Читаем без скачивания Маршалы и генсеки - Николай Зенькович

Такое решение я принял потому, что, начиная с середины 1990 года, был убежден, как убежден и сегодня, что наша страна идет к гибели. Вскоре она окажется расчлененной. Обычные выступления не помогали — я искал способ, как громко заявить об этом, и посчитал, что участие на заключительном этапе этой авантюры на вспомогательном участке даст мне возможность громко сказать о своей тревоге на Верховном Совете СССР и при ведении следствия. Остальные последствия для меня имеют второстепенное значение. Наверное, это звучит неубедительно, но это правда.

Если Верховный Совет СССР посчитает возможным, просил бы дать мне слово в течение 7–8 минут для более обстоятельного объяснения моих действий.

Это, так сказать, преамбула, объяснение необходимости выступить на собрании парламента.

Что же собирался сказать парламентариям маршал и герой все еще великой державы в конце ее безжалостного сокрушения — парадоксально, но факт! — этими же самыми парламентариями? Маршал и герой, защитивший страну в самой жестокой и кровопролитной из войн, которые когда-либо знала история, отчаянно дравшийся и победивший врага на самых трудных ее фронтах?

Давайте вместе прочитаем эту непроизнесенную речь.

«Уважаемый товарищ председатель!

Уважаемые товарищи народные депутаты!

Существо вопроса изложено в заявлении, которое зачитал А. И. Лукьянов. (Ахромеев предполагал, что Лукьянов огласит процитированную выше записку.) Исхожу из того, что, поскольку, по всей видимости, я буду находиться под следствием, а преступление — нарушение военной присяги мной совершено, независимо от того, какими мотивами я при этом руководствовался, обязанности члена Верховного Совета и народного депутата СССР с меня необходимо снять.

Я сегодня нахожусь в таком положении, что защищаться не могу. Моему решению включиться в преступную деятельность так называемого «Государственного комитета по чрезвычайному положению» правового оправдания нет. Можно объяснить только моральными мотивами, которыми я руководствовался. Иногда моральные мотивы даже у пожилого военного человека становятся определяющими.

Наверное, у каждого из нас есть свое понимание Отечества. У меня это понятие ассоциируется с великим единым национальным государством. Сегодня такое государство нами утрачено. Для меня утрачена Родина. И я не верю, что на основе отработанного Союзного договора, подготовленного и подписанного (а в нем не учтены пожелания Верховного Совета СССР) можно построить единый обновленный федеративный Советский Союз. Ведь недалек тот день, когда людям все станет безразличным. Что мы тогда будем делать?»

Как в воду глядел старый маршал. Время безразличия и апатии наступило очень быстро — и об этом свидетельствует вся наша сегодняшняя жизнь. Глубокая пропасть разверзлась между нынешними политиками и народом. Все говорят об отсутствии объединяющей идеи, которая сплачивала бы народ. Ощущение такое, что сам воздух, которым мы дышим, разрушается, дробится на частички и молекулы, само пространство, в котором мы движемся, расслаивается, а время рассекается на множество дробных отрезков. В 1993 году даже вооруженное противостояние представительной и исполнительной ветвей власти не отражало глубинных интересов большинства населения. Это была верхушечная борьба. Для основной массы населения, а тем более сельчан, пустым звуком были споры о том, должен ли президент иметь право распускать парламент, а парламент — отрешать президента от должности, кто должен назначать министров и кому должен подчиняться генеральный прокурор. Разочарованным в реформах людям куда ближе афоризм мудрого Дэн Сяопина: неважно, какого цвета кошка, лишь бы она ловила мышей.

Сбывается предвидение Ахромеева: равнодушие и апатия становятся нашими отличительными чертами, психологическими нормами. Как для отдельного человека, так и для населения в целом, как для отдельного чиновника, так и для всех форм общественной жизни. Все чаще люди задумываются: кто в этом повинен?

«Ведь если распадется государство, — предупреждал Ахромеев, — то первыми виновниками этого будут руководители, одной рукой подписывающие Союзный договор, а другой — ведущие дело к его официальному распаду.

Наверное, у каждого из нас есть понимание своего народа, сыновьями и дочерьми которого мы являемся. У меня понятие моего народа ассоциировалось с многомиллионным советским народом. Горько и страшно говорить, что теперь понятие «единый советский народ» тоже утрачено. Мы имеем много десятков больших и малых народов, противоречия и даже вражда между которыми все более нарастают.

И я не вижу возможности восстановить существовавшую ранее дружбу народов в новых условиях».

Горькое, отчаянное признание. Но — честное. И снова — прозорливое.

«Наверное, у каждого из нас есть свое понимание, какими должны быть защитники Родины — Вооруженные Силы страны. Смолоду я понимал, что они народу необходимы, народ их уважает, заботится о них, но предъявляет к ним большую требовательность. Теперь все наоборот. Вокруг Вооруженных Сил кипят страсти, их очерняют и травят. Одной из важных причин происшедшего на прошлой неделе является как раз то, как общество относится к Вооруженным Силам.

И мне даже трудно вообразить, что может быть с нашими Вооруженными Силами через некоторое время.

У меня складывается убеждение, что мы уже теряем Отечество, не создав на его месте ничего другого.

Но ведь в этих трех понятиях — государство, народ, вооруженные силы — для меня, как и для миллионов других людей, заключается смысл жизни. Выходит, что он теперь утрачивается.

Нужно же, наконец, по-настоящему задуматься над этим, опомниться и сохранить Родину, пока над ее живым телом идет противоборство враждующих сил.

Вот почему я пошел на такую крайнюю меру, как работа в аппарате так называемого «комитета» в течение полутора суток на заключительном этапе его действий, хотя никогда не верил в успех любого переворота в Советском Союзе. Не верил я и в этот заговор Янаев — Язов, видел, как он час от часа терпит крах.

Но. лично у меня сегодня появилась возможность громко сказать все, что я сейчас сказал. Многие из вас могут мне не поверить, искать в моих словах хитрость. Ее нет. Говорю чистую правду — как она есть.