Читаем без скачивания Паприка (Papurika) - Ясутака Цуцуи

– Это «Остров доктора Моро». Я ездил смотреть его один.

– Выходит, «Доктор Ноу» и «Остров доктора Моро» смешались?

Проницательный анализ Паприки жжет желудок Тацуо Носэ почище пряностей. Может, потому у нее такое прозвище?

– Но если этот фильм я смотрел один, то на «Доктора Ноу» ходил с кем-то вместе.

Носэ со стоном отрывает взгляд от экрана и поворачивает голову направо. Ему показалось, что он увидит там что-то неприятное, и он не ошибся: вместо лица Паприки – тигриная морда.

За окном начинается поле. Носэ любуется пейзажем из окна какой-то гостиницы. Поле словно из воспоминаний о родине. Посреди него какой-то мужчина продает кому-то из клиентов Носэ овощи.

– А это кто?

Обернувшись, Носэ видит, что на татами стоит Паприка. Вместо морды тигра – ее обычное лицо. Она подходит к Носэ и садится в плетеное кресло у окна.

– Похоже, то был Намба.- Но почему он продавал овощи на поле, Носэ не знает.

В коридоре паника. Паприка усмехается:

– Говорят, в гостиницу забрел тигр.

– Похоже, они правы,- произносит Носэ, понимая, что глаза у него округлились от страха.- Караул! В гостиницу забрел тигр!

– И сюда войдет? – наивно спрашивает Паприка.

Носэ ничего не отвечает, а самому становится страшно: «Сейчас войдет тигр, и я узнаю, каково быть гладиатором».

– Как думаешь, почему я превращалась в тигрицу? Носэ не может ответить на ее вопрос – язык одеревенел.

Отодвинув в сторону фусума*, входит его сын – ему года четыре-пять, он в легком летнем кимоно-юката. Носэ понимает, что вспомнил поездку с семьей в гостиницу на горячих источниках.

* Фусума (яп.) – скользящая дверь в виде обклеенной с двух сторон бумагой деревянной рамы.

– Этот ребенок – и вправду твой сын? – спрашивает Паприка, привставая от удивления.- Тот самый, что звонил мне на днях?

– Да, он. Лет десять с лишним назад.- Носэ вспоминает важную деталь.- Кстати, его зовут Торао. Только иероглиф «тора»** пишется как в восточном гороскопе.

** Тора (яп.) – тигр.

Юный Торао сразу же куда-то пропадает. Паприка сидит в плетеном кресле, погрузившись в раздумья, а сцена вокруг опять сменяется.

Фойе на первом этаже. Никого нет. Это фирма Носэ, стеклянная дверь – автоматическая. Похожая на Паприку женщина задает Носэ вопрос. Оба не сводят глаз с автоматической двери.

– Почему ты дал сыну имя Торао, не вспомнишь?

– Мне понравилось. Почему? Не знаю. Открывается дверь, и в фойе на красном велосипеде

въезжает Скэнобу.

– Постой, то был не Скэнобу. Но раз не он, то…

– Точно,- говорит Паприка.- Акисигэ, да? Тот, что заправлял в классе и измывался над слабыми?

Скэнобу стал Акисигэ, которого Носэ не мог забыть, как ни пытался. Этот Скэнобу-Акисигэ ставит велосипед в углу, подходит к стоящему там мальчишке и заводит с ним разговор.

– Кто это? – спрашивает Паприка.

– Синохара. Из шайки Акисигэ,- отвечает Носэ и шагает вперед.- Ты спрашивала, почему я назвал сына Торао? Был у меня один хороший товарищ по фамилии Торатакэ. Наверное, я хотел, чтобы сын походил на него.

Носэ спешно выходит на улицу. Паприка догадалась: Носэ не хочет, чтобы она увидела какую-то ключевую сцену, и покидает это место с таким видом, будто пытается вспомнить нечто важное. Она притворяется, что не замечает уловки, и Носэ это понимает. Он говорил все быстрее, как будто наяву, а не во сне. Словно пытался скорее проснуться. И действительно начинает просыпаться. Потому и речь отчетливая.

– Мы с этим мальчиком часто ходили в кино. «Доктора Ноу» тоже поехали смотреть вместе. Его отец владел большим рёканом*. Мальчишка был помешан на кино. Я мечтал стать режиссером, он – оператором. Представляли, как вместе когда-нибудь будем снимать кино.

* Рёкан (яп.) – гостиница в традиционном японском стиле.

Носэ шагает по тротуару, Паприка – за ним, беспрестанно озираясь. Остановившись у перекрестка, она показывает пальцем на угол здания и громко говорит:

– Смотри, табачная лавка. Значит, Акисигэ и Синохара разговаривали здесь, за углом – «за табачной лавкой».

Они вдруг на берегу речки – на маленьком пустыре за табачной лавкой, который Носэ видел во сне накануне.

– ?¶§v•???! – Закричав нечто нечленораздельное, Носэ меняет сцену и оказывается в самом спокойном для себя месте – ресторанчике окономияки**, куда часто захаживал в студенчестве.

** Окономияки (яп.) – жареная лепешка из смеси разнообразных ингредиентов – обычно с лапшой, мясом, морепродуктами и овощами, смазанная специальным соусом и посыпанная очень тонкой стружкой сушеного тунца и зелеными водорослями.

Паприка замечает, как смутился Носэ, однако другого выбора у него нет. Но сама она менять место не хочет.

– Извини, но мы возвращаемся.- И она в полудреме жмет на кнопку обратной перемотки.

Они опять на задворках табачной лавки. Там Акисигэ вместе с Такао и Синохарой издеваются над Намбой. Тот валяется на земле, а трое обидчиков пинают его что есть сил.

– Это же не Намба. Кто? – в лоб спрашивает Паприка.

Носэ в ответ вскрикивает – и опять сбегает в ресторанчик окономияки. Возврат кадра.

Задворки табачной лавки. Теперь издеваются над сыном Носэ. Синохара валит наземь Торао и, усевшись сверху, душит его. Двое дружков стоят рядом.

– Прекрати! – кричит Носэ и бросается на Синохару. А затем уже Паприке: – Точно! Это не Торао, а Торатакэ.

Тацуо Носэ проснулся весь в поту. Паприка следила за изображением в коллекторе. Привстав на кровати, Носэ, весь в слезах, выпалил:

– Торатакэ мертв. Это я его убил.

15

– Извините, что сделала вам больно,- сказала Паприка, снимая "горгону«.- Пора было просыпаться, а я хотела, чтобы вы вспомнили как можно больше. Торатакэ же убили не вы, правда?

Паприка обняла Носэ, пытаясь его успокоить. Он ощутил аромат ее груди и тяжело вздохнул.

– Он покончил с собой. Все равно что сам убил.

– Не стоит так говорить. Вы все принимаете очень близко к сердцу…- Паприка успокаивала Носэ так, будто все понимала.- Ну, будет. Давайте первым делом – в душ. Потом позавтракаем и не спеша обсудим этот сон.- Как нянька с младенцем-переростком.

«Вспомнил! Все вспомнил». Под теплым душем Носэ успокоился до того, что ему уже казалось странным, почему до сих пор он не мог побороть страх. Вроде бы в тонкостях человеческой души разбирается, тертый калач, можно сказать, а в себе вот не разобрался. Испугался за свою жизнь, счел приступы следствием органического поражения мозга.

– Торатакэ был вашим лучшим другом? – спросила за завтраком Паприка.

– Да. Их семья держала рёкан «Торатакэ». Поэтому во сне и появилась гостиница, в которой подняли шум из-за тигра.

Носэ впервые в жизни ел овощи без соуса, и – удивительно – это показалось ему вкусным.

– Выходит, появления во сне тигра – воспоминания о Торатакэ? И та тигриная морда в кинотеатре – сон как бы подсказывал, что вы часто ходили в кино вместе?

– Сон с самого начала давал мне эту подсказку.- Носэ догадался, что Паприка подталкивает его к самоанализу сна.- И в том кабинете среди зверей-одноклассников тигр тоже был. А смерть Торатакэ выразилась в похоронах Намбы. И сцена нашей с Намбой лихой перестрелки на автоматах из «Доктора Ноу» – напоминание о том, как мы с Торатакэ были в ту пору близки. Но все же очень странно, почему я никогда не вспоминал о лучшем друге. Однако если задуматься, похоже, я и раньше видел сны с тигром. Да, точно. Помню, каждый раз меня окатывало то страхом, то нежностью.

– При этом похожего на медведя Такао вы вспомнили сразу.

– Ну, Такао появлялся, символизируя Сэгаву.- Носэ теперь и сам увлекся анализом.- Через связь «Скэнобу – Сэгава – я – Намба» сон давал мне возможность вспомнить, кто над кем издевался в средней школе.

– Согласна. Только сон – он должен не только напоминать. Подумайте еще. Я чувствую, что сейчас узнаю много нового.- Щеки Паприки разрумянились. Видно, докапываться до сути было ей в радость.

– И ведь сон в кинотеатре – где я режиссер, а Намба кинооператор – намекал на Торатакэ. Задворки табачной лавки – то же самое. Там Акисигэ и его шпана издевались над неугодными им мальчишками. Акисигэ терпеть не мог Торатакэ – тот учился хорошо. И вот они приказали мне привести Торатакэ за табачную лавку. Я знал, что если откажусь, они наверняка побьют и меня. Потому и привел Торатакэ. Пока над ним издевались, я стоял в стороне и глазел по сторонам,- сдавленно простонал Носэ.- Ничтожный трус! До сих пор вспоминаю эту мерзкую сцену – и стыдно.

– Возможно, вам не давала покоя ситуация с Намбой?

– Видимо, так. Очень похоже.- Носэ взглянул на Паприку исподлобья и поднес ко рту чашку – Значит, мой невроз страха из-за этого?

– Конечно. Правда, есть и другие причины. Но Торатакэ хватило и этой, чтобы покончить с собой.

– Когда Торатакэ перестали бить, он был весь в крови. Я проводил его домой, а он, зная о том, что это я его подставил, не упрекнул меня ни словом. Я тоже… ничего не смог ему сказать. С тех пор… мы перестали быть друзьями. Представляю, как потрясло его мое предательство.- Носэ вгляделся в небо за окном.- Вот оно как… Выходит, я дал сыну имя Торао, желая хоть как-то искупить вину?