Читаем без скачивания Экспедиція въ Западную Европу Сатириконцевъ: Южакина, Сандерса, Мифасова и Крысакова - Аркадий Аверченко

Я смотрѣлъ на водопадъ, на эту панику брызгъ и пѣны, слушалъ грохотъ и ревъ обезумѣвшей, свергающейся въ пропасть воды… Водопадъ…

Мнѣ стало жаль его. Несчастнаго, все еще могуче-прекраснаго, юродиваго старика.

Онъ по прежнему думалъ, что наводитъ священный ужасъ, метался, трясъ бородой, не замѣчая, что его давно показываютъ за франкъ съ персоны, играютъ зайчиками на его носу, вплетаютъ ленточки въ старые сумасшедшіе волосы и ткутъ изъ нихъ кухонныя полотенца.

За это ему обезпечена квартира и столъ. Честный старикъ и хорошій работникъ.

ВЪ РЕСТОРАНЪ

Онъ вошелъ съ ней подъ руку — довольная супружеская чета.

Снялъ шляпу и передалъ ей. Снялъ пальто и передалъ также ей. И палку. Все передалъ ей, вѣрной подругѣ жизни.

Сѣлъ и спросилъ пива, предоставивъ ей полную свободу.

Онъ ей вѣритъ.

Швейцарская идиллія.

Онъ пришелъ одинъ. Похлопалъ кельнершу и спросилъ пива. Похлопалъ еще разъ кельнершу и еще разъ спросилъ пива. Похлопалъ кельнершу, спросилъ пива. Похлопалъ, спросилъ… похлопалъ, спросилъ…

Свободная, какъ вѣтеръ, кельнерша! Одна для всѣхъ. Терпѣливо ждетъ кельнершу женихъ Фридрихъ.

На другой день я получилъ странную телеграмму:

Sdiomvineziakris acowmifasowiiiga kin.

Въ первый моментъ я заподозрилъ убійство, — затѣмъ ловкую симуляцію. Но когда пришелъ въ себя, довольно свободно расшифровалъ:

— Ждемъ Венеція Крысаковъ, Мифасовъ, Южакинъ.

Повидимому, компанія сильно потратилась и экономила на телеграммахъ, пользуясь правомъ писать до пятнадцати буквъ въ словѣ.

Я выѣхалъ.

Промелькнула сказочная умирающая Венеція… Черные лебеди прошлаго — гондолы.

Дворецъ дожей — прихотливый сладкій и лживый, какъ кусокъ сухого, отравленнаго торта.

Римъ, съ пеньками капитолійскихъ колоннъ. Бани Каракаллы, Колизей — осыпающіеся, ограбленные, обгрызанные, какъ куски кукурузы, жадными мстительными зубами папъ.

И Неаполь — лживый, порочный и нищій, въ одномъ переулкѣ котораго больше грязи и — красоты, чѣмъ во всей Швейцаріи.

Что было бы съ тобой, маленькая свободная страна, если бы ты была еще дорогая и грязная?

Я не успѣлъ еще отвѣтить себѣ на этотъ вопросъ, какъ очутился въ мягкихъ объятіяхъ Южакина. А когда опомнился — перо было въ его рукахъ.

ЗАКЛЮЧЕНІЕ

Теперь мы опять дома, — Крысаковъ, Южакинъ Мифасовъ и я — Сандерсъ.

Мы многому научились заграницей, кое-что вывезли оттуда и кое-что оставили.

Больше другихъ вывезъ Южакинъ — хорошій чемоданъ изъ нѣмецкой крокодиловой кожи, панаму, и кое-какую мелочь.

Я и Мифасовъ вывезли по панамѣ и кое-какую мелочь.

Крысаковъ оставилъ свой чемоданъ.

Все, что наложило на насъ нѣкоторый отпечатокъ, извѣстный лоскъ, выдѣляющій насъ среди остальной публики.

Но Мити нѣтъ между нами.

Слуги Мити! Слуги…

Какъ смѣшно звучитъ это слово въ примѣненіи къ человѣку, которому было достаточно одного, двухъ штриховъ, чтобы стать европейцемъ въ лучшемъ смыслѣ этого слова.

Вотъ два отрывка изъ его писемъ, — читатель увидитъ, какими гигантскими прыжками подвигалось развитіе человѣка, которому суждено не сегодня-завтра стать во главѣ громаднаго торговаго предпріятія.

— «Многоуважаемый господинъ Сандерсъ! Правда ли, что — kaufen — покупать, a ferkaufen — продавать? Постоянная неувѣренность не даетъ мнѣ возможность расширить дѣла и стѣсняетъ меня въ обществѣ»…

— «Другъ Сандерсъ… Моя единственная мечта посѣтить Гейдельбергъ или другую родину нашего любимаго Шиллера Виландовича Гете… Хочу расширить дѣло».

Прощай Митя… Ты намъ больше не слуга.

ГЕРМАНІЯ, ВООБЩЕ

Одинъ нѣмецъ спросилъ меня:

— Нравится вамъ наша Германія?

— О, да, — сказалъ я.

— Чѣмъ-же?

— Я видѣлъ у васъ, въ телеграфной конторѣ, около окошечка телеграфиста, сбоку, маленькій выступъ съ желобками; въ эти желобки кладутъ на минутку свои сигары тѣ лица, которыя подаютъ телеграммы и руки которыхъ заняты. При этомъ, надъ каждымъ желобкомъ стоятъ цифры — 1, 2, 3, 4, 5 — чтобы владѣлецъ сигары не перепуталъ ее съ чужой сигарой.

— Только то? — сухо спросилъ мой собесѣдникъ. — Это все то, что нравится?

— Только.

Онъ обидѣлся.

Но я былъ искрененъ: никакъ не могъ придумать — чѣмъ еще Германія могла мнѣ понравиться.

Нѣмцы чистоплотны, — но англичане еще чистоплотнее.

Немцы вѣжливы, — но итальянцы гораздо вежливее.

Немцы веселы, — французы, однако, веселее.

Немцы милосердны, — нетъ народа милосерднее русскихъ — въ частности, славянъ — вообще.

Немцы честны, — но кто же можетъ поставить это кому нибудь въ заслугу? Это пассивное качество, а не активное.

Ни одинъ огурецъ не сделалъ въ теченіе своей жизни ни одной подлости или мошенничества; следовательно, огурецъ следуетъ назвать честнымъ? Отнюдь. Честность его просто следствіе недостатка воображенія.

Большинство немцевъ честны по той же причинѣ — по недостатку воображенія.

Не то хорошо, что немцы честны, а то плохо, что все остальные народы отъявленные мошенники.

Впрочемъ, когда въ Россіи встречаешься съ немецкой честностью — это производитъ крайне выгодное впечатленіе.

Однажды въ Харькове я зашелъ въ немецкій магазинъ купить шляпу.

— Сколько стоитъ эта шляпа? — спросилъ я.

— Десять рублей, — сказалъ хозяинъ.

— Хорошо, заверните. Вотъ вамъ 25 рублей — позвольте сдачу.

— Пожалуйста.

— Позвольте!.. Мне нужно сдачи 15 рублей, а вы даете 18. Вы ошиблись въ мою пользу.

— Нѣтъ, не ошибся. Дѣло въ томъ, что шляпа стоитъ всего 7 рублей, и я не могу взять за нее больше…

— А почему же вы сказали раньше — 10.

— Я думалъ, вы будете торговаться — русскіе всегда торгуются. Я бы и сбросилъ 3 рубля. Но разъ вы не торгуетесь — не могу же я взять за нее больше…

Вотъ я разсказалъ этотъ эпизодъ. Но если бы русскіе купцы не были такими мошенниками — мнѣ и въ голову-бы не пришло восхищаться поступкомъ нѣмца-шляпника.

Нѣмецкая аккуратность, нѣмецкая методичность — это все выводитъ настоящаго русскаго изъ себя.

Въ Берлинѣ мы зашли однажды въ какой-то музей военныхъ трофеевъ.

Подошли въ первой залѣ къ монументальному сторожу и спросили:

— А гдѣ тутъ знамена?

Онъ оглядѣлъ насъ и сталъ со вкусомъ медленно чеканить:

— Знамена есть налѣво; знамена есть направо; знамена есть впереди; знамена есть въ нижнемъ этажѣ; знамена есть въ верхнемъ этажѣ; знамена есть въ среднемъ этажѣ. Какіе, именно, знамена хотѣли-бы вы видѣть?

Въ одной нѣмецкой гостинницѣ я наблюдалъ слѣдующій фактъ: какой-то человѣкъ постучалъ въ дверь перваго нумера и сказалъ:

— Очень прошу извиненія — не здѣсь-ли находится въ гостяхъ господинъ Шульцъ; онъ мнѣ нуженъ по одному мануфактурному дѣлу.

Послѣ этого онъ постучалъ во второй номеръ:

— Очень прошу извиненія — не здѣсь-ли находится въ гостяхъ господинъ Шульцъ; онъ мнѣ нуженъ по одному мануфактурному дѣлу. Я уже спрашивалъ въ первомъ номерѣ — его нѣтъ.

Тоже самое онъ повторилъ въ третьемъ, четвертомъ и пятомъ номерѣ. Въ шестомъ уже добавлялъ: я искалъ господина Шульца въ первомъ номерѣ, я искалъ господина Шульца во второмъ номере, въ третьемъ и въ четвертомъ, я искалъ господина Шульца также въ пятомъ — его тамъ не было. Нѣтъ-ли у васъ господина Шульца, необходимаго мнѣ по мануфактурному дѣлу?

У насъ въ Россіи послѣ этого монолога открылась-бы дверь третьяго или четвертаго номера и сапогъ полетѣлъ бы въ голову незадачливаго мануфактурщика.

А въ немецкой гостинницѣ голоса отвечали изъ-за дверей:

— Я очень сожалѣю, но у меня въ пятомъ номере нѣтъ въ гостяхъ господина Шульца, необходимаго вамъ по мануфактурному дѣлу; но нѣтъ-ли господина Шульца въ номерѣ шестомъ?

Все немецкія двери украшены надписями «выходъ», будто кто нибудь безъ этой надписи воспользуется дверью, какъ машинкой для раздавливанія ореховъ, или уцепившись за дверную ручку, будетъ кататься взадъ и впередъ. Надписи, украшающія стѣны уборныхъ въ немецкихъ вагонахъ — это целая литература: «просятъ нажать кнопку», «просятъ бросать сюда ненужную бумагу», подъ стаканомъ надпись «стаканъ», подъ графиномъ «графинъ», «благоволите повернуть ручку», «въ эту пепельницу покорнейше просятъ бросать окурки сигаръ, а также другихъ табачныхъ изделій».

Однимъ словомъ, всюду — битте-дритте, какъ говорилъ Крысаковъ.

Существуетъ и нѣмецкая любовь къ изящному; въ Берлинѣ большинство автомобилей раскрашено разноцветными розочками; всякая вещь, которая поддается позолоте — золотится; не поддается позолоте — ее украсятъ розочкой.