних вида птиц против тех, которых встретили здесь в июле прошедшего года; притом эти новые виды явились в самом ограниченном числе экземпляров, словно залетели сюда украдкой или случайно.

Видя, что нельзя рассчитывать на хорошую орнитологическую поживу, мы оставили 22 апреля Муни-ула и отправились в Ала-шань по долине левого берега Хуан-хэ, то есть тем же путем, которым шли зимой в Калган, только на этот раз мы решили не переходить за хребет Хара-нарин-ула. Мы провели три дня в местности, называемой монголами Холосун-нур, где китайские рисовые поля на большое пространство были затоплены водой, отведенной от Желтой реки. На этих разливах мы сразу встретили около 30 видов преимущественно водяных и болотных птиц, которых нынешней весной не наблюдали в сухих степях Монголии.

Впрочем, количество птиц и здесь было невелико; время валового пролета уже миновало, так что теперь остались только местные или запоздавшие экземпляры.

Вообще относительно орнитологических изысканий нынешняя весна для нас была еще беднее, нежели прошлогодняя, и мы могли сделать лишь то отрицательное наблюдение, что пролетные птицы бегут без оглядки от безводных пустынь Монголии.

Одновременно с охотой на птиц мы добывали себе также ружьем и рыбу. Именно теперь, то есть в конце апреля, происходил нерест у карпов, которые по утрам и вечерам в большом количестве плескались по самым мелководным местам затопленных полей.

Желая полакомиться рыбой, мы брали ружья, снимали для легкости сапоги и шли туда, где замечали игравших карпов. Последние в это время так сильно заняты своим делом, что почти вовсе не замечают человека и выходят на самую поверхность воды в нескольких шагах от охотника. В это время, улучив удобный момент, можно убить рыбу, и мы каждый день добывали по нескольку крупных экземпляров.

Граница Ала-шаня ознаменовалась появлением сыпучих песков, наполняющих, как известно, весь Заордос. Бедность растительности, несмотря на лучшее время весны (половина мая), здесь была еще большая. В общем, физиономия страны почти не отличалась от той, какую нашли мы здесь в прошедшем году глубокой осенью: те же неоглядные желтые пески, те же площади зака, те же глинистые бугры с корявыми кустами хармыка. Если изредка и выглядывала какая-нибудь цветущая травка: софора, турнефорция, вьюнок Аммана, гармала, чертополох, вьюнок колючий, селитрянка, жузгун, то она являлась как будто чуждой пришелицей среди этой мачехи-природы.

В половине мая мы вступили в пределы Ала-шаня и вскоре встретили двух чиновников, высланных князем из Дынь-юань-ина, чтобы приветствовать нас и проводить по пустыне. Истинная же цель этой встречи заключалась в том, что князь и его сыновья желали поскорее получить наши подарки, о которых они узнали через Балдын-Сорджи.