Читаем без скачивания Иногда оно светится (СИ) - Алиса Акай

Закончив с этим, я позволили себе взлететь, прямо в это ртутное небо, и разбил его вдребезги, в звенящий водопад жемчужин. Некоторые жемчужины так и застыли на стекле маски. Когда я смотрел на небо — уже настоящее, синее — они причудливо преломляли свет и иногда казалось, что это россыпь горящих самоцветов приклеилась к стеклу.

Но даже в морское ртутное небо надо падать правильно, не обгоняя пузырьки выдыхаемого воздуха, иначе все может закончиться весьма печально. Кессонную болезнь победить также невозможно, как отменить законы физики.

«Надо будет показать ему все это, — подумал я неожиданно, — Не сейчас, конечно, но, может быть, позже. Не может быть чтобы ему это не понравилось. Здесь любой человек чувствует себя так, словно прикоснулся к Богу. И если ему понравится — может это станет ниточкой между нами. Может…»

Никто не стал со мной спорить, говорить о том, что для варвара любая другая среда кроме привычной — пугающая бездна. Линус-Два или Линус-Три или Линус-Квадратный Корень из семнадцати, молчал, спрятавшись где-то в уголке. Я разочарованно вздохнул.

«Мурена» подошла к маяку часа через два — я заложил широкий крюк чтобы осмотреть окрестности с северной стороны. В середине весны часто бывает миграция блуждающих рифов, проверить это всегда стоит заранее. Убедившись, что опасности для катера пока нет, я повел своего послушного металлического коня в его стойло.

Когда «Мурена» причаливала к пирсу, я взглянул на маяк и мне показалось, что секунду или две я видел в окне второго яруса бледное пятнышко лица с темным ореолом спутанных волос.

— Наблюдаем? — поинтересовался я, прикуривая сигарету.

Но это могло мне и показаться. Мой гость врядли был в том состоянии, когда проявляется любопытность.

Убедившись, что катер закреплен намертво, я поднялся на маяк с полной сеткой кусачек в руке. Внутри было тихо.

— Я вернулся! — крикнул я, — Как на счет завтрака?

Наверху тихонько хлопнула дверь, кажется дверь спальни. Я улыбнулся. Звереныш обследует новую территорию? Или прикидывает, где можно оторвать часть обшивки или мебели чтоб сделать новое оружие?

Кусачек я сгрузил на кухне, в заранее подготовленный бак с морской водой. Стоять в нем они могли долго, почти неделю. Я поднялся на второй этаж, на всякий случай стараясь не производить много шума. Я не хотел спугнуть кайхиттена, если он изучает территорию. Пожалуй, от такого позора и испуга он точно замкнется не хуже, чем моллюск. И, кто знает, может так никогда и не откроется.

«Так и будет, друг Линус, обманывать себя — это искусство, в котором ты пока не преуспел. Мальчишка так и останется диким зверенышем — до тех пор, пока за ним не прибудет специальный корабль с Земли. Или до тех пор, пока однажды светлым весенним утром не перегрызет себе вены на руках. Это не похоже на тебя, мой друг, совсем-совсем не похоже. Ты ведь обрел силу, научился слышать себя и открывать глаза, уже не боясь ослепнуть. Так к чему это? Зачем ты соорудил эту смесь тюрьмы с кунсткамерой у себя на маяке? Ты ведь не поможешь ему, просто потому, что это выше твоих сил. Так не издевайся над ним хотя бы».

«Что, лучше сразу сунуть ему логгер в зубы и покончить с этим? — озлобленно спросил я, — Это будет добрее?»

«Добрее? Не знаю. Честнее — наверно. Нельзя держать в неволе диких животных и надеяться, что в один прекрасный день они привыкнут дышать твоим воздухом и отвечать на ласку. Такое всегда кончается или перегрызенными прутьями или перегрызенной шеей».

«Это не животное.»

«Варвар. Хватит игры в равенство — ты знаешь, что стоишь гораздо выше него. Если ты начнешь говорить, он просто не поймет тебя. Это хищник, мелкий стадный хищник. Не надо приручать его.»

Кайхиттен оказался у себя. Он был в той же позе, в какой я оставил его — забившийся в угол на койке, со скрещенными по-турецки ногами и остановившимся взглядом, упертым куда-то вниз. Изумрудные глаза не пылали, а мертво ровно горели — так горят остывающие угли в костре. Но у углей никогда не бывает такого цвета.

Он вздрогнул, когда я открыл дверь, хоть наверняка и слышал мои шаги за несколько метров.

После вчерашнего купания он стал заметно чище, кожа на лице оказалось хорошей, спокойного бледно-розового оттенка, что всегда считалось признаком красоты на Герхане. Коренные герханцы чаще всего загорелые до темно-медного оттенка. Еще обнаружились маленькие розовые уши и тонкая шея, с которой еще не до конца сошли полосы грязи, приобретенные, вероятно, еще на корабле.

Когда горит изоляция и резина, заполняя внутренности корабля режущей глотку вонью, черно-угольная гарь хорошо оседает на коже… На детской коже.

Волосы были сухими, хотя я не сомневался в том, что за полотенце он не брался. Они красиво обрамляли его лицо, непокорные, каштановые, с дерзкими вихрами и локонами. На Герхане с шестнадцати лет юноши носили длинные волосы, сплетая их в хвост и распуская по торжественным случаям. У кайхиттенов, вероятно, был свой взгляд на такие вещи. Все кайхиттены, которых я видел, были короткостриженными, кожа на их черепах выглядела сизой от прорастающих волос, длинной не больше пары миллиметров. В этом была простая и стройная варварская логика — такая прическа не лезет в глаза во время боя, за ней не надо ухаживать, она не мешает в ежедневной работе. О красоте, в том числе и красоте боя, кайхиттены пока не задумывались.

«Расческу ему что ли дать? Да ведь все равно не возьмет…»

Еда стояла на прежнем месте, нетронутая.

— Привет, котенок, — сказал я и уселся на единственный стул. Он бросил на меня взгляд из-под волос, пылающий, как и прежде. Сам же остался неподвижен. Просто каменная фигура с человеческим лицом, стоящая в углу. Халат он одел, но руки в рукава не просунул, тот висел на нем как плащ. Если бы не туго затянутый пояс — точно свалился бы. Все правильно, у врагов нельзя принимать ничего. Если бы не его варварские табу относительно обнаженного тела, он предпочел бы сидеть голышом, пусть и в мороз.

— Убирайся, — прошептал он тихо. В его голосе была ненависть, но сегодня она не звенела подобно стали клинка, а чернела между слов зловещей копотью, — Уходи.

— Ого! Кажется, я слышу осмысленную фразу.

— Имперский трупоед.

Я улыбнулся с самым наглым видом.

— Не совсем. Но раз уж мы не представились друг другу тогда, в ванной, я полагаю, стоит сделать это сейчас. Итак, Линус ван-Ворт, скай-капитан Второго Корпуса Военно-космического флота Империи, граф ван-Ворт, Герхан.

— Герханец… — он процедил это с таким отвращением, что даже скулы напряглись.