Читаем без скачивания Трофейная банка, разбитая на дуэли - Владислав Крапивин

Лодька заспорил. Вельветовые "шкеры" были с пуговицами под коленками, и общественное мнение относило их к разряду коротких штанишек. Пусть и не таких, как у Фонарика или Костика Ростовича, но все же...

— Чё я, пятиклассник, что ли!

В пятом-то классе купленный мамой к сентябрю вельветовый костюм Лодька надевал без споров (штаны и куртка тогда были даже великоваты). Но в следующем году заявил, что это "фасон для начальной школы". Мама понесла костюм на толкучку, но продать не сумела, так и лежал в шкафу. А теперь:

— Ну-ка, не спорь... Смотри, они тебе еще совсем в пору...

Лодька не очень упирался (куда деваться-то?), но все же пробубнил:

— Зато я им не в пору. Мне почти четырнадцать лет.

— Всего тринадцать с половиной. Куда ты торопишься во взрослые!

Лодька, по правде говоря, не торопился. Жизнь пацана, которому позволено махать самодельными шпагами, пулять из рогатки и по вечерам носиться с приятелями по улицам в затяжных играх "сыщики-разбойники" и "тайная разведка", ничуть не казалась ему обременительной. Но порой, для повышения своего авторитета, Лодька маме напоминал, что скоро четырнадцать. Уже комсомольский возраст. Правда, о "комсомольском возрасте", однажды состоялся у них с мамой серьезный разговор. Мама посоветовала, чтобы Лодька в школе пока не заикался о вступлении в комсомол. При заполнении анкеты и на собрании станут спрашивать про отца: кто и где. Когда узнают, могут Лодьку запросто отфутболить. Скажут — сын врага народа...

Лодька знал, что это не шуточки, слышал про такое и раньше. Но, если в комсомол пока лучше не соваться, возраст — он все равно никуда не денется... Хотя, с другой стороны, как его докажешь?

С привычной подозрительностью Лодька глянул в зеркало и так же привычно убедился, что на тринадцать с половиной не тянет. На двенадцать с хвостиком — да, пожалуй. Но не более. Смотрел из мутноватого зеркала на платяном шкафу щуплый мальчишка с коричневыми тревожными глазами, с отросшей за лето темной стрижкой, с детской припухлостью потрескавшихся губ, без всякого намека на близкую взрослость... Ладно, пока сойдет. Но все равно ведь придется стать большим. Год-два и прощай детство.

Такие мысли порой подкатывали, вызывая страх, похожий на тот, что перед экзаменом по математике. Лодька отгонял их сердитым взмахом головы: "Еще не завтра..."

Лодька отправился в "Заготживсырье", где Ирина Тимофеевна в углу за шкафами, тайком от сослуживцев, быстро прикинула на него уже сметанный костюм, мелом отметила последние поправки и сказала, что "готово будет послезавтра, станешь совсем кавалер...". Вспоминая об этом (с удовольствием, конечно), Лодька зашагал к улице Республики, там привычно отвел глаза от "гадюшника" и свернул к магазину. А что дальше — уже известно...

Они вдвоем вышли на улицу. Брат писателя объяснил, что здесь, в Тюмени, он остановился у своего товарища, который живет на Казанской. Это, к сожалению, далеко от центра, за Тюменкой ("или как принято говорить? В Затюменке?").

— Можно так и так...

— Неловко затруднять вас. Придется вам шагать в такую даль...

— Да чепуха! Совсем не даль...

Лодьке стало приятно, что брат писателя вдруг стал говорить ему "вы". Он поднабрался храбрости и спросил:

— А вы... тоже книги пишете, да?

— Изредка... Есть у меня пара сочинений, но это не художественная литература. Из области биологии. Я орнитолог... — И собеседник глянул на Лодьку вопросительно: "Знаете, кто такие орнитологи?"

Лодька знал. И не удивился. Недаром его новый знакомый был похож на большую птицу.

— Изучаете пернатых? В экспедициях, да?

— Вы очень лаконично и четко определили суть моих занятий... Кстати, меня зовут Борис Лукич... — И орнитололг выжидательно замолчал.

— А меня... Всеволод. То есть Лодя. Или Лодька...

— Рад знакомству и надеюсь на его продолжение. Итак — до пятницы... Лодя?

— Да. — Лодька не стал тратить лишних слов. Лаконичность — достоинство мужчины. Особенно, когда ведешь разговор с тем, кто ходит в научные экспедиции (и к тому же писательский брат!).

Борис Лукич протянул узкую ладонь, Лодька дал свою. Обменялись твердым рукопожатием и разошлись. Лодька свернул по Семакова налево, чтобы добраться до лога, а оттуда, по Крупской, — прямая дорога к дому. Из дома он не высунет носа, пока не прочитает книжку писателя О. Корнеева...

Лодька и Борька в чтении были "всеядны" (так выражалась мама). Вслед за "Тружениками моря" Гюго они с тем же интересом глотали детективы из "Библиотечки военных приключений", за "Героем нашего времени" — "Человека-амфибию", за "Петром Первым"  — ужасно растрепанного, напечатанного задолго до войны "Макара-следопыта".

Книжку про неуловимого Макара весной дал на пару дней Атос (он с уважением относился к Лодькиной читательской страсти). Сказал солидно:

— Не обращай внимания, что такая раздерганная. Про книгу принято говорить, что она как женщина: чем потрепаннее, тем интереснее...

Лодька умудренно кивнул (знаю, мол, про это), хотя ничего подобного раньше не слыхал и непонятно было: почему потрепанность женщины повышает ее интерес. И не спросишь ведь ни у кого, тем боле у мамы...

Атос же вдруг слегка смутился и разъяснил:

— Вообще-то книжка чересчур детская. Мне ее надо было в твоем возрасте читать, да ведь это как повезет. Когда попадет в руки... Так же, как, скажем, Жюль Верн...

Лодька слегка удивился. Разницу в три-четыре  года он существенной не считал. Конечно, у Атоса, Лешки Григорьева, Шурика Мурзинцева и прочего "старшего народа" есть свои интересы: танцы, девицы, папиросы и прочая такая "озабоченность"... Но книги-то здесь при чем? Если книжка хорошая, то для всякого возраста. Он и сейчас, осилив очередной том "Хождения по мукам", с удовольствием брал десятый раз книжку того же автора про тайну золотого ключика. И знал он, что некоторые книги будет перечитывать до старости. Например, "Тома Сойера" и "Гека Финна", "Сказки" Пушкина и "Далекие годы" Паустовского. Так потом и было...

И, кстати, книга О.Корнеева "Путем отважных" тоже сохранилась в библиотека Всеволода Сергеевича навсегда.

Эту повесть Лодька читал до ночи и закончил следующим утром. Книжечка была что надо! Про смелых, мечтающих о приключениях пацанах. И, главное, дружных таких! О ровесниках Лодьки и Борьки. Им в опасном путешествии пришлось хлебнуть всякого, но они все-таки открыли тайну Джунгарской пещеры, о которой писал в своем дневнике Лёнькин дед-геолог...

Лодьке сразу же захотелось начать свою "Тайну Изумрудного залива", потому что в ней речь пойдет тоже о дружных ребятах — вроде него, Лодьки, и Борьки и приятелей с улицы Герцена. Как они однажды на речном обрыве, под фундаментом взорванной церкви отрыли подземный ход, который вывел их к незнакомому озеру с зеленой водой. Озеро было похоже на морской залив...

Ну ладно, это чуть позже. А пока следовало по незыблемым законам дружбы поделиться радостью с Борькой — пусть он тоже прочитает "Путем отважных"! Тем более, что совсем недавно он, бедняга, провалил переэкзаменовку по английскому и теперь нуждался в утешении...

Борька вцепился в книгу, заперся от матери и Мони в своей кладовке, а Лодька пришел домой и взялся мастерить из ватманской бумаги специальные шифры. Про них он прочитал все в этой же книжке писателя Корнеева.

Тот придумал для своих героев простой и гениальный способ тайной переписки. Нужно было взять полоску плотной бумаги, вырезать в ней там и тут, в беспорядке, квадратные дырки и потом сквозь них вносить на листок с письмом буквы текста. А затем следовало убрать полоску и вписать в  промежутки между проставленными  в окошечки буквами всякие другие, наугад. Строчки сливались в сплошную абракадабру. Получивший тайное послание мог прочитать его, если накладывал на листок бумажку с таким же шифром, как у того, кто отправил письмо.

...Потом Лодька и Борька не раз обменивались "депешами",  зашифрованными "дырчатым ключом". Никаких тайн, по сути дела, в них не было. "Лодик завтра в Темпе новый трофей Тарзан Пойдешь?" "Смешной вопрос конечно пойду только дай рубль а то не хватит на билет" "Борь у Витьки Неелова есть Пять недель на  возд шаре Он просит за почитать на три дня семь марок с орденами Дать?" "Дай обязательно Мы наберем снова Я знаю где"...

Да, настоящими секретами здесь и не пахло. Но получение письма, расшифровка, ожидание новости, спрятанной в корявых строчках... в этом самом была уже загадка. Чувство, похожее на то, когда видишь незнакомую книжку в "приключенческой" рамке на корочке. И... тайная такая, бережная радость от того, что есть друг...

А в общем-то шифры были не для писем. Они — для Лодьки, по крайней мере — были как бы толчком для размышлений о других, более серьезных тайнах. Так ему думалось иногда по ночам, если не  спалось. Это  были        т а й н ы   ч е л о в е ч е с к и х   о т н о ш е н и й.