Читаем без скачивания Слепой против бен Ладена - Андрей Воронин

– То-то же, – глядя в зеркало заднего вида, произнес Глеб Сиверов. – Здесь вам, ребята, не Аравийский полуостров и не Палестина, здесь – Европа. А над Европой кто главный? Уж не ваш аллах...

Он припарковал машину в тихой боковой улочке, выключил двигатель, погасил фары, откинулся на скрипучую спинку сиденья и с наслаждением закурил.

За ночь тучи куда-то ушли, и день выдался ясный, солнечный, сухой и безветренный. Легкий морозец шутя пощипывал уши и кончик носа, далекие снежные вершины тонули в голубоватой дымке. Отсюда, из предгорий, они были видны лишь как туманный силуэт, служивший окружающему пейзажу достойным обрамлением. Воздух был чист, как родниковая вода, им было невозможно надышаться. На цементных плитах смотровой площадки и на гранитном парапете поблескивала в лучах негреющего декабрьского солнца легкая изморозь, дыхание вырывалось изо рта паром – не густым, как это бывает в сильные морозы, а тоже легким, прозрачным.

Со смотровой площадки открывался прекрасный вид на раскинувшуюся внизу долину, где среди непрочной белизны выпавшего ночью снега виднелись черепичные крыши и поднимающиеся над ними дымы небольшого селения, по виду – небольшого городка, а по количеству населения – средних размеров российской деревушки. Левее, на небольшом удалении от первого, виднелось еще одно селение, и дальше, если приглядеться, можно было различить все те же черепичные крыши и дымы. Это были те самые предместья, в одном из которых герр Пауль Шнайдер, уже несколько часов назад получивший почетное право называться покойным, мечтал купить себе небольшой уютный домик.

Долину наискосок пересекала едва различимая на таком расстоянии нитка железной дороги; рядом вилась темная лента скоростного шоссе. Отсюда, со смотровой площадки, казалось, что несущиеся по шоссе автомобили едва ползут. По железной дороге медленно, как гусеница по ветке, двигался красный пригородный поезд – старый, тихоходный, намного более привычный и уютный, чем новомодные экспрессы, похожие не столько на поезда, сколько на реактивные самолеты, которым какой-то шутник обрезал крылья.

На смотровой площадке стояла всего одна машина – сильно подержанный, видавший виды, но все еще сохраняющий завидную резвость и вполне приличный внешний вид темно-синий "БМВ" пятой серии, один из тех, что в Австрии и соседней Баварии с некоторых пор зовутся "фермерскими лимузинами". Автомобили эти, некогда очень дорогие и престижные, действительно весьма активно приобретались фермерами во время сельскохозяйственного бума начала девяностых годов прошлого века; с тех пор многое изменилось, для фермеров настали не самые легкие времена, и многие из них до сих пор продолжали ездить на своих морально и физически устаревших "лимузинах", вызывая злорадные улыбки тех, кто не мог позволить себе купить такую машину тогда и был не в состоянии приобрести ее современный аналог сегодня.

Пассажиры "лимузина", приличного вида немолодая пара, стояли у парапета смотровой площадки, любуясь видом. На мужчине была светлая зимняя куртка и тирольская шляпа с узкими полями и смешным перышком, а его седая благообразная супруга выглядела как манекен из витрины магазина, торгующего одеждой для пожилых светских дам. Мужчина курил пенковую трубку, озирая расстилавшийся перед ним, будто сошедший с рождественской открытки, вид сквозь толстые стекла очков в мощной роговой оправе. На его гладко выбритом лице застыло выражение снисходительного одобрения, и было непонятно, относится оно к пейзажу или к хорошей работе его собственного пищеварительного тракта. На груди у него на черном матерчатом ремешке висела серебристая коробочка цифрового фотоаппарата, но снимать он не спешил, не находя, по всей видимости, в расстилавшейся внизу панораме ничего примечательного.

Они еще не успели замерзнуть, когда на стоянку, нехорошо чихая, вполз серый "сааб", на бортах и капоте которого красовались крупные надписи "RENT A CAR"; ниже можно было разглядеть номер телефона бюро по прокату автомобилей.

"Сааб" остановился, его двигатель заглох, чихнув в последний раз. Некоторое время из машины никто не выходил, как будто пологий подъем в гору стоил водителю не меньших усилий, чем автомобилю, и теперь он должен был немного прийти в себя, прежде чем делать что-то еще. Затем дверца распахнулась, и из машины, пригнув голову, выбрался мужчина лет сорока, в темной матерчатой куртке и солнцезащитных очках. Засунув руки в карманы, он подошел к парапету и остановился на некотором удалении от пожилой супружеской четы, явно не желая мешать им своим присутствием. Он стоял неподвижно, засунув руки в глубокие карманы куртки, и, поблескивая темными линзами очков, смотрел вниз, а может быть, и прямо перед собой – невозможно было уловить не только направление его взгляда, но и выражение лица. Вероятнее всего, он просто давал отдохнуть машине и ему сейчас было безразлично, на что смотреть.

Постояв так минуты две, мужчина порылся в кармане, достал оттуда пачку сигарет и вытащил одну из пачки. Из другого кармана появилась зажигалка; сложив ладони, мужчина принялся чиркать колесиком. Это продолжалось достаточно долго, чтобы все, кому это было интересно, могли понять: зажигалка у него тоже неисправна.

Пожилая чета, стоявшая на некотором удалении от него, переглянулась, и на их лицах промелькнуло одинаковое выражение абсолютного взаимопонимания, которое достигается лишь в процессе многолетней, полной взаимных уступок и искренней заботы супружеской жизни. Мужчина в тирольской шляпе запустил руку в карман, где у него лежала зажигалка, и повернулся к бедолаге из прокатного "сааба", выражая ненавязчивую готовность прийти на помощь. Этот жест был предельно корректен: с одной стороны, его нельзя было не заметить или неправильно истолковать, а с другой – он ни к чему не обязывал, и мужчина в темных очках имел полное право не обратить на него внимания и попытаться добыть огонь каким-нибудь иным способом.

Человек в темных очках, однако, не захотел добывать огонь трением. Виновато улыбаясь, он приблизился к пожилому господину в тирольской шляпе, вежливо поздоровался и, разведя руками, в одной из которых была незажженная сигарета, а в другой – забастовавшая зажигалка, попросил огня.

Пожилой господин с благосклонной улыбкой протянул ему свою зажигалку.

– Да у вас прямо настоящий бунт машин, если позволите заметить, – произнес он, попыхивая трубкой, дым которой пах вишней и ванилью.

– О да! – воскликнул человек в темных очках. Он высек огонь, прикурил и вдруг, подняв брови высоко над оправой очков, воззрился на зажигалку пожилого господина, что лежала у него на ладони.

– Посмотрите-ка! – воскликнул он. – Ваша зажигалка точь-в-точь как мой!

И, вынув из кармана, он показал пожилому господину свою зажигалку, которая действительно была в точности такой же.

– Это действительно странно, – признал пожилой господин, внимательно изучив обе зажигалки сквозь очки. – Мою подарил мне приятель. Он мастерит их сам, и я всегда считал, что купить такую в магазине невозможно.

– Я приобрел свою с рук, по случаю, – сказал человек в темных очках и, подбросив зажигалку на ладони, небрежно опустил ее в карман. – Она мне понравилась, а ее владелец, между нами, был в стесненных обстоятельствах...

– Выходит, у нас с вами есть общие знакомые, – сказал пожилой господин.

– Скорее, знакомые знакомых, – поправил его собеседник.

– Ну и наделали же вы шума, – помолчав пару секунд, заметил пожилой господин.

Благожелательная улыбка пропала с его лица, и тон теперь был совсем другой – куда более теплый, чем вначале, но вместе с тем неодобрительный. Таким тоном взрослые отчитывают милого, но несносного малыша, и человек в темных очках это почувствовал.

– Зато у вас тишь, гладь да божья благодать, – сказал он спокойно. – Конспирируетесь, пароли сочиняете, играете в шпионов... "Штирлиц шел по Берлину, и ничто не выдавало в нем советского разведчика, кроме волочившегося сзади парашюта"... Вы хотя бы знаете, что этот фокус с зажигалками, а заодно и весь сопутствующий ему диалог почти слово в слово списан у Пристли?

Пожилой господин окутался облаком душистого дыма, пряча за ним улыбку.

– Да, знаю, – сообщил он. – Я сам это придумал. И я удивлен, что это известно вам. Да, Пристли, Джон Бойнтон... Ну и что? С чего вы взяли, что наши нынешние оппоненты читали Пристли?

Сиверов хмыкнул, невольно признавая правоту собеседника. Действительно, вряд ли роман Пристли о борьбе британских контрразведчиков с нацистскими шпионами был популярен у здешних аборигенов, не говоря уж об исламских террористах, которые если вообще что-нибудь читали, так только Коран.

Еще он подумал, что генерал Потапчук, в отличие от какого-нибудь шахида, наверняка читал Пристли, и, следовательно, он думал так же, раз одобрил использование этого старинного, описанного в художественной литературе незамысловатого пароля.