Читаем без скачивания ЯТ - Сергей Трищенко

– Да нас никогда не мучили кошмары!.. – возмутился Том, а я приклеился к последнему слову: самим, самум, самам, самом, самям, самэм, самым, самем, самюм, самём… Как жаль, что в русском языке так мало гласных букв!

Гид усмехнулся:

– Не думаете ли вы, что ваши сны оставят в покое? Есть специальные охотники за снами… и они могут подбросить вам на замену спокойного сна какой-нибудь страшный и отвратительный ужастик. Лучше позаботьтесь о своём сне сами. Если вы приобретёте обычный стандартный сон в аэрозольной упаковке, разрешённый к применению правительственными чиновниками, то вас никто и никогда ничем не тронет.

– Стандартный сон… – задуался я, сделав губы трубочкой и подувая в них.

– Для вас он может быть даже интересен, – добавил Гид, предупреждая моё возражение. – Это для нас он стандартный, а вы вполне можете найти в нём что-то новое.

Его аргументы показались нам убедительными, и мы купили один аэрозольный баллончик на двоих. Нам захотелось поскорее попробовать его, чтобы наутро поделиться впечатлениями: неужели нам приснится один и тот же сон? Мы с Томом переглянулись, ухмыльнулись, но ничего не сказали. Если Гид и прочитал наши мысли, он тоже не подал вида – вид остался с ним, по-прежнему висящим за плечами.

В гостинице мы первым делом основательно вымылись под душем, смыв на этот раз всю пыль, что на нас насела, поели из остатков домашних запасов, выпили чаю и приготовились ко сну, то есть почистили зубы, расстелили кровати, сели на них и достали аэрозольный баллончик.

Затем Том нажал на кнопку. Сон не шёл.

– Может, засорилось? – предположил я.

Том завозился с распылителем, водя по нему пальцем туда и сюда и что-то проворачивая.

– Да нет, – вздохнул он облегчённо, – тут надо повернуть сопло. Для регулировки процесса распыления. Полный эффект достигается при ста восьмидесяти градусах.

– Подожди, – остановил я его руку, готовую нажать, – а вдруг при температуре?

– Да ну тебя! – обиделся Том и нажал кнопку.

Сон вырвался из аэрозольного баллончика и распространился по комнате, совершенно рассеявшись. Не наблюдалось ни лёгкого тумана, ни небольшой дымки, как значилось на этикетке. То ли некачественный попался, то ли мы не сумели с ним обратиться, как полагалось: не прониклись духом инструкции и неверно поняли её букву.

– Может, добавим? – спросил Том.

– Подождём. А то много будет, – возразил я. – Заспимся. Ещё не проснёмся вовремя.

Мы посидели и немного подождали. Спать не хотелось.

– Давай добавим, – согласился я.

Том снова взял баллончик со стола, но нажать не успел: тихо скрипнула, будто приоткрывшись, дверь и от неё – или из неё, из-под неё? – показалась лёгкая беловатая дымка. Пожар?

Дымка дошла до нас, и мы сразу, будто по команде, зевнули. Нас окружал совершенно чужой, дикий, непонятный сон. У меня замелькали перед глазами чьи-то чёрные крылья, началось что-то грезиться, грызиться, казаться, козаться… Видимо, именно об этом и предупреждал нас Гид!

– Том, не спать! – скомандовал я.

Шатаясь, мы подгнялись – на подгибающихся ногах – с кроватей и попытались избавиться от чужого сна, махая платками – я с удивлением обнаружил, что носовой платок в моём кармане всё-таки имеется, – Том сорвал со стола скатерть – ту самую, с двумя маленькими дырочками – и яростно замахал ею.

Плотно прикрыв дверь и растворив окно – оно мягкими каплями упало во тьму ночи, – мы принялись выгонять дикий сон наружу, на улицу, но он легко уворачивался от наших попыток, то рассеиваясь в воздухе, то вновь собираясь небольшим тонким облачком. Мы устали и вымотались, так и не совершив задуманного.

В довершение ко всему через раскрытое окно влетел комар и принялся гоняться за нами, нахально жужжа над ухом. Комара-то я убил, а вот гудение осталось и ещё долго продолжало досаждать мне.

Поэтому пришлось окно закрыть, оставив все попытки прогнать дикий сон. Другие комары могли залететь, а они показались нам опасней сна.

– Ну что? – сказал я Тому. – Придётся смотреть.

– Давай добавим государственного, – предложил Том. – Вдруг он его сборет. Или хоть немного нейтрализует.

И он принялся жать кнопку баллончика до тех пор, пока шипение не прекратилось.

В комнате стоял густой молочный туман, в некоторых местах сгущавшийся до кефирного и даже до творожного, а кое-где переходя и в сырный – но переходя, к счастью, далеко от нас, у противоположной стены. Из-за стены послышался мяв голодных кошек, чуявших молочное изобилие в нашем номере, но не могущих прорваться на пиршество.

Спать хотелось невероятно. И мы уснули. Но поскольку сон был у нас один, то и смотрели мы его с Томом вместе, одновременно.

Сон снился странный. Нам снилось… поле. Не физическое, как форма существования материи, и не футбольное. Сельскохозяйственное. Бывшее пшеничное. Сжатое – кое-где как бы гигантскими пальцами, убранное – местами до полного исчезновения, скошенное – в том числе и немного на сторону, справа налево; невысокая стерня… И два тонких колоска посреди него. Волки, рычущие вокруг, то ли охрандряющие, то ли ищучищие повода и выбирающие момент, чтобы напасть… Сама напасть в виде лёгкого филолетового (отдающего филологией, филантропией, одновременно мимолётного и летнего) тумана, клубящегося над полем… И над всем – парящие, постепенно испаряющиеся полностью, стервятники. Может быть, потому, что ни одной стервы в округе не наблюдалось, и они скучали среди кучевых облаков? Между куч кучевых облаков…

Утром мы поделились послесонными впечатлениями, и пришли к выводу, что символизм сна от нас весьма далёк. И слишком примитивен, чтобы рассаматривать его всерьёз: что волки могут сделать колоскам? Съесть не съедят – разве растопчут ненароком. Кстати, где у местных волков ненарок? Надо при встрече спросить Гида.

Мы решили, что сон не о нас. И не про нас – в смысле не для нас. Просто кто-то хотел, чтобы мы так подумали, что сон о нас и про нас – хотя на самом деле не pro, a contra, то бишь против. А мы возьмём и не подумаем. Специально. Назло. И мало того, что не подумаем: будем делать всё, чтобы ничего подобного не случилось. Si vis pacem, para bellum: если хочешь мира – готовься к войне. И наоборот: si vis bellum, para pacem.

А может, и совсем наоборот, но больше на эту тему распространяться не хотелось. Хотелось есть. Я, правда, вспомнил ещё per aspera ad astra – «через тернии – к звёздам» и, перевернув её, подумал, что иногда бывает и наоборот: «через звёзды – к терниям», но к чему оно и когда так бывает, додумывать не стал.

Мы с Томом решили так: если нас хотели вывести из себя, то этим хотелям можно только посочувствовать – мы и так находились не в себе: от увиденного на Ярмарке мы перешли в совершенно иное, совершенное состояние, позволившее нам взглянуть на себя со стороны.

Но и другие стороны действительности мы научились – так, сразу, внечувственно – рассматривать под иными углами зрения и созрения. Здесь не оставалось места ни презрению, ни перезрению, ни подозрению, ни недозрению, а только надзрению, сверхзрению, ультразрению, а заодно и инфразрению. Не говоря уже о внутризрении, суперзрении, гиперзрении – это само собой разумеется.

Такие состояния многократно описывались многими авторами, но я ещё раз убедился, что собственный опыт и ощущения разительно отличаются от чужого описания.

– Позавтракаем в местном ресторане? – предложил Том.

– Для того они и предназначены, – согласился я, – поддержим им коммерцию. Такое поведение жильцов обычно нравится персоналу.

Гостиничный ресторан не особенно, но поразил нас, показал себя намного лучше тех пригостиничных ресторанов, которые мне приходилось видеть. А тем более тех, где я завтракал, обедал или ужинал. Описывать, что именно мы въели, я не стану – хотя бы потому, что не помню: мы с Томом нарушали известную поговорку «когда я ем – я глух и нем», продолжая обсуждать план противодействия запугиванию. И вообще я считаю, что после Гиляровского на ресторанную тему распространяться нет смысла.{ Прим. автора: в отличие от своего героя я Гиляровского не читал и потому ни согласиться с ним, ни, тем паче, отрицать его мнение, не могу.}

Выйдя из ресторана, мы встретили Гида, который, ожидая на улице, деликатно не прерывал момента нашего насыщения. Сквозь стеклянные стены он прекрасно видел сидящих в ресторане, но лишь увидев нас выходящими, поспешил навстречу.

– Будем искать дальше? – спросил он.

– Подальше положишь – поближе возьмёшь, – прошипел толстячок, неторопливо выходщий следом за нами из ресторана и с увлечением ковыряющийся в зубах. Он притиснул нас в дверях так, что я чуть не упал, а буква «я» из слова «выходящий» так-таки и выпала.

Мы покосились на него, но ничего не сказали. Да он и не ждал ответа: не оставанавливаясь – он шёл, переваливаясь с боку на бок – он свернул за уггл (очень острый угол) и исчез вместе с ним. Я так и понял, что уггл он просто-напросто принёс с собой и установил не так давно. Ждал нас? Странный дядька: я его не видел в гостинице. А он меня? Или опять какая-то ошибка? Не спросить ли Гида?