Читаем без скачивания Разорванный рубль - Антонов Петрович

Я сказала, что около года.

— И ни одна его не зацепила?

— Нет… Бегала, правда, Грунька, да не поймешь, что у них было…

— Какая Грунька?

— Письмоносица наша — Офицерова. Закусихинская. Поездом ее зарезало.

Игорь Тимофеевич стал расспрашивать подробней.

Я напомнила ему, что за Слепухиным у нас существует Демкина горка. Там товарняки-тяжеловесы замедляют ход. Вот Грунька и повадилась цепляться за платформы. Особенно зимой — попутных машин не дождешься, а пешей, в буран, на почту бегать не больно охота. Вот она и цеплялась. У ней там приступочка была складена, чтобы ловчей прыгать. До почтового отделения доедет и на всем ходу в сугроб. Один раз с ней Митька увязался. Вскочить — вскочил, а спрыгнуть струсил. И завезли его, раба божия, до самого Мценска. А там небось штраф содрали.

То ли мне показалось, то ли на самом деле — Игорь Тимофеевич вроде бы задумался. Кажется, он выдумывал что-то уточнить, но не знал, как подступиться.

Наконец как будто решился, но тут вернулся Пастухов, и убитый вид бригадира отвлек его.

Пастухов сел на траву и стал жевать былинку. Сидит молчит, локти и колени торчат во все стороны — не парень, а противотанковое препятствие.

Игорь Тимофеевич переждал немного и, ничего не дождавшись, спросил, как дела.

— Буду в ЦК писать, — сказал Пастухов.

Видно, бригадир был недоволен своим заходом.

— А нос вешать рано, — сказал Игорь Тимофеевич. — Как вас встретили?

— Нормально. Проехал гонку.

— А она?

— Она спала на полянке… Шел на второй скорости. На крюке тысяча триста килограммов, а надо не больше шестисот. Комедия.

— Действительно, обхохочешься. На заслуженного — договорились?

— Пойдет.

— Что значит пойдет? А вы?

— Она забрала оба билета. С мамой хочет.

Игорь Тимофеевич плюнул и стал натягивать брюки. Было видно, что он рассердился.

— Я слушал этого артиста в Колонном зале, — Пастухов понял, что сморозил глупость, оправдывался. — Я не сразу билеты отдал. Сказал, что вы будете против.

Игорь Тимофеевич застыл, как журавль, на одной ноге.

— Вы сообщили ей, что это мои билеты? — спросил он, брезгливо улыбаясь. — Что я вам их дал?

— Ну да… А что, разве это имеет значение?

Игорь Тимофеевич туго подпоясался, расправил воротничок пиджака и мотнул головой.

— Пойдемте!

Пастухов поплелся за ним.

Ветерок едва подувал. Ивушка стояла, наклонившись к воде. Я огляделась и узнала место. Это была любимая лужайка Груни. И тальник, и желто-зеленые стволы осинок, и сучки на тонких стволах, пальчики. На один из них, вот на этот, Груня вешала свое платьице и с разгону, по-мальчишечьи слетала в реку. Тихо тут, укромно. Ивушка сушит долгие косы. Грунька говорила — до того здесь хорошо, что плакать охота. Укусит руку и плачет…

Что-то часто стала вспоминаться покойница Груня. Даже неприятно.

Я встала поглядеть, где Игорь Тимофеевич, но не успела сделать и шага, как прямо на меня откуда-то сбоку, из чащобы, как леший какой-то, выскочил Пастухов.

— Получается! — заорал он. — Я говорил, диски надо! Вот и получается!

И исчез снова.

Я выбежала на поле.

Лариса весело вела трактор по ближней гонке, а рядом, подпрыгивая, бежал Пастухов. Он не шел, а именно бежал, потому что трактор двигался непривычно быстро, со скоростью свыше семи километров в час.

По дороге остановился чужой верховой, наверное из колхоза «Красный борец», и, видно, удивлялся.

Рыхление было отличное, самый ученый агроном не нашел бы, с какого конца придраться. Игорь Тимофеевич засек время — получилось, что за смену Лариса сделает полторы нормы.

— Да, — сказал он задумчиво, — дело серьезнее, чем я думал.

Лариса стала легонько подавать трактор назад, чтобы точней направить в соседнюю гонку.

— Ты что! — заорал Пастухов благим матом. — Куда пятишься! Диски помнешь! Что у тебя — мозги засохли?

Она спрыгнула, подошла к Пастухову вплотную, обняла его, грязного, мокрого от пота, и крепко поцеловала в черные пыльные губы.

Потом как ни в чем не бывало села и поехала.

— Осторожней! — кричал Пастухов, словно ничего не заметив.

Я намекнула, что дело, видно, слажено. Вон как Лариса чмокнула бригадира при посторонних.

— Безнадежно! — Игорь Тимофеевич скучно поглядел на меня вполглаза. — Этот пылкий поцелуй означает одно: она его не признает за мужчину.

11

Сегодня прибыл из города художник, привез эскизы оформления к юбилейному празднику.

Оформление было богатое — с фантазией.

Над крыльцом правления запланирована большая фанерная цифра «30» и призыв: «Вперед к новым успехам!» На каждой избе по карнизам хозяева в обязательном порядке должны навесить еловые лапки, перевитые красной сатиновой лентой, а на коньках — алые флажки. По обочинам, вдоль дороги, от околицы до самой школы выставляются большие, срисованные с карточек портреты славных уроженцев колхоза, знаменитых наших земляков. Над каждым портретом — условный знак, поясняющий, чем отличился данный товарищ: над Марией Павловной, например, рог, из которого сыплются овощи и фрукты, над Груней — лира, над Игорем Тимофеевичем — какой-то транспортир, над генералом — пушка. Правда, карточку генерала не нашли, и решили срисовать его с похожей на него сестры — доярки.

Оформление всем понравилось. Только Иван Степанович придирался с точки зрения пожарной безопасности. И спрашивал, в каком еще колхозе висело такое оформление. Немного покапризничав, он велел поднять портреты повыше, чтобы ребятишкам было недоступно пририсовывать бороды и усы. С такими замечаниями он согласился утвердить эскизы, если художник за ту же цену выкрасит статуи пионеров перед клубом серебряной краской и нарисует им глаза.

Рисовать глаза художник отказался наотрез, а когда председатель стал настаивать, намекнул, что не дает же он колхозникам советов, как сажать картошку.

Намек председателю не понравился. Во-первых, он как и все другие, считал себя специалистом по части художества, а кроме того, помимо денег, он посулил художнику два мешка картошки и боялся переплатить.

В такой неловкий момент в кабинет вломился Пастухов.

Не поглядев ни на эскизы, ни на художника, он прямо с порога зашумел, что скоростная культивация себя целиком оправдала и что сегодня за неполную смену Лариса дала две нормы. Я пыталась остудить его и сигналить, что не вовремя он приспел, но бригадир сиял, как новенький пятачок, и требовал перевести на скоростной режим всю нашу комсомольскую бригаду.

Председатель спокойно его дослушал и обдал холодной водой: колхозу спущена инструкция по работе с прицепными механизмами, и, пока он председатель, инструкция будет претворяться в жизнь. А за самовольство Лариса получит взыскание.

— Вы же в прошлом году обещали, — сказал Пастухов жалобно. — Ведь это нечестно.

— В прошлом году трактора были чьи? Эмтээсовские. Эмтээс позволит — ломай, мне дела нету. А в этом году у нас техника своя, и мы за нее выплачиваем денежки. И гробить собственные механизмы нам с тобой права никто не давал. Все!

Они принялись ругаться. Пастухов сказал, что у бригадира есть права, а за ущемление прав он будет жаловаться, а председатель напомнил, что бригадиры не крадут официальных документов. В конце концов полностью отчаявшись найти общий язык, Пастухов обозвал Ивана Степановича ретроградом, добавил, что в колхозах нельзя терпеть людей, которые держаться за инструкции, как слепой за стенку, и выскочил вон.

— Видала? — поглядел на меня Иван Степанович.

— А я при чем? Во всяком случае, пора прекратить сплетни, будто Пастухов подстрекал Груньку перехватывать почту. И бригадиру авторитет портят и покойницу марают попусту. Никогда она с Пастуховым не гуляла, никогда к нему не бегала, и Бугров все врет.

Председатель вздохнул тяжко.

— Вот. Глядите, с каким народом приходится работать, — пожаловался он художнику, как будто художник разбирался в этом вопросе.

Я собралась идти. Но председатель обернулся и сказал в мой адрес:

— У тебя с ним, я гляжу, общий рынок.

Вообще-то я стараюсь не пререкаться попусту, но, поскольку Иван Степанович ни за что обозвал меня общим рынком, да еще при посторонних, пришлось высказаться до конца. Я заявила, что он не умеет работать с молодежью и пример Пастухова показывает, что у него нет душевного подхода к людям. Полный год парень ждал, подсчитывал, чертежи чертил, готовился, похудел и весь извелся, а как подошел срок практического испытания — все отвернулись, а председатель проявляет куриную слепоту. Если бы бригадир блажил — и то надо было бы чутко и терпеливо разобраться, а тут не блажь: почин Пастухова одобряют ученые люди.

— Кто же эти ученые люди? — прищурился председатель.