Читаем без скачивания Князь Вольдемар Старинов. Дилогия - Садов Сергей Александрович

Закончив проигрыш, Володя чуть прикрыл глаза, решая, что сыграть, потом осторожно перебрал струны и запел балладу о любви. Некоторые песни Высоцкого он уже знал настолько хорошо, что для игры участие сознания практически не требовалось. Володя даже не пел, а просто чуть подпевал, играя. Именно эту песню он впервые услышал, когда появился вместе с Александром Петровичем в зале с той самой установкой, из-за которой он сюда и попал.

Высоцкого я раньше никогда не слышал и потому песню, которая неслась из динамиков, не узнал. Точнее, о Высоцком я знал — Гвоздь рассказывал, но вот ничего в его исполнении слышать не доводилось, и потому заинтересовался необычным голосом певца, слегка хрипловатым, хотя эта хрипловатость ничуть не мешала и даже придавала исполнению некоторое очарование. Я так заслушался, что даже замер, но тут меня слегка подтолкнул Александр Петрович и подозвал к огромному стеклу. Я забрался коленями на стоявшее тут же кресло и стал наблюдать. Было интересно и слегка страшновато, если честно: огромный куполообразный зал, толстущие провода, идущие вдоль стен, люди в серебристых защитных комбинезонах, что-то колдующие около приборов, у стены большие ящики, перемигивающиеся разноцветными лампочками и труба, выступающая из непонятной конструкции. Не очень широкая, короткая, слегка наклонённая вниз. Вот что-то загудело и из трубы вылетела капсула, к которой немедленно бросился один из людей, из-за комбинезона непонятно даже, мужчина или женщина. Вот он схватил её, раскрыл и тут же вставил в разъём на пульте. Люди засуетились.

Я наблюдал за работой около получаса, а потом мне это надоело — первое впечатление прошло, а сейчас стало скучно. Люди ходят, лампочки моргают, что-то жужжит, все смотрят в экраны, на которых какие-то графики и таблицы непонятные.

— Вот это и есть установка «окно».

— А что это такое? — поинтересовался я. — Вы обещали рассказать, зачем я вам понадобился. — О своей болезни я ещё не знал и потому полные боли взгляды Александра Петровича, которые порой ловил на себе, меня сильно озадачивали. Я даже не предполагал, на что он пошёл ради моего спасения, и стоя напротив странного механизма, даже не думал о той роли, которую он доложен сыграть в моей судьбе.

Александр Петрович задумался, явно не зная, как объяснить сложные понятия десятилетнему ребёнку так, чтобы он всё понял. Сел в кресло рядом.

— Понимаешь, наши учёные сделали одно открытие и пока совершенно неясно, как применить его на практике. Открытие — вот та самая установка, что сейчас работает за нашими спинами. Она… гм… Ты сказки любишь?

— Гвоздь много рассказывал.

— Так вот, эта установка открывает ворота во что-то типа сказки…

— Ух ты…

— Точнее не сказки, а… — Александр Петрович опять замкнулся, — …а в другой мир. Такой же как наш, но другой.

Я непонимающе посмотрел на взрослого дядю, несущего такую чушь. Тот глянул на меня и сморщился.

— Ну, господин директор, спасибо, удружил, — сердито забормотал он. — И как я должен рассказывать ребёнку теорию множественности миров?

Я терпеливо ждал, полагая, что дядя сейчас мне всё-таки объяснит.

— В общем, эта установка способна пробить границу миров… как будто на другую планету.

— Ух ты! На другую? Правда?

Александр Петрович задумался, потом облегчённо кивнул.

— Да. Именно на другую планету… в другой Вселенной.

— Интересно… — Тут пахло тайной и приключениями, но… инстинкты уличного мальчишки говорили, что раз непонятно, значит, может быть опасно. И какое это имеет отношение ко мне? Поведение Александра Петровича вообще странное в последнее время. Когда оно поменялось? Когда он пришёл однажды очень задумчивым и чем-то сильно расстроенным… долго глядел на меня, но так ничего и не сказал, а когда я спросил, перевёл всё в шутку, но потом несколько дней ходил чем-то расстроенный, затем передал меня на попечение своим знакомым и исчез почти на две недели. Появился на днях сильно измотанный, но в крайне весёлом расположении духа, с порога заявил, что всё будет хорошо, и завалился спать. А вскоре ошарашил меня известием о переезде на жутко засекреченную базу, где мне обязательно понравится.

Не знаю, понравится мне тут или нет, но я нутром чуял какую-то недосказанность во всём этом.

Александр Петрович мямлить перестал и заговорил со мной как со взрослым.

— Понимаешь, в чём проблема… мы не можем нормально исследовать то, что находится за этим «окном». Мы умеем создавать роботов, исследующих Марс, Венеру, Луну, но роботов этих направляем мы с Земли. Сами по себе они думать не умеют, а искусственный интеллект ещё не создан. Можно написать программу, но не зная, что на той стороне, как можно что-то предусмотреть? Как объяснить роботу, что для нас представляет интерес, а что нет? Ты понимаешь меня?

Я кивнул.

— А почему вы никого туда не отправите? И не посмотрите?

— Ты видел диаметр той трубы? У меня лично туда только голова влезет. А шире сделать не получается. Эти умники говорят, что и не получится, сколько энергии не дай. А есть ещё ограничение и по массе. Эта проблема решаемае, но тогда рядом АЭС строить надо.

— Хм… — Тут страшная догадка посетила меня… — Вы хотите, чтобы туда отправился я?! — Я даже сам не знал, чего больше в моём крике: восторга или ужаса.

Александр Петрович молчал, опустив голову.

— Это решать тебе… — Честно ответил Александр Петрович. — Время у тебя ещё есть, а потому…

— Я не понимаю… Вы говорили, что готовы меня усыновить?! Вы врали?!!

Александр Петрович нахмурился, потом приглашающее махнул в сторону кресла, а сам сел напротив, задёрнув окно, через которое мы наблюдали за работой учёных.

— Из-за режима безопасности я с тобой поговорить раньше не мог… Думаю, сейчас самое время. Я действительно подал документы на твоё усыновление… Проблем быть не должно, но… — Александр Петрович снова нахмурился, сжав кулаки. Потом резко встал и несколько раз прошёлся по комнате из угла в угол. — Мне принесли результаты твоего медицинского обследования…

— Вы сказали, что всё хорошо… — я нахмурился, вспоминая тот день.

— Я соврал… Не буду утомлять тебя медицинскими терминами… В общем, если тебя не лечить, то через полгода ты умрёшь. Но даже самые современные методы не в силах помочь… С ними у тебя есть максимум три года. Может чуть больше…

Я даже не сразу понял, что речь действительно обо мне? Полгода? Если лечить, то три?

— Что у меня? — Почему меня это интересовало? Какая разница?

— Рак. Рак костного мозга… Препаратами можно замедлить течение болезни, но излечить… современная медицина тут не поможет. Если бы тебя обследовали раньше… если бы ты не жил всё это время на улице, может у тебя было бы пять лет жизни, а не три года, как сейчас.

— Два года? Это не очень большой выигрыш…

Александр Петрович обернулся ко мне, озадаченно нахмурился, потом присел рядом.

— Ты спокойно воспринял это известие.

— На улице я не был уверен, что переживу следующий день… Я давно смирился с тем, что могу умереть в любой момент.

— Ты не должен так говорить! — чуть ли не отчаянно воскликнул Александр Петрович. — Такие слова не должен говорить ребёнок!

— Ребёнок тот, у кого есть детство… Так Гвоздь говорил. Значит у меня три года?

— Есть возможность вылечить тебя, но…

— Эта установка?

— Да. Потом я расскажу тебе о ней подробней, пока же… если ты пройдёшь через неё, то вылечишься. Но вернуться уже не сможешь, и тебе придётся остаться жить в другом мире. Выбор за тобой.

— Либо три года жизни тут, либо жизнь, но там?

Александр Петрович промолчал, устало облокотившись о стол.