Читаем без скачивания Исчадия разума: Фантастические романы - Клиффорд Саймак

Боже, подумал я, и угораздило же меня напороться на эту Бейли! От нее всегда были одни неприятности, и в этом смысле она ни капельки не изменилась. Вечно совала нос не в свои дела, и уж сунет — добра не жди…

Корзинки расходились одна за другой, осталось всего несколько штук, Джордж начал уставать, темп торгов снизился. Мне подумалось, что надо бы все-таки купить корзинку. Хотя бы для того, чтоб показать, что я не чужак, а местный, вернувшийся в Пайлот Ноб с намерением пожить здесь сколько получится.

Я огляделся по сторонам — Линда Бейли куда-то делась. Более чем вероятно, обозлилась на меня и отошла прочь. Однако, едва подумав о ней, я ощутил мимолетную вспышку гнева. Какое у нее было право требовать, чтобы я защищал дочку священника от невинных — а если не невинных, то по крайней мере бесперспективных — ухаживаний какого-то деревенского увальня!

На столе оставалось всего три корзинки, и Джордж выбрал одну из них. По размеру она была вполовину меньше многих проданных ранее и украшена довольно скромно. Подняв ее над головой, он завел очередную арию аукциониста.

В торг включились двое или трое, цена достигла трех с половиной долларов, а я дал четыре. Кто-то от дальней стенки сказал — «пять», и когда я взглянул туда, то снова увидел троицу. Они ухмылялись, как мне показалось, с нарочитой злобой, как мог бы ухмыляться клоун, разыгрывающий злобу.

— Даю шесть, — сказал я.

— Семь, — откликнулся средний из троицы.

— Семь! — повторил Джордж ошарашенно, поскольку это была наивысшая сумма, названная за вечер. — Я услышу семь с половиной, а может, кто-нибудь даст восемь?

Какое-то мгновение я колебался. Нет, положительно первые несколько ставок были предложены другими, а не троицей у стенки. Они вступили в торг только после меня. Я понял, что они намеренно издеваются надо мной, и от меня не укрылось, что все присутствующие также это поняли.

— Восемь? — переспросил Джордж, не спуская с меня глаз, — Слышу ли я цифру восемь?

— Не восемь, — ответил я. — Пусть будет десять.

Джордж поперхнулся.

— Десять! — закричал он, — А может, одиннадцать? — Он перевел глаза на троицу у стены. Те ответили мрачными взглядами. — Одиннадцать, — повторил он. — Теперь одиннадцать. Если уж поднимать, то на доллар, и не меньше. Даете одиннадцать?..

Одиннадцать ему не дали.

Когда я вышел вперед расплатиться и получить свою корзинку, я покосился в направлении дальней стенки. Троицу как ветром сдуло.

Отойдя в сторону, я вскрыл корзинку. Поверх еды лежала полоска бумаги, и на ней я прочел имя Кэти Адамс.

Глава 8

Распускалась первая сирень, и в вечернем воздухе, сыром и прохладном, ощущался слабый намек на аромат, который через неделю-другую нависнет над улицами и тропинками городка тяжким духовитым облаком. Ветер, налетающий от реки, раскачивал подвесные лампы на перекрестках, и по земле метались полосы света и тени.

— Как я счастлива, что все позади, — сказала Кэти Адамс. — Во-первых, вечер, а во-вторых, и весь учебный год. Но в сентябре я вернусь.

Я присматривался к женщине, идущей рядом, и, ей-же-ей, это была совсем другая женщина, чем та, с которой я столкнулся утром в лавке. Она сделала что-то с волосами и сразу избавилась от облика типичной училки, а кроме того, она сняла очки. Защитная окраска, подумал я. Неужели утром это была мимикрия, сознательная попытка выглядеть именно такой училкой, какую только и может принять здешняя община? Экая жалость, добавил я про себя. Дали б ей хоть малый шанс, она могла бы стать просто привлекательной…

— Вы сказали, что вернетесь, — произнес я. — А куда вы собираетесь летом?

— В Геттисберг.

— В Геттисберг?

— Ну да, в Геттисберг, штат Пенсильвания. Я там родилась, а мои родители и теперь там. Я езжу к ним каждое лето.

— Я ведь был там всего несколько дней назад. Останавливался по дороге сюда. Провел в Геттисберге целых два дня, обошел поле сражения и пытался себе представить, как все это было тогда, более ста лет назад…*

— Вы что, раньше там не бывали?

— Всего раз, и притом очень давно. Когда впервые попал в Вашингтон начинающим репортером. Как-то раз я присоединился к автобусной экскурсии. Получилось не слишком удачно. С тех самых пор мне хотелось побывать там одному, не торопиться, осмотреть все, что выберу, заглянуть в каждый уголок и в каждом провести столько времени, сколько мне будет угодно.

— Значит, на этот раз вы жили там в свое удовольствие?

— Да, провел два дня в прошлом. И старался представить его себе наглядно.

— Мы живем там так долго, что свыклись и стали считать все само собой разумеющимся. Естественно, мы гордимся прошлым и проявляем к нему интерес, но туристам достается неизмеримо больше. Они полны энтузиазма и свежести восприятия и, возможно, видят все другими глазами, чем мы, старожилы.

— Может быть, может быть, — согласился я, хоть вовсе так не думал.

— Вот Вашингтон — другое дело. Люблю этот город, особенно Белый дом. Он восхищает меня. Могу стоять часами у его чугунной ограды и просто смотреть на него.

— Как и миллионы других, — подхватил я. — Когда ни подойдешь к Белому дому, там всегда полно людей. Ходят взад-вперед вдоль ограды и смотрят во все глаза.

— А больше всего я обожаю белок. Нахальных белок, что подбираются к самой ограде Белого дома и попрошайничают. А то выпрыгивают на тротуар и крутятся под ногами, принюхиваясь, а потом присядут на задние лапки, подожмут передние и уставятся на вас своими бусинками…

Припомнив белок, я рассмеялся и заметил невзначай:

— Вот уж кто обязательно добьется своего.

— Вы словно завидуете им.

— Почему бы и не позавидовать, — согласился я, — Жизнь у белок, как можно понять, простая и незатейливая, а мы, люди, запутали свою жизнь до того, что она никогда уже не будет простой. Смешали все понятия, устроили из них кавардак. Вообще-то, наверное, не больший, чем раньше, но суть в том, что жизнь никак не становится легче. Скорее даже наоборот.

— И вы намерены вставить рассуждения в этом роде в свою книгу? — Вопрос удивил меня, и я не сумел скрыть удивления. — Бросьте, все знают, что вы вернулись сюда поработать над книгой. Вы говорили об этом кому-нибудь или они догадались сами?

— Кажется, говорил Джорджу Дункану.

— Вот и достаточно. Достаточно сказать о чем-нибудь одному человеку, одному-единственному. Ровно через три часа все, что вы сказали, будет известно в поселке всем и каждому. Завтра еще до полудня все в поселке будут знать, что вы провожали меня домой и выложили за мою корзинку десять долларов. Какая муха вас укусила, что вы предложили такую сумму?