Читаем без скачивания Словенская новелла XX века в переводах Майи Рыжовой - Иван Цанкар

— Сейчас вы увидите, как казнят предателя. Матух Попич весь год подавал условные знаки в горы бандитам, поэтому мы никак не могли их поймать. Да и все вы не лучше. Смотрите, как он издохнет в этой бочке, с помощью которой нас предавал.

Люди еще не осознали ужаса того конца, который ждал Матуха. Тогда командир закричал:

— Забейте бочку!

Подошел солдат с пригоршней длинных гвоздей и молотком и начал забивать их в доски. Теперь звук был мертвенно гулким, будто гремел в пустоте: «Бум, бум, бум…»

У людей кровь застыла в жилах.

Затем двое крестьян должны были выкатить бочку со двора на дорогу. За ними следовало несколько солдат с пистолетами в руках. Потом шли остальные крестьяне, а за ними — опять солдаты с винтовками наперевес. Так прошли они через всю деревню.

Из бочки не доносилось ни стука, ни стона, хотя нервы всех крестьян были натянуты, точно струны, и люди различали даже чуть слышный скрип песка под катящейся бочкой. Некоторые из них утешали себя мыслью, что, возможно, Матух уже умер.

Деревенская улица шла слегка под уклон и была каменистой и ухабистой. Поэтому бочка сильно подскакивала, хотя крестьяне и старались катить ее ровно и без толчков. Солдаты это заметили и заставили их отпустить бочку, чтобы она катилась сама. Но по-прежнему оттуда не было слышно ни звука.

Процессия подошла к околице…

За крайним домом начинался откос, круто обрывавшийся в долину. Жителей заставили стать полукругом возле неподвижной черной бочки. Вокруг виднелись мертвенные лица эсесовцев.

Один из них поддал бочку ногой, столкнул ее с дороги под откос, и она медленно покатилась по склону. Вначале спуск был травянистым и ровным, поэтому бочка катилась плавно. Потом пошла пашня с бороздами и межами, и бочка стала подпрыгивать. Чем ниже она скатывалась, тем сильнее ее подбрасывало на рытвинах. Когда бочка спустилась до середины откоса, солдаты начали стрелять в нее, точно в движущуюся мишень. Чем больше она подскакивала, тем неистовее они стреляли. А некоторые кричали что-то непонятное.

В самом конце склона приподнимался невспаханный край поля. Со всего разгона бочка перелетела через этот вал, подскочила высоко в воздухе и, описав дугу, упала на дорогу, проходившую за пашней, разлетевшись в куски. Люди увидели, как в воздух взлетели доски. Среди них можно было заметить какую-то массу, которая, упав на землю, осталась неподвижно лежать на месте.

Когда родные Матуха увидели это, кровь застыла у них в жилах. Но так как масса больше не шевелилась, то они успокоились, подумав: «Теперь для него уже все кончено…»

Солдаты вели себя точно одержимые. И когда, наконец, бочка раскололась, они издали такой неистовый вопль, будто одержали большую, решающую победу.

Потом они уехали на грузовиках из деревни.

Деревня осталась один на один с мертвым Матухом. Там на лугу лежал человек, отдавший свою жизнь за то, чтобы в горах уцелели десятки других жизней.

Хлеб

Однажды утром в домишко Мартина Совы у подножья разрушенных лавиной скал вошел незнакомый человек с винтовкой за плечом и сказал без обиняков:

— Эй ты, Сова, совиная голова. Я партизан с гор. Нам нужен хлеб. Всего десять килограммов хлеба. Ты должен раздобыть его, где хочешь, но сделать это нужно до вечера. Если ты меня выдашь, мы подпалим слегка твой домишко, и нора твоя взлетит на воздух. Так-то, Сова.

До сих пор Сова спокойно жил в своем домике. Соседи не любили его за то, что он держался особняком. Они считали его вором, браконьером, нищим, хотя никто ни разу ни в чем его не уличил, и в то же время трудягой. Он был очень уродлив: горбатый, маленького роста, с длинными руками, кривыми ногами и лицом, на всех чертей похожим. К тому же пятнадцать лет как он питался одной мамалыгой; правда, жена его, с которой он жил и имел детей, не была безобразна. Все это казалось соседям достаточно подозрительным.

С тех пор как немцы построили в долине полицейскую крепость, откуда они рассылали патрули по всему краю, Сова побывал там не однажды. Поэтому у партизан он был на дурном счету. Партизаны встречались с ним неохотно и, если это все же случалось, зубоскалили прямо ему в лицо:

— Держи язык за зубами, не то мы подпалим тебе нос, Сова, запомни это!

Сова горбился, молчал и, затаившись, проходил мимо.

Поэтому он вытаращил глаза, когда в то утро к нему пришел партизан. Он растянул рот до ушей, словно серая жаба, и партизан увидел два ряда желтых, страшных зубов, похожих на две пилы. Он невольно схватился за винтовку.

— Хлеба? У нас дома нет хлеба, — проревел Сова. Горбун обвел взглядом лачугу, будто желая видом своего нищенского жилья подкрепить сказанное.

— Что у тебя нет хлеба, мы и сами знаем. Но ведь ты такой проходимец, все что угодно достанешь. Мы сейчас не можем ходить по домам, кругом рыщет полиция. А ты, Сова, пролезешь всюду свободно.

Партизан тоже был похож на выходца с того света.

— Хлеба! — Сова продолжал скалить зубы.

— Хлеба — по крайней мере на десять или на двадцать человек, — гнул свое партизан.

Сова опустился на стоявшие в углу козлы, где он обычно колол дрова. Он закрыл свой огромный рот и задумался.

— А немецкий хлеб сойдет? — спросил он партизана через некоторое время.

— Сойдет, даже если принесешь его из самого пекла, — подтвердил партизан.

— Куда мне его доставить? — спрашивал Сова, совсем войдя в роль снабженца.

— Куда?.. — Партизан минуту колебался. — К средней расщелине, под скалой. Но если ты думаешь сыграть с нами шутку, полетишь ко всем чертям, могу тебя заверить. Об этом лучше не думай, Сова!

Сова поднялся с козел, протянул длинную руку под стропила, вынул из закопченной щели листок табака, который он вырастил на своей землице, и закусил его своими ужасными челюстями. Потом сказал решительно:

— Вечером, когда стемнеет, в средней расщелине под скалой. Кто придет туда, ты?

— Я или кто другой, это уж не твоя забота, Сова. — Было видно, что партизан обескуражен своим успехом. С этим Совой нужно держать ухо востро. Дурак он был, затевая дело с этим дьяволом. Поэтому, прежде чем покинуть лачугу, он сказал Сове: Только, смотри, если ты что затеешь… я бы тебе не советовал…

Когда он ушел, Сова еще некоторое время со злостью жевал лист табака, а потом сплюнул:

— Этого черта никто из вас здесь не видел, — заорал он, повернувшись к очагу, возле которого стояли его босая жена и трое детей. И поспешно вышел из дома.

Сова направился по тропинке в долину. Посреди долины, у дороги, в большом крепком доме расположилась эсесовская полиция. Здесь все было как в настоящей крепости. Вокруг дома были сооружены мощные бункеры с амбразурами и траншеями. Жители не смели проходить по дороге мимо дома, а только далеким кружным путем, по ту сторону поля.

Но Сова поспешил к крепости напрямик. Тропинка была прокопана в высоком снегу, и за крестьянином от быстрой ходьбы взвивалась пороша. Когда он подошел к первому бункеру, из-за укрытия показался немецкий часовой.

— Ты куда, Сова? — спросил солдат, не снимая винтовки.

Было похоже, что Сову считали здесь своим.

— К вам, — ответил он кратко.

Солдат не мог долго смотреть на это сатанинское лицо и потому сказал:

— Ладно, проходи, здесь чертовски дует.

Тяжело ступая, Сова побрел дальше к дому. У входа его пропустил еще один часовой. В большом помещении, где когда-то был трактир, сейчас жили солдаты. Человек пятнадцать эсесовцев лежало на нарах, покуривая сигареты. Когда на пороге появился горбун, все захохотали.

— Черт пришел! — хором закричало несколько человек.

Сова остановился у дверей, склонившись вперед; казалось, он сейчас упадет на пол, потому что его слишком длинные ноги составляли угол с туловищем.

— Ну, что нового в аду, господин Сатана? — спросил его командир, сидевший за столом перед большой бутылкой. Но его товарищ, в очках, был серьезнее:

— Какие-нибудь новости в горах?

— Никаких новостей сегодня нет. Снег очень глубокий, и все будто вымерло, — ответил Сова спокойно, продолжая шарить глазами по комнате.

— Так что же тогда принесло тебя из ада? Или, может, партизаны идут по пятам? — поддразнивал его командир, в который раз наклоняя бутылку. — Чертова эта страна, дорогой Сова.

— Чертова страна. Вы правы. И особенно для таких бедняков, как я, которым приходится подыхать от страха. Сейчас зима, нет никаких заработков.

— Так дело не пойдет, дьявол ты этакий, если ты пришел с пустыми руками. Значит, нет новостей, — отчитывал его командир.

— Новостей нет, а семья голодная, — защищался Сова.

— Ну, чего тогда тебе надо? — спросил его командир, опустошивший к этому моменту бутылку.

— Хлеба! — сказал Сова скромно.

— Всего лишь? Значит, вы в аду не очень избалованы, — пошутил эсесовец на нарах.