Читаем без скачивания Новые Миры Айзека Азимова. Том 3 - Айзек Азимов

— Понимаю, — пробормотал Блуштейн.

— Боюсь, я посмеялся над его теориями. Может быть, именно поэтому он так и не пришел на встречу, о которой мы с ним условились. А чуть раньше он с ужасно важным видом спросил меня, не считаю ли я странным, что такая слабая раса, как люди, сумела стать доминирующей на земле, тогда как в ее пользу говорил лишь избыточный разум. Вот тут-то я и расхохотался. Возможно, этого делать не следовало.

— Ваша реакция была совершенно естественной, — успокоил историка Блуштейн. — Не буду больше отнимать у вас время. Вы мне очень помогли.

Они пожали друг другу руки, и Тадеуш Милтон ушел.

— Вот, — сказал Дэррити, — то, что вы просили: число самоубийств среди ученых за последнее время. Эта информация вам что-нибудь говорит?

— Скорее мне следовало бы задать вам такой вопрос, — мягко возразил Блуштейн. — ФБР не производило тщательное расследование?

— Тут можно поставить на кон весь национальный долг — они действительно самоубийцы. Ошибка исключена. Расследование проводилось людьми из другого департамента. Количество самоубийств в четыре раза превышает обычный уровень, учитывая возраст, социальный статус, экономическое положение и все такое прочее.

— А как насчет британских ученых?

— Примерно то же самое.

— В Советском Союзе?

— Кто же может ответить на этот вопрос? — Инспектор наклонился вперед. — Док, надеюсь, вы не думаете, что Советы изобрели лучи, которые заставляют людей совершать самоубийство? Вот что подозрительно — в наш список попали только те ученые, которые занимаются ядерными разработками.

— В самом деле? Может быть, тут нет ничего странного. Ядерные физики, вне всякого сомнения, страдают от чрезмерных нервных перегрузок. Впрочем, трудно говорить об этом с уверенностью, не исследовав данный вопрос самым тщательным образом.

— Вы хотите сказать, что они жертвы собственных комплексов? — устало спросил Дэррити.

Блуштейн состроил гримасу:

— Психиатрия в последнее время стала слишком популярной. Все говорят о комплексах, неврозах, психозах, маниях и тому подобном. То, что у одного человека вызывает комплекс вины, на другого действует как снотворное. Если бы я мог поговорить с человеком, который находится на грани самоубийства, возможно, мне удалось бы разобраться в причинах его критического состояния.

— Вы же разговариваете с Рэлсоном.

— Разговариваю.

— А у него есть комплекс вины?

— Не слишком ярко выраженный. Не удивлюсь, если окажется, что его стремление к смерти уходит корнями в прошлое. Когда Рэлсону было двенадцать лет, у него на глазах под колесами автомобиля погибла мать. Отец медленно умирал от рака. Однако я не берусь утверждать, что перенесенные травмы оказали непосредственное влияние на его нынешнее состояние.

— Хочу верить, вы предпримете конкретные шаги, док, — взяв шляпу, сказал Дэррити. — Грядут важные события, куда важнее атомной бомбы. И хотя я не понимаю, как такое может быть…

Рэлсон отказался присесть.

— Я плохо спал прошлой ночью, доктор.

— Надеюсь, — сказал Блуштейн, — причина не в наших с вами разговорах.

— Я в этом не уверен. Они заставляют меня возвращаться все к той же проблеме, которая кажется совершенно неразрешимой. Как вы думаете, приятно ощущать себя частью культуры микробов?

— Мне не приходилось размышлять на эту тему… по-моему, микроб должен чувствовать себя совершенно нормально.

Рэлсон его будто не слышал.

— Культура, чей разум является предметом изучения… — медленно проговорил он. — Мы рассматриваем все виды жизни с точки зрения генетики. Берем дрозофилу и скрещиваем особь с красными глазами с особью с белыми глазами, а потом ждем, что получится. Нам абсолютно наплевать на красные глаза и белые глаза, мы просто пытаемся установить, как действуют базовые генетические принципы. Вы понимаете, что я имею в виду?

— Конечно.

— Даже у людей нам удается выявить определенные физические характеристики. Существуют губы Габсбургов, гемофилия, которая началась с королевы Виктории и была унаследована ее потомками из испанской и русской королевских семей. Мы даже можем проследить развитие слабоумия в Джуксах и Калликаках[4]. О них вы узнали из курса биологии в колледже. Но людей нельзя выводить, как мушек. Человек живет слишком долго. Пройдут столетия, прежде чем можно будет сделать какие-то определенные выводы. Как жаль, что нет такой человеческой расы, которая воспроизводилась бы с недельными интервалами, не правда ли?

Он подождал ответа, но Блуштейн только улыбнулся.

— Однако именно так относились бы к нам существа, продолжительность жизни которых исчисляется тысячелетиями. Для них мы размножаемся достаточно быстро. Они станут изучать, как генетически передаются музыкальные способности, интеллект и тому подобное. Причем все эти качества интересовали бы их не более, чем нас — белые или красные глаза дрозофилы.

— Весьма интересная идея, — вставил Блуштейн.

— Это не идея. Это правда. Для меня она очевидна, а как расцениваете ее вы… мне наплевать. Оглянитесь по сторонам! Взгляните на планету Земля. Кто мы такие, чтобы хозяйничать здесь после того, как даже динозавров постигла неудача? Конечно, мы обладаем интеллектом, но что такое интеллект? Мы считаем разум очень важной штукой только потому, что им обладаем. Если бы тираннозавру пришлось выбирать качества, необходимые для того, чтобы его племя заняло доминирующее положение на Земле, он бы, несомненно, остановился на силе и размерах. И ему есть что предоставить в качестве доказательства своей правоты, — тираннозавры продержались куда дольше, чем сможем протянуть мы.

Разум не имеет решающего значения, когда речь идет о выживании. Слон с этой точки зрения выглядит весьма неубедительно рядом с ласточкой, хотя он гораздо умнее птицы. Собака добилась многого под защитой человека, но ей далеко до обычных мух, покончить с которыми мечтают все люди. Или взять в качестве примера приматов. Маленькие дрожат от страха перед своими врагами; что же до больших, то им едва удается выжить. Павианы добились наилучших результатов, да и то благодаря клыкам, а не уму.

На лбу Рэлсона выступили мелкие капельки пота.

— Совсем нетрудно догадаться, что человек менялся в соответствии с желаниями существ, нас изучающих. В целом, приматы живут недолго. Естественно, продолжительность жизни более крупных особей больше — таков общий принцип. Однако человек живет в два раза дольше других крупных обезьян; существенно больше, чем горилла, хотя масса человека куда меньше. Мы позднее достигаем зрелости. Возникает очевидное предположение, что нас самым тщательным образом селектировали, чтобы для каких-то неизвестных нам целей увеличить продолжительность нашей жизни.