Читаем без скачивания Секрет покойника - Том Харпер

Грубер с надеждой посмотрел на свою собеседницу.

— Надеюсь, вы сдержите данное им обещание?

Глава 10

Константинополь, апрель 337 года

Я пребываю в смятении. Мне следует думать о данном мне поручении, но каждый раз, когда пытаюсь сосредоточиться, мое сознание проваливается в прошлое. Я покоюсь на ложе в триклинии моего дома, разглядывая в свете бронзового светильника бумаги Александра. Даже рабы, и те уже легли спать. «Хроникой» Александра лежит открытым и ведет меня по моей же истории. Больше всего меня поражает обилие имен, особенно в первые годы после прихода Константина к власти: Максен-ций наречен августом… цезарь Север убит… Галерий объявил Лициния императором. Имена, которые раньше означали безраздельную власть. Теперь их статуи убрали прочь, их имена преданы забвению. Разве что какой-нибудь чудак, читая книгу глубокой ночью, произнесет их вслух, да и то шепотом.

Трир, март 307 года, тридцать лет назад

Когда армия провозгласила Константина императором, Га-лерий повел себя, по обыкновению, неуклюже: занял выжидающую позицию. Он принял восшествие Константина на трон, ибо никак не мог противостоять этому, но дал ему младший титул цезаря, а не старший — августа, который Константин должен был унаследовать от отца. Если Галерий надеялся спровоцировать Константина на заговор, то ему это не удалось. Константин спокойно воспринял столь вопиющее неуважение к своей персоне. Более того, он отправил Галерию свои верительные грамоты, дабы показать, что готов служить под его началом.

Однако императоры теперь не такие, как раньше. В течение двухсот с лишним лет после первого Цезаря Августа бразды правления империей были сосредоточены в руках одного человека, императора. За последние же тридцать лет власть превратилась в некое совместное предприятие. Я до сих пор отказываюсь понять почему. Неужели империя стала такой огромной, такой разношерстной, что никто не в состоянии править ею единолично? Или люди настолько измельчали, что им велики башмаки гигантов, основавших некогда Рим? Как бы то ни было, последствия очевидны. Императоры подобны кроликам. Или он один, или их много. Диоклетиан расколол империю на две части, затем довел количество частей до четырех. Некоторые из этой четверки верховных правителей имели сыновей, которым требовалось наследство. Другие отреклись от власти, но потом передумали. В конечном итоге на титул непобедимого императора — Imperator Invictus — претендовали шестеро.

Шесть человек, каждый из которых завистливо поглядывает на других, не могут долго оставаться непобедимыми.

Двое из них — отец и сын, Максимиан и Максенций. Старого Максимиана пять лет назад уговорили отречься от престола, но отказ от императорского венца пришелся ему не по душе. Молодого Максенция, как и Константина, обошли повышением, однако в широких кругах преторианской гвардии Рима он имеет поддержку. Преторианцы хотят видеть его в пурпурной тоге императора. Это невозможная семейка, отец и сын стоят друг друга. У обоих вечно красные щеки, как будто они чего-то смущаются, и большие женские глаза, повидавшие, однако, немало жестокостей.

Но сегодня они благодушны как никогда. Они прибыли в Константинову столицу, Трир, чтобы отпраздновать свадьбу Константина и Фаусты, сестры Максенция. Это второй брак Константина, но первый никак не может помешать второму. И он, разумеется, не помешал: быстрый развод позволит Константину обзавестись куда более выгодной супругой. Все делают вид, будто это в порядке вещей. Никто не осмеливается сказать о том, что этот счастливый день не что иное, как тщательно просчитанное предательство. Заключая союз с парочкой узурпаторов, отцом и сыном, Константин не оставляет Галерию иного выбора, как выступить против него.

— Максимиану с Максенцием ничего не стоило заключить мир с Галерием и, объединившись, сокрушить меня, — объяснил мне Константин, когда я предупредил его о возможных последствиях. — Если Галерий хочет напасть на меня сейчас, ему придется выступить также и против моего нового тестя и шурина.

— Но тогда тебе придется защищать их, — заметил я.

— Возможно, — улыбнулся Константин.

На какое-то время воцаряется гармония. Мы собрались в тронном зале Константинова дворца, увешанного гирляндами и освещенного светом сотни факелов. Брачное ложе возвышается в центре зала и завешано пурпурным пологом, вытканным золотом и украшенным сценами охоты и сражений. Ложе это — символическое. Настоящее действо произойдет в другом месте и позднее. Раздается пение, оповещающее о приближении невесты. Она идет, освещаемая факелами, откуда-то из задней комнаты. Рабы распахивают двери, и на пороге появляется Фауста. Ее лицо закрывает тончайшая шелковая вуаль. Платье почти под самой грудью перехвачено шнурком, завязанным изощренным узлом Геркулеса. Жених должен развязать его, однако, зная Константина, я предполагаю, что он просто его перережет кинжалом. Свита невесты осторожно приподнимает ее над порогом — вряд ли им хочется уронить будущую жену императора. Все внимательно наблюдают за происходящим. Я не раз становился свидетелем тому, как невесты съеживались под придирчивыми взглядами окружающих, но Фауста, похоже, наслаждается ритуалом. Ей всего лишь пятнадцать, но ничего от девственницы в ее позе нет. Согнутая в колене нога под платьем слегка выдвинута вперед, спина выгнута. Фауста как будто всем своим видом намекает на то, что произойдет этой ночью.

Сжимая в руке факел, Константин делает шаг вперед. Рядом его личный прорицатель-гаруспик, который обычно гадает на внутренностях животных. Однако кровавых жертвоприношений на свадьбе Константина не будет. Константин берет Фаусту за руку и согласно брачному ритуалу спрашивает ее имя.

— Если ты Гай, то я Гайя, — отвечает она, повторяя слова настолько привычные и древние, что никто не задумывается об их смысле.

Когда Константин женился в первый раз, я стоял рядом с ним, исполняя роль прорицателя. Теперь, когда он стал императором, гадать ему может только другой император. Я пытаюсь не принимать это близко к сердцу.

Константин вручает ей факел. Его шурин Максенций передает ему золотой кувшин, наполненный водой. В свою очередь, Константин передает его Фаусте. Затем приподнимает ее вуаль.

Каковы бы ни были политические мотивы этого брака, нельзя отрицать физических достоинств невесты. Семейное сходство прекрасно заметно в Фаусте. Длинные ресницы, гладкая кожа, женственность, не вполне подобающая ее отцу и брату, придают ей чувственную красоту. Она сейчас в том возрасте, когда тело наливается, как спелый плод, и под платьем хорошо различимы округлости груди и бедер. А вот лицо все еще сохраняет детскую невинность. Опасный возраст.

Константин подводит Фаусту к брачному ложу. Опустившись на него, они сливаются в нарочито страстном объятии, тогда как гости становятся в очередь, чтобы поздравить новобрачных. В этом зале находятся три императора, и право первенства — весьма болезненная вещь. И все же нет никаких сомнений в том, кто должен подойти к ложу первым. Мать Константина, вдовствующая императрица Елена. Ей шестьдесят, но она все еще самая властная женщина в этом дворце: высокие скулы, строго поджатые губы, голубые глаза, которые не упускают из вида ни одной мелочи. Костлявые плечи горделиво развернуты и нисколько не сутулятся. По слухам, ее мать была хозяйкой публичного дома, но я знаю Елену всю жизнь и никогда не осмеливался спросить, так ли это. По ее лицу, покрытому толстым слоем пудры и румян из финикийского Тира, невозможно угадать, о чем она думает. Возможно, желает, чтобы брачная церемония была совершена по христианскому обряду. Или вспоминает о том, что уже видела нечто подобное раньше, когда отец Константина развелся с ней, чтобы заключить более выгодный брак. На самом деле параллель еще более очевидна. Отец Константина развелся с Еленой, чтобы взять в жены одну из старших дочерей Максимиана. Теперь Константин отказался от первой жены, чтобы жениться на другой, младшей дочери многодетного старика. Его тесть станет его же шурином. Даже женщины в этой семье — потомственные узурпаторши.

Позади Елены, цепляясь за ее юбку, в очереди стоит маленький мальчик. Никто не смеет прикасаться к ней, но Крисп ее единственный внук и потому имеет право на поблажки, на которые не может рассчитывать даже Константин. Возможно, он напоминает ей сына в детском возрасте. Если посмотреть на профиль Константина, отчеканенный на монетах, то видно, что Крисп его отпрыск. У него такое же круглое лицо, такой же лучистый взгляд. Елена поднимает мальчика и усаживает на ложе. Константин обнимает его и ерошит волосы. Фауста целует малыша в щеку. Она улыбается, правда, не вполне искренне. Взгляд, который Фауста бросает на Криспа, заставляет меня вспомнить о кукушке, оценивающей яйца другой птицы.