Читаем без скачивания Одна ночь в Венеции - Валерия Вербинина

Что касается дамы, стоявшей к двери спиной, то Амалия не видела ее лица. Но заметила, что та темноволоса и на полголовы выше Урусова. А вдобавок безошибочно узнала исходящую от нее волну «Корриды».

– Ах, я такая неловкая! – воскликнула баронесса. – Я забыла у вас веер! Простите великодушно, Георгий Иванович…

Она забрала свой веер, еще раз попрощалась с адвокатом, который, оправившись, объявил, что всегда рад ее визитам, и удалилась из гостиной.

Не особенно надеясь на удачу, Амалия, сев в автомобиль, велела шоферу ехать на бульвар Османа. Ей, однако, повезло: мадемуазель Корнелли была дома и сразу же согласилась принять посетительницу.

Елизавете Корнелли было двадцать четыре года. С точки зрения баронессы, та не блистала красотой, а талантом обладала разве что чуть выше среднего. С точки же зрения обывателей, которые постоянно видели портреты балерины в иллюстрированных журналах, Корнелли была звездой, а значит, красивой и талантливой.

Вблизи она действительно не производила особого впечатления – лицо с мелкими чертами оживляли лишь большие карие глаза, в углу рта красовалась маленькая родинка. Бесспорно красива была лишь шея – тонкая, изящная, лебединая, как писали рецензенты. Темные волосы Елизаветы были убраны в небрежную прическу, но Амалия, которая кое-что смыслила в небрежности, понимала, что та наверняка стоила парикмахеру больших трудов. И хотя балерина вышла к ней почти не накрашенной, от зоркого взгляда гостьи не укрылось количество роскошных украшений, которые надела на себя хозяйка. На сцене воздушная мадемуазель Корнелли в самом деле напоминала стрекозу или, быть может, бабочку, но сейчас, в темном платье, которое ее старило, со всеми этими тяжелыми браслетами на руках и с бриллиантовым ожерельем на шее, вызывала скорее в памяти образ какой-нибудь дочери ростовщика или разбогатевшего купца.

– Вы, конечно, слышали об убийстве графа Ковалевского, – утвердительно произнесла баронесса.

Елизавета шевельнула бровью и едва заметно поморщилась. «Нет, – подумала Амалия, пристально наблюдавшая за ней, – даже если между нею и графом что-то и было, она никогда его не любила».

– Да, весьма прискорбное происшествие, – сказала балерина.

Голос у нее оказался тусклый и неприятный и еще больше восстановил Амалию против собеседницы.

– Накануне гибели граф был в автомобильном клубе, и там с ним повздорил мой сын. – Баронесса заметила, как блеснули глаза Елизаветы. – В пылу ссоры он пообещал убить графа. Сами понимаете, как выглядит такое заявление в связи с последовавшими затем событиями. Полиция уже допрашивала Михаила, но тот упорно не хочет говорить, где находился во вторник после того, как оставил клуб, и до четверти третьего ночи.

Елизавета подняла голову.

– Да, я знаю, что они поссорились. И я понимаю ваше волнение. Но вам не о чем беспокоиться: в то самое время ваш сын был у меня.

Хотя балерина произнесла эти слова совершенно ровным тоном и в лице ее не дрогнул ни один мускул, Амалия ей не поверила. Не поверила, и все.

– И вы готовы подтвердить полиции…

– Меня уже допрашивали, – сказала Корнелли спокойно. – Со мной говорил комиссар со смешной фамилией… Папийон[6], да? И я сказала ему то же, что и вам. Ваш сын никого не убивал.

– Кто-нибудь видел, как он приходил к вам? Наверняка комиссару захочется проверить его алиби.

– Да, дверь ему открывала моя горничная Настя, которая подтвердила полицейскому, что видела его.

– А консьерж внизу тоже видел Михаила?

– Разумеется. Ведь было уже поздно, и консьержу пришлось отвечать на звонок.

Получается, все устроилось наилучшим образом. Три свидетеля – это уже несокрушимое алиби. Но Амалия посмотрела на лицо балерины и снова почувствовала, что не верит ни единому ее слову. Разве не было у той возможности подкупить девушку и консьержа, чтобы спасти любовника? Но раз так… раз так…

– Вы знали графа Ковалевского, – начала Амалия. – Скажите, Павел Сергеевич не упоминал, что ему кто-то угрожает или что он кого-нибудь опасается?

Елизавета покачала головой.

– Скорее уж граф сам мог представлять опасность для других, поскольку был довольно сложным человеком.

– Значит, вот какое впечатление он на вас производил…

– Какое это имеет значение сейчас? – сверкнула глазами Елизавета.

– Большое, если мы хотим понять, кто его убил. Полиция не удовольствуется тем, что у Миши есть алиби. Ей нужно не только алиби установить, а главное – преступника отыскать. Только когда найдут убийцу, моего сына окончательно оставят в покое.

Елизавета вздохнула, ее плечи поникли.

– Может быть, вы и правы. Но я не могу представить, чтобы преступление совершил кто-то из тех, кого я знаю. – Балерина беспомощно развела изящными руками, ее браслеты скользнули от запястья к локтю. – Как это пишут в книгах… Должен быть мотив, да? Ищи, кому выгодно? Однако мне понятно, кто мог выиграть от убийства графа. Разве только какой-нибудь бандит.

– И все-таки?

– Вы имеете в виду деньги графа, наследство? Не думаю, чтобы он много оставил. Представить в качестве преступника его брата совершенно невозможно, Анатоль даже по лестнице подняться без посторонней помощи не может. Бывшая жена? Супруги давно расстались. Какие-то личные счеты? Но господин Ковалевский ни с кем не был в ссоре… а если и был, все это пустяки.

– Вы знаете маркиза де Монкура? Он проиграл графу пятьдесят тысяч франков. Кроме того, живет на той же улице.

– Нет, только не маркиз, – с некоторым сожалением констатировала балерина. – Жюль де Монкур – большой запуганный ребенок, не способный на такое. Знаете, чем больше я думаю о страшной смерти месье Ковалевского, тем больше верю, что в ту ночь в дом проник совершенно посторонний человек.

…Тот, о котором говорили дамы в эти минуты – совершенно посторонний, как уверяла Елизавета, человек, – только что миновал заставу Пасси и вскоре оказался в Булонском лесу. Причиной его движения был небольшой пакет, который лежал у него во внутреннем кармане. И хотя день выдался на редкость теплый, человек взмок вовсе не от жары.

На повороте его обогнали двое всадников. Мужчина что-то сказал своей спутнице, которая звонко засмеялась и хлестнула лошадь. Человек вздрогнул от неожиданности и проводил парочку неприязненным взглядом.

Он добрался до пруда и, убедившись, что его никто не видит, стал доставать пакет из кармана. Тот, как назло, застрял и не поддавался. Пот заливал человеку глаза, солнце светило с неба так ярко, словно поставило себе целью поглумиться над убийцей. Проклиная все на свете, человек дернул пакет посильнее и вытащил его, разорвав обертку. Затем, воровато оглянувшись, забросил его в пруд. Очевидно, внутри находилось что-то тяжелое, потому что пакет сразу же пошел на дно.

Через минуту после того, как убийца удалился, из-за деревьев выступил неизвестный. Его действия были совершенно противоположны действиям того, кого Корнелли окрестила посторонним. Незнакомец, насвистывая, снял обувь, засучил свои видавшие виды штаны и шагнул в воду. Ему повезло – пакет ушел в ил недалеко от берега, и незнакомцу вскоре удалось найти его. Вернувшись под деревья, он содрал промокшую бумагу, вытер находку и довольно улыбнулся. Все оказалось именно так, как он и предполагал.

Глава 10

Братья

– Что это ты там бросил?

Михаил Корф резко обернулся. Перед ним стоял Александр.

– Ты о чем?

– Я видел, как ты бросил что-то в воду на той стороне пруда, – объяснил младший брат, не сводя со старшего настороженного взгляда.

– Ах, это… – Михаил рассмеялся. – Обыкновенный камень.

В доказательство своих слов он подобрал округлый плоский камешек и ловко швырнул его так, что тот запрыгал по воде.

– А ты что, следишь за мной?

– Нет, просто гуляю. Разве мне нельзя гулять по Булонскому лесу?

Михаил хотел рассердиться, но посмотрел на лицо Александра – и снова засмеялся.

– Мама беспокоится, – обронил младший брат.

Смех тотчас же оборвался.

– Она просила тебя присмотреть за мной?

– Нет. Я сам.

Тут Александр понял, что выдал себя, и покраснел.

– Мама уехала опрашивать свидетелей, – добавил он, чтобы перевести разговор на другую тему.

Михаил нахмурился.

– Ей это не надоело?

– Что – это?

Старший брат отвернулся и медленно двинулся вдоль берега пруда. Младший шагал с ним рядом.

– Я всегда хотел иметь самых обычных родителей, – неожиданно промолвил Михаил, взгляд которого был устремлен куда-то вдаль. – Таких, как все. Есть же счастливые семьи, где отец – просто отец, мать – просто мать, а…

Он запнулся, досадуя на свою несвоевременную откровенность, и замолк.

– Словом, если бы ты мог выбрать родителей, то предпочел бы титулярного советника, тайного пьяницу, и унылую особу, которая придирается к горничным, умиляется от книжек Чарской[7] и способна говорить только о погоде и своей портнихе, – насмешливо произнес младший брат, который не привык щадить ни себя, ни других. – Так, что ли?