Читаем без скачивания Хроники сыска (сборник) - Николай Свечин

– Сделаем.

– Вот и все. У Палагуты не забалуешь! Этот чертяка никого не боится, он им задаст жару. Перешлет в каторгу десяток самых отъявленных, остальным острастка. Старосту, конечно, заменить, кабак закрыть. Я бы и волостное правление туда перевел, но это уже, кажется, лишнее.

– Что ж, Павел Афанасьевич. Пришлите ко мне в понедельник Палагуту, я посмотрю на него. И жду вас не позже среды с Каргером и Лыковым для обсуждения плана операции. Кутайсова я беру на себя.

Операция, как и положено, началась с разведки. Титус и Лыков, загримированные армянами, проехали через Вершинино днем. Возница (городовой Ничепоруков) попросился в кабак; седоки дозволили и сами зашли из любопытства.

Большое помещение питейного дома было в этот час полупустым. Довольно чисто, но накурено. На стойке – деревянный бочонок с водкой, на нем висят на длинных ручках четыре ковшика с мерами[26]. Рядом бесплатная закуска: огурцы и черный хлеб. За спиной целовальника на полках запечатанные штофы с наливками и настойками. Тихо и покойно, только в углу у окна два мужика с красными лицами разогреваются стаканчиком да у стойки вполголоса беседуют трое крепких молодцов.

«Армяне» сели у входа и спросили белого квасу-суровца и каленых яиц. Возница же прямо за стойкой вылил в себя четушку «вдовьей слезы» и заел галантиром[27]. Пока он это проделывал, парни поинтересовались:

– Кого везешь, дядя? Никак бусурман?

– Не, то армянские люди, они тоже в Христа верят.

– Богатые?

– Да не шибко. С торга возвращаются. Так, мелкая сошка…

Лыков, с завитыми и перекрашенными волосами, с восточными усиками и осмугленной кожей, был не похож сам на себя. Он незаметно осматривался и молчал. Титус же громко нес тарабарщину на придуманном им языке, то и дело вплетая в нее русские матерные слова. Выпили квасу, и он крикнул:

– Вай, дарагой, ехат пора, да?

И они укатили. Проехали через все Вершинино, нашли дом Ярмонкиных (четвертый с краю по правой стороне), осмотрели на ходу подступы. Большой, с покоеобразной связью[28], с высоким глухим забором, дом производил угрюмое впечатление. Далеко за ним, на задах, стоял ямный овин – туда и решили спрятать отряд. Собак у Сысоя Егоровича, по словам Тайки, не водилось, и вообще на селе их почти не было.

Отмыв в управлении лицо и волосы, Лыков стал готовиться к рискованной командировке. Панцирь – подарок приятеля Буффало – решил не надевать. Вдруг в кабаке кто вздумает похлопать его по спине… По легенде, Алексей должен появиться в Вершинине под видом недалекого болтливого приказчика, доставляющего в Нижний крупную сумму хозяйских денег. Он пришел в костюмно-гримерное депо сыскного отделения и оделся соответственно. Пустил по жилетке толстую цепь из польского серебра и приделал на нее недорогие часы. Обул сапоги бутылками, по моде. Кубовая рубаха и мешковатая поддевка скрывали атлетичную фигуру Лыкова и делали его на вид безобидным.

В левый карман штанов титулярный советник засунул «Смит-Вессон» с укороченным стволом (специальная модель для сыскных агентов), в правый – полицейский свисток. Взял в канцелярии под расписку полторы тысячи рублей крупными билетами. Сходил в Военный собор и поставил сам себе свечку за здравие. Все, можно ехать…

Приказчик появился в вершининском кабаке около семи вечера и был уже сильно выпимши. Он ехал из Ардатова в Сергач со знакомыми гуртовщиками, по пути с ними повздорил, и те высадили его из тарантаса прямо посреди деревенской улицы. Очень обиженный, парень кинул вслед гуртовщикам камень, выругался и пошел в кружало[29]. Эту сцену наблюдал стоящий у входа худощавый субъект в сером армяке, с узким неприятным лицом. Выждав минуту, он сунулся следом. Приказчик, взъерошенный и сердитый, стукнул кулаком по стойке и приказал:

– Выпить! Немедля! Во-он туда. И закуски… самой наилучшей. Что есть из наилучшего, все неси. Запомни, хозяин – Алексей Николаевич Лыков чем попало не закусывает! Мы привыкли к самому наилучшему. А они… Они просто сволочь, скажу я так. Сволочь. Одно слово: скотогоны, черная кость. Без них доберусь; тьфу на эту ракалью!

Сухощавый послушал, кивнул из-за спины гостя кабатчику – тот понимающе сощурился – и тронул горлопана за рукав.

– Вы правы, это было очень неуважительно.

– Пошел к черту!

– Такого, сразу видать, сурьезного человека и ссадить. Рази с эдакими-то людьми неуважительно так поступают?

Приказчик вытаращил на сухощавого хмельные глаза:

– О! Слышу умные речи! И в вас сразу видать порядочного человека. Чего мы тогда стоим? Дозволяете вас угостить? Денег – как грязи…

И красноречиво похлопал себя по карману. При этих словах рыжий кудрявый мужик, игравший у окна с напарником в тавлею[30], оглянулся на хвастуна и неодобрительно покачал головой.

– За честь почту с вами выпить, – охотно отозвался прилипчивый субъект и крикнул кабатчику: – Мирон, оглох, что ли? Господин приказал: самого наилучшего.

Приказчик сделал капризное лицо:

– Мирон! Штоб тебя… Дежурный обед есть? «Депрэ» нумер сто тринадцать есть? Подавай скорее, видишь – мы пришли!

Подкатил прыщавый кабатчик, вытер грязной тряпкой грязный стол.

– Изволите ли знать, уважаемый господин, что дежурные обеды бывают только в городских трактирах, а здесь село. Портвейну у нас тоже нет-с, его в деревнях не пьют-с.

– Т-э-экс, – нахмурился гость. – Ну и дыра… А что есть?

– Требуха с огурцами, каленые яйца и гороховый кисель. Особливо для вашей чести могу подать жареные мозги с черной кашей[31], холодную осетрину и телячий галантир. Попить есть водка и еще наливки: полыновка, померанцевая и кабацкий ром. Вам, как важному гостю, позвольте порекомендовать рябину на коньяке. Производство фирмы «Спиридон Ногин с сыновьями», вышний сорт-с!

– Ша! Отменяю «депрэ» – неси рябиновую. С сыновьями. И эти… как их? Мозги. Осетровые. Каши не надо.

Кабатчик удалился и очень скоро вернулся с водкой и закуской. Собутыльники выпили по первой и дружно, не сговариваясь, встали.

– Лыков Алексей Николаевич, приказчик купца Редозубова.

– Ярмонкин Анисим Сысоевич, здешний крестьянин. Коим ветром, Алексей Николаич, в наши края?

– А вот! – Лыков вытащил из кармана поддевки толстый бумажник и громко шлепнул им об стол. – Полторы тыщи целковых! Хозяину выручку везу, продал его лес железной дороге. Таким вот доверием пользуюсь, да… А эти!

– Их бог накажет, – примиряюще сказал Ярмонкин. – Привыкли со скотами дело иметь, да и сами оскотинились. Давайте лучше еще по полчижика выпьем.

– Достойная мысль! – выкрикнул гость и пьяно рыгнул. – У вас, Анисим… э-э..

– Сысоевич.

– …Сысоич, я смотрю, очень правильный ход в мыслях имеется. Выпьем!

Опрокинули по второй, потом по третьей. Кудрявый мужик сдвинул шашки и смотрел на приказчика с нарастающим беспокойством. Тут как раз Анисим вышел на минуту по надобности на улицу, и Лыков остался один. Кудрявый быстро подбежал к нему и сказал вполголоса:

– Уходите отсюдова немедля, не то останетесь и без денег, и без жизни. Новый товарищ ваш – главный здесь разбойник. Бегите быстрее, до ближайшей деревни три версты, там люди порядочные, приютят, а здесь не надоть оставаться!

Тут с улицы вернулся Анисим, и не один. С ним вошел еще крестьянин: огромного роста и богатырского сложения, с маленькой головой и тяжелыми кулаками. Увидев, что рыжий о чем-то говорит с его «клиентом», Анисим заорал с порога:

– Сашка, зажмурь кадык! Черт черемной![32] За худые слова слетит и голова.

А гигант просто взял кудрявого за ворот и молча вышвырнул его за дверь, как котенка.

– Чего он тебе баял? – налетел Анисим на Лыкова.

– Хрен поймешь, я не разобрал. Водки, верно, просил. Это кто с тобой? Здоровый дядя…

– Знакомься: мой братан Фома. А это Алексей Николаевич Лыков, правая рука купца Редозубова.

– Да, – самодовольно подтвердил Алексей, – без меня они никуда. Никаких решениев не принимают, пока со мной не посоветуются. А уж как я скажу, так и делают. Вот, смотри!

И он снова вытащил бумажник и хлопнул им об стол.

– Полторы тыщи серсов. Ты, дядя, поди, и денег таких никогда в руках не держал, а Алексей Николаевич кажний день мошной крутит. А часы какие, ты глянь! Семьдесят пять целковых отдал, серебро восемьдесят четвертой пробы. Эй, Мирон! Или он не Мирон? Водки!

Целовальник подскочил со штофом и квашеной капустой, но Анисим отослал его с закуской обратно, оставив только водку; еще и показал при этом незаметно кулак. Через два часа, когда совсем стемнело, Лыков был уже в стельку пьян. Он пытался петь «Среди долины ровныя», но не мог вспомнить слова. Затем порывался побороться с Фомой («я на Нижнем базаре первый борец!»). Нахамил соседней компании, но это сошло ему с рук: мужики с пониманием наблюдали, как братья Ярмонкины готовят дурака к потрошению.