Читаем без скачивания Предчувствие беды - Александр Афанасьев

Но нельзя сказать, что Тарун, равно как и многие другие поддерживали Амина исключительно из-за карьерных или денежных соображений. Восток уважает силу и коварство и жестоко наказывает за слабость, даже мимолетную. Тараки был слаб духом, он даже жестокость проявлял половинчатую. Если бы он, например, приказал схватить и расстрелять Бабрака Кармаля – это бы все поняли. А он – просто отправил его и его сторонников послами в разные страны. Это поступок государственного деятеля? Это поступок труса! А вот за Амином видели именно силу – силу, коварство, бешеную работоспособность – и считали что именно то, что нужно Афганистану – это Амин. Не все тогда было просто и описывать Тараки в белых красках, а Амина в черных нельзя…

Тарун нащупал кассеты. Их было много, больше трех десятков. У генерального секретаря постоянно был народ и Тарун как адъютант и секретарь не только решал – пускать их в кабинет или нет, но и – писать разговор Тараки с посетителем или нет. Если писать все подряд – не хватит никаких кассет. Поэтому писалось только то, что представляло интерес – разговоры с советскими представителями (на этом посланник Амина, имевший дело с Таруном настаивал особо, Амина очень интересовала реальная позиция Советского Союза), разговоры с "твердой четверкой" – министром обороны Мухаммедом Асламом Ватанджаром, министром по делам границ Шир Джаном Маздурьяром, министром связи Саидом Мухаммедом Гулябзоем, министром безопасности Асадулло Сарвари. Остальные разговоры писались выборочно, на усмотрение Таруна. Сайед знал, что учитель помнит о нем.

На противоположной стороне затормозил Датсун, пыльный, старый, цвета топленого молока. Водитель – довольно молодой человек, невысокий, смуглый, с роскошными черными усами вышел из кабины, открыл капот, что-то подергал там. Снова сел за руль, попытался завести машину – не заводится. Огляделся, заметил стоящую на противоположной стороне улицы машину, решительно направился к ней…

– Не поможете, товарищ?

Сайед Тарун вышел из машины

– Что произошло?

– Кажется, сел аккумулятор. Машина старая.

– А может и не аккумулятор. У меня чаще всего бывают проблемы с карбюратором.

Пароль-отзыв. Все нормально.

Молодой огляделся.

– Вы сядьте и погазуйте, как я скажу. А я посмотрю, что такое случилось.

Тарун сел в машину, захлопнул дверцу. Вывалил обмотанные плотной бумагой кассеты на пол, под переднее пассажирское сидение, взял такой же, лежащий между сидениями сверток, там были пустые кассеты чтобы он мог продолжать работу.

– Давай!

Тарун повернул ключ в замке зажигания, нажал на газ – машина сначала чихнула, но потом мотор ровно и громко загудел, пробудившись ото сна.

– Вот спасибо…. – молодой захлопнул капот

Тарун вышел из машины, провел рукой по голове, приглаживая волосы – сигнал того, что передача состоялась

– Это был не аккумулятор, правда?

– Вы были правы. Это был карбюратор, надо лучше знать машину…

Как и оговаривалось, Тарун уехал первым, молодой еще постоял около своей машины, чутко всматриваясь в ночную тьму, уже окутавшую город. В отличие от всего остального города, этом районе было освещение и бледно-желтые круги уличных фонарей лежали на пыльной дороге – но победить тьму они не могли, только высвечивали островки дня на асфальте. Как и любой восточный город Кабул ночью наполнен тенями – некоторые были дружественными некоторые – враждебными и нужно было понять только какова каждая из них. Здесь враждебных теней не было – и поэтому, молодой человек, выждав положенное время поехал дальше – к себе на работу, там знали что он работает часто по ночам и у него был круглосуточный пропуск в здание.

На следующий день, то же самый человек на том же самом Датсуне долго, минут тридцать петлял по улицам, петляющим около старой городской стены, пока наконец не приблизился к одной из неприметных и не самых больших вилл. Там, как и везде в городе властвовала темнота – и как и везде в ней были тени. Эти тени были враждебными, в руках у этих теней были автоматы Калашникова – но молодого человека и его машину они знали и не стали стрелять. Открылись стальные, выкрашенные в зеленый цвет ворота – и молодой человек загнал машину во двор, подальше от людских глаз. Именно здесь, в этой неприметной вилле в старом городе сегодня скрывался член ЦК НДПА, первый министр Афганистана Хафизулла Амин. Опасаясь покушения или ареста, он не жил со своей семьей и постоянно менял убежища, каждый день ночуя в новом месте. О том, где Амин будет этой ночью, знал лишь узкий круг посвященных лиц, среди них – старший лейтенант Мустафа Фархади, служивший в министерстве обороны Афганистана на посту радиоперехвата. Поскольку он учился в Советском союзе, профессионально занимался перехватом и расшифровкой переговоров посольств, имел доступ к специальной аппаратуре прослушивания – в группе Амина он отвечал за прослушивание телефонов интересующих Амина людей и зданий. Он почти в открытую хранил в своей каморке не только переговоры посольств, но и информацию из кабинета генерального секретаря ЦК НДПА, министров обороны, внутренних дел, безопасности. Вся информация стекалась к нему, он свободно вносил и выносил данные – потому что с безопасностью в здании были серьезные проблемы, отвечавший за безопасность и режим офицер тоже был из "аминистов" и во всем помогал Фархади.

– Да продлятся ваши дни, учитель… – поклонился Мустафа, войдя в комнату, где за старым письменным столом сидел Амин. Вообще-то раньше говорили "Да продлит Аллах ваши дни…" – но это было давно, еще до революции.

Амин поднял голову от бумаг. Уже наступил новый день, время было полпервого ночи – но он работал и в это время. Первый министр, член ЦК НДПА, министр иностранных дел, фактически еще и министр обороны, потому что большинство командиров полков и корпусов являлись "аминистами" и подчинялись ему, а не Ватанджару. Всю эту работу Амин делал сам, мало кому чего перепоручая и предпочитая лично вникать во все. В этом смысле Амин затыкал за пояс любого из деятелей афганской революции, которые жили по принципу: сделали революцию и все а дальше все само собой сложится.

– Здравствуй, Мустафа… Принес ли ты для меня хорошие новости? – Амин понимал, что сам все кассеты, которые собирает для него Фархади, прослушать не сможет, и поэтому оказывал доверие своему молодому соратнику. На своем рабочем месте Фархади слушал кассеты и выделял только самое важное – о чем потом и рассказывал Амину.

– Новостей много, учитель. Товарищ Тарун передал двадцать шесть кассет с записями, я их прослушал сегодня. Самые интересные две. Первая – разговор Тараки с товарищами из Советского союза, Гореловым и Павловским.

– Что же в нем?

– Павловский и Горелов говорят о том, что нужно обеспечить единство партии. Контрреволюция только и ждет раскола в партии, чтобы покуситься на власть.

– А Тараки?

– Тараки говорит, что между ним и вами, учитель, нет никаких противоречий, что он по-прежнему ваш учитель, а вы – его ученик…

Амин улыбнулся. Не зло, скорее насмешливо.

Из всех фигур афганской политической сцены конца семидесятых наиболее противоречивой и плохо изученной является фигура Хафизуллы Амина. Обычно о Хафизулле Амине говорят по принципу: либо ничего либо плохо. И никто даже не пытается объяснить неувязок – а их немало! – в официальной исторической трактовке тех или иных событий.

Прежде всего Хафизуллу Амина обвиняют в интриганстве. Да, ну и? А вообще, если посмотреть на то что творилось в Афганистане в то время? Сначала драка между двумя фракциям НДПА – Хальк и Парчам. Драка этанесмотря на все усилия советской стороны не только не прекратилась – но и вышла на уровень политического и даже физического уничтожения сторон. Сам Нур Мухаммед Тараки – не он ли любой ценой оттирал Бабрака Кармаля от власти, не он ли потом высылал из страны его и его сторонников послами? Наконец – не при нем ли к смертной казни приговорили двоих оставшихся в Афганистане сторонников Кармаля (Кештманда и Кадыра, Амин потом заменил смертную казнь пятнадцатью годами тюрьмы)? Все это делалось при Тараки, представляемом невинной жертвой Амина. Я не оправдываю Амина и того, что он делал – я просто хочу сказать, что в волчьей стае пристало быть волком, не овцой – если не хочешь быть съеденным.

Амина обвиняют в жестокости – это второе популярное обвинение. А кто-нибудь пробовал править восточной страной без жестокости? Пробовал? И долго прожил?

Амин был жесток вынужденно. Он знал свою страну как никто другой, он был пуштуном и выходцем из небогатой семьи. Он не питал никаких иллюзий насчет власти и методов ее осуществления. Он понимал, что если не проявлять жестокость – племенные группировки и политические группировки начнут разрывать страну на части – это в условиях все возрастающей, пользующейся поддержкой США исламской угрозы.