Читаем без скачивания Комната воды - Кристофер Фаулер

– Нате, можете хорошенько ее рассмотреть. – Обнажив в улыбке нескладные фальшивые зубы, Брайант протянул ей куклу.

Альма сделала недовольную гримасу, но куклу все-таки взяла.

– Но почему он дал ее вам? Мог бы просто оторвать ей голову.

– А он не собирался мне вредить, – беспечно пояснил Артур. – Он хотел при первой же возможности обратиться в медкомиссию с просьбой о досрочном освобождении, а поскольку я был единственным, кто досконально изучил факты его дела, он обеспечил себя своего рода страховкой – ведь с помощью такой куклы можно как навлечь беду, так и предотвратить ее.

– Хорошо, что хоть Джон не верит в эту чепуху. – Старая женщина осторожно вернула куклу владельцу.

– Знаете, я уже много лет хотел вас спросить… – Брайант спустился с лестницы и оказался с Альмой лицом к лицу. – Почему вы не называете меня по имени? У меня же есть христианское имя. Вот Джона вы всегда звали Джоном.

Старушка вздохнула. Все дело в уважении, но она была не готова ему об этом сказать.

– Ничего христианского в вас, мистер Брайант, нет. Будь вы христианином, вы бы не тратили все свое время на то, о чем приличные люди предпочитают не думать. Вы бы ходили со мной в церковь.

– Спасибо, Альма, но не поздновато ли мне вставать на путь исправления?

– Наш пастор считает, что покаяться никогда не поздно. – Она смерила его подозрительным взглядом. – Хотя в вашем лице он нашел бы достойного противника.

– Вы обязательно должны навестить меня в Чок-Фарм.

– Нет уж, благодарю покорно. – Она плотнее сложила руки на груди, стараясь не показать истинных чувств. – Я только начала привыкать обходиться без вас.

Он присел на склон Примроуз-Хилл, между круглыми светильниками, озаряющими лужайки блестящей изумрудной травы, и принялся ворожить.

– Что-то поднимается на поверхность, – сказал он Мэю, сгорбившись и засунув руки глубже в карманы. – Вредные пары. Ты знаешь, как у меня возникают эти чувства. Смерть такая сильная штука, что ее присутствие ощущает любой восприимчивый человек, оказавшийся от нее в непосредственной близости.

– Бедный ты засранец. Рождение тоже сильная штука – почему же ты не чувствуешь, как рождаются дети? Нездоровый у тебя ум. Эти твои предчувствия – пора бы уже знать, что они не всегда говорят о чем-то дурном. Мы ведь можем предотвратить злодейство.

– Не в этот раз, Джон, – возразил Брайант, плотнее закутываясь в потрепанный бурый плащ.

– Что ж, спасибо, что предупредили, мистер Оракул. И чем же это вызвано?

– Точно не знаю. Возможно, прогнозом погоды. Обещают грозы. Как водится, мрачные события в Лондоне связаны с долгими периодами низкого давления и высокой влажностью воздуха.

– Кончай заливать.

– Я и не думал.

– Ну, тогда хватит уже верить в дурные предзнаменования, – сказал Мэй, поднимаясь. – Пойдем, я куплю тебе пинту биттера в «Голове королевы и артишоке». Может, хоть сегодня не случится ничего дурного, и тебе нечем будет поживиться.

9

Вода течет

Ни один объект в Лондоне не находится там, где ожидаешь. Темза то и дело изгибается не в ту сторону. «Око Лондона»[19] вращается, как ему заблагорассудится. Башня Кэнери-уорф[20] дергается из стороны в сторону, словно стрелка компаса. Здания к северу от реки внезапно появляются на юге, и наоборот. Когда идешь по улицам Лондона, кажется, что город колеблется и меняет свою форму, подобно амебе. Калли не верила своей удаче, когда ей наконец удалось определить собственное местонахождение. Ей захотелось тут же отметить это место булавкой на карте. Примостившись на гребне крыши, она всматривалась в горизонт.

– Дом выходит на восток и на запад, – крикнула она вниз.

– А это хорошо? – спросил Пол. Стоя у окна узкой мансарды, он пытался влезть в свитер.

– Это значит, что утром освещена передняя часть дома, а на закате – задняя.

– В каком состоянии шиферные плиты?

Она посмотрела под ноги.

– Часть из них сломана. И водосточный желоб тоже.

– Такое впечатление, что дождь просачивается в дом. Верно, она лет тридцать ничего не ремонтировала. Мы могли бы провести здесь исследование, если бы ты так не спешила.

– Мало-помалу мы все приведем в порядок.

Калли было непросто объяснить Полу, почему собственный дом настолько для нее важен. Пол так часто мечтал о том, чтобы вволю попутешествовать, что ее желание пустить корни казалось странным.

– Да, здесь мы в тесном кольце окружения, – задумчиво произнесла она.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Отсюда видны бесконечные ряды викторианских домов. Глядя на них, думаешь, что жители должны многое знать друг о друге. И как это мы все умудряемся жить такими разными жизнями?

– Ладно, спускайся – машина уже здесь.

Брат Пола привез их одежду. Калли была потрясена, увидев, как легко ее мир можно упаковать в несколько ящиков. Она подозревала, что Полу это даже нравилось. Он вовсе не хотел обрастать скарбом. Раньше она не сопротивлялась, но теперь все изменилось. В этом доме было нечто, из-за чего хотелось задернуть занавески и никогда не выходить.

Калли нравилось залезать на крышу, ощущать на лице первые капли вечернего дождя, смотреть вниз на десять садов – пять возле домов на ее стороне Балаклава-стрит и еще пять со стороны соседней улицы, – вместе образующих густо засаженный парк, разделенный полосками забора и низкими кирпичными стенами. Она различала деревья – рябину, дикую вишню, мелколистный лайм, падуб, лесную яблоню, лондонский платан, граб, – несколько прудов, сараев, бельевых веревок, горстку гномов. Сады скрывали тайную жизнь окрестностей. Дети больше не играли на улицах, но сады оставались безопасными, находясь под защитой выстроенных в один ряд крепостей. Калли знала: она будет часто подниматься сюда летними ночами, как кошка, что забирается на дерево, чтобы лучше исследовать свою территорию.

– Пахнет сыростью, – принюхался Нил. – Надо будет как следует повозиться. – Он взялся за уголок обоев на стене коридора и приподнял его, а затем провел пальцем по крошащейся серой штукатурке. – Все это придется ободрать.

– Пока это нас устраивает, – сказала Калли, прилаживая обои таким жестом, словно хотела защитить их от Нила.

Брат Пола работал в Сити, в одной из компаний мобильной связи, и хотел вечно оставаться двадцатипятилетним, хотя ему было уже тридцать с небольшим. Он обращался со своими подружками в точности как с машинами, заменяя их более новыми моделями, когда они наматывали определенное количество миль.

– Ну все, последняя коробка, – объявил он Калли. – Совсем немного вещей. Чем вы собираетесь меблировать комнаты?

– Самосборной мебелью – пока не сможем позволить себе что-нибудь получше.

– Она должна быть плоско упакована, иначе не пролезет в этот коридор.

У самого Нила квартира была гигантская, но из-за открытой планировки каждый гость оказывался помехой на пути.

В благодарность за помощь Пол пригласил брата в паб, и Калли провела свой первый вечер на новом месте в одиночестве. Ковры были в ужасном состоянии. Она пропылесосила их, как только могла, а потом принялась отмывать кухонные шкафы. Пластмассовые ведра с водой и дезинфицирующим средством придали дому более жилой вид. Понятно, что старая дама вовсе не специально так запустила свое жилище, просто сама она явно не могла поддерживать чистоту. Хорошо еще, что электричество снова включилось, хотя оно и не достигало всех частей дома. Доисторическая проводка явно нуждалась в замене.

Снаружи то и дело слышался шум: то забарабанит дождь в саду, то листья ракитника шлепнутся на пожелтевшую и протекающую крышу веранды. Не было тишины и в самом доме: контрольная лампочка системы центрального отопления перегорела с таким хлопком, что Калли подпрыгнула, трубы тикали с постоянством старинных часов, а половицы скрипели, точно палуба галеона. В подвальном этаже не работали выключатели, а прибираться с фонарем было невозможно.

Дом умершей женщины: чашки и блюдца со стершимся рисунком, один ящик набит разрозненными вилками и ложками, другой – проволокой, пакетами, устаревшими штепселями, просроченными талонами на скидку и резиновыми крючками для кухонных полотенец, отвалившимися еще в семидесятых. Чужие запахи в шкафах – пакетики кардамона, можжевельника, муки для кексов, неизбежно липкие и пахучие пятна от пролитых жидкостей. Ржавые Г-образные отметины на старом линолеуме в тех местах, где стояло нечто тяжелое и железное.

В половине одиннадцатого Калли присела в холле первого этажа, чтобы распаковать белье и горстку щербатых фарфоровых безделушек, некогда принадлежавших ее бабушке. На улице было неестественно тихо, и вдруг она что-то услышала. Отложив в сторону стопку простыней, она встала и прислушалась.