Читаем без скачивания Кинжал и яд - Жюльетта Бенцони

Сообщив эту новость Теофаний, император уронил голову ей на плечо и зарыдал, как дитя. Но молодая женщина вырвалась из его объятий и, подойдя к своему ложу, ударила в гонг золотым молоточком. Никифор вздрогнул от неожиданности.

— Что ты собираешься делать?

— Сейчас увидишь… Я не позволю этому безумному попу свергнуть меня с престола.

Явившаяся на звук гонга служанка простерлась у ног императрицы.

— Этот человек здесь? — спросила Теофания.

— Да, госпожа.

— Пусть войдет!

Через секунду в дверях возник благообразный священник — в богатом одеянии, с холеной черной бородой. Он склонился в почтительном поклоне перед императорской четой, и Никифор узнал его — этот дьякон состоял при часовне Священного дворца и наряду с десятком других совершал там богослужения.

— Ты его помнишь? — обратилась Теофания к своему супругу.

— Я не раз видел его…

— Не сомневаюсь. Зовут его Теофил, и он участвовал в той церемонии крещения, где ты якобы был крестным отцом…

— Якобы? Но, Теофания… — начал явно смущенный император, не понимая, куда клонит жена.

Она жестом заставила его умолкнуть.

— Пусть Теофил говорит. Расскажи-ка императору, как происходило крещение и кто в действительности был крестным отцом!

В отличие от Никифора, дьякон совсем не казался смущенным. Потупив взор и сложив руки на животе, он еще раз поклонился и промолвил сахарным елейным голосом:

— Святой патриарх ошибся, могущественный бази-левс! Я совершал обряд крещения, и мне лучше, чем кому бы то ни было, известно, что августейшим крестным отцом был твой отец, мой господин. Да, это был благородный Бардас Фока… и я готов принести в том клятву перед самим Полуэктом!

В черных глазах императора вспыхнуло пламя. Теперь он наконец все понял: Теофания, несомненно, подкупила этого человека, который не моргнув глазом публично поклянется в том, что Никифор никогда не был крестным дочери базилиссы! Базилевс, прищурившись, оглядел Теофила с головы до ног.

— Ты поклянешься… на святом Евангелии?

Дьякон и бровью не повел.

— Хоть сейчас, божественный император!

— Очень хорошо. Благодарю тебя… рвение твое не останется без подобающей благодарности.

Никифор пошел на это безбожное клятвопреступление, не испытывая никаких угрызений совести. В соборе Святой Софии, в присутствии задыхающегося от бессильной ярости патриарха и злобно настроенной толпы Теофил принес клятву, за которую было заплачено полновесным золотом.

Полуэкт ничего не мог с этим поделать. Преисполненный отвращения, он с тех пор просто перестал обращать внимание на императорскую чету. Вся ее подноготная была ему известна, но патриарх понял, что с Теофанией бороться бесполезно, да и опасно. Сумела же она избавиться от могущественного евнуха Брингаса! Прекрасная базилисса торжествовала: власть ее упрочилась, трону никто более не угрожал, и она могла без помех отдаться своей любовной страсти…

Однако в громадном змеином гнезде, каким был в то время Константинополь и особенно Священный дворец, сохранить тайну оказалось невозможно. Слишком много было глаз, следивших за любым движением властителей, поэтому вскоре ушей императора достигли смутные слухи, а затем он получил неопровержимые доказательства явной склонности Теофании к его красавцу-племяннику.

Первым побуждением Никифора было отправить наглеца на плаху, однако он быстро одумался: Иоанн Цимисес пользовался большой популярностью. Как в свое время сам Фока, он командовал Восточной армией, и добраться до него было затруднительно. Если же напасть открыто, то кто поручится, что Цимисес не последует примеру собственного дяди и не двинется с восставшим войском на Константинополь?

Укротив гнев, Никифор решил действовать осторожно. Воспользовавшись тем, что его целиком захваченный страстью племянник совершил служебную оплошность, базилевс лишил Цимисеса командования и приказал ему удалиться в свои малоазийские поместья. Императрица пришла в ярость, но ей тоже приходилось соблюдать осторожность, поэтому вступиться за любовника открыто она не посмела.

Никифор по-прежнему осыпал ее роскошными подарками и всячески демонстрировал свою любовь к ней, однако с каждым днем становилось все очевиднее, что он избегает близости и старается как можно реже встречаться с супругой. Под пышным золотым одеянием император теперь вновь носил власяницу и почти не показывался в гинекее. Ночи он проводил в своей комнате, где укладывался спать на полу, укрывшись от ночной прохлады шкурой пантеры и словно не замечая уютного ложа с мягкой периной. Впрочем, спал он мало, а вместо этого исступленно молился, посвящая святому бдению все больше и больше времени.

Теофания с вполне понятной тревогой наблюдала за странностями мужа. Она с содроганием замечала, как уменьшается ее власть над императором, ибо тот вновь окружил себя монахами и священниками. Но главное — ей была невыносима разлука с возлюбленным. Донельзя взбешенный Иоанн вынужден был отправиться в свои каппадокийские владения, и Теофания не помнила себя от горя: впервые она познала, что такое отчаяние и муки, впервые ее сердце терзалось неутоленными желаниями. И в душу прекрасной императрицы мало-помалу проникал яд ненависти и жажда мести…

Прошел год. В один прекрасный день Теофания не выдержала и потребовала вернуть изгнанника в Константинополь.

— Среди народа зреет недовольство тобой, а ты, словно обезумев, отослал вернейших своих людей! — говорила она мужу. — Ты настраиваешь против себя и удаляешь своих бывших сподвижников, тогда как должен был бы, напротив, опереться на них. Ты думаешь, я не знаю, что произошло сегодня, когда ты возвращался во дворец из церкви Святого Иоанна? Народ осыпал тебя проклятиями, а кое-кто даже кидался камнями. Твои реформы непопулярны, базилевс… а ты, подобно обиженному мальчику, надулся и спрятался от всех. Зато Полуэкт не дремлет, он настраивает против нас людей, и мы бессильны, потому что лучших своих полководцев ты изгнал.

С почерневшим от внезапного приступа ярости лицом Никифор, сжав кулаки, устремился к своей бесстыдной супруге.

— Если ты надеешься вымолить прощение для Цимисеса, Теофания, то у тебя ничего не выйдет! Уж я-то знаю, что о вас обоих рассказывают…

Императрица великолепно разыграла недоумение, пожав своими прекрасными плечами, прикрытыми лишь прозрачной тканью, на которой были вышиты золотом крохотные звездочки.

— Твой племянник интересует меня не больше, чем старое платье. Если тебя так тревожат эти глупые слухи, есть очень простой способ заткнуть болтливые рты. Ты должен женить Иоанна!