Читаем без скачивания Убийцы (Мир пауков - 6) - Колин Уилсон

Эти выводы были, конечно же, революционными. Ведь это означало, что память крысы может фиксировать "оттиски" небывалой сложности информацию, которую она в силу собственной скудости неспособна понять. И вдобавок к тому, сам Майклджон, пока бодрствует, уяснить эту сложную информацию неспособен; для этого надо полностью расслабиться, погрузиться в сон.

Майклджону теперь было ясно, что он сделал открытие грандиозной важности, достойное, по всей вероятности, Нобелевской премии. Поэтому свое открытие он решил до поры до времени придержать, и провести ряд дополнительных исследований. И оказалось, допустил ошибку.

Однажды утром его застали рыщущим по университетскому коридору в одной рубашке и страшно взвинченным. Пришлось вызвать санитаров из местной психбольницы и надеть на беднягу смирительную рубашку. Наконец после большой дозы успокоительного Майклджон пришел в себя и поведал, что произошло. Используя машину мира, он решил провести эксперимент с центрами памяти дворняги. Глубоко расслабившись, он вступил с ее мозгом в контакт, и это подействовало так, что из него моментально вышибло рассудок.

Конец у рассказа счастливый. Майклджон женился на Аннет Ларсен, от помешательства не осталось и следа; получил он и Нобелевскую премию. Продвигаясь шаг за шагом, он изобрел устройство для усиления импульсов памяти, назвав его психоскопом - своего рода телескоп для разглядывания мысли. Среди людей он стал известен как интерна-лайзер. Психоскоп привел его и к еще более интересному открытию: оказывается, человек может изучать свои собственные воспоминания, вдаваясь в мельчайшие детали, о существовании которых раньше и не догадывался. Например, Майклджон обнаружил, что Аннет беременна, хотя ни один из них на это совершенно не рассчитывал.

К концу двадцать первого века необычайно популярны стали недорогие бытовые - модели интерналайзеров: людям нравилось играть со своими собственными мыслями. Но это повлекло такое множество нервных срывов и маниакальных преступлений, что в конечном итоге торговля интерналайзерами была официально запрещена, а нелегальное их использование стало преследоваться законом.

- Но как оно может мне что-то рассказать об убийце Скорбо? Я его в живых-то видел с полминуты.

- Ваши умы вступили в контакт. Этого достаточно. Но прежде чем приступить к сложным операциям, я бы тебе посоветовал для начала попробовать картины попроще.

Трудно было сдержать волнение. Похоже, то, о чем ему сейчас рассказали, открывает непочатый край возможностей. Ничто не мешает неспешно, как в картинной галерее, оглядеть полотна прошедших лет, пережив вновь ярчайшие моменты детства, или волнение от первого прихода в подземный город Диру. Когда Найл подходил к машине мира, сердце его колотилось так, что трудно было дышать.

- Где он, интерналайзер?

- Он уже встроен в машину мира.

Найл устроился на ложе под матовым стеклом, податливая бархатистая поверхность была мягкой как гагачий пух. За стеклом ожил свет, послышалось тихое жужжание. Расслабление пробрало так глубоко, что Найл явственно почувствовал, как уходят из тела скопившиеся за жизнь боль и утомление. Он даже не подозревал, насколько, оказывается, устал, что стычка с убийцей так истощила энергию его мозга. От ног к голове волна за волной приливала неизъяснимая безудержная радость; подкатывалась и откатывалась, как волны на морской берег. Несмотря на усилия удержаться в сознании, одна из таких волн подхватила и унесла его в забвение.

Едва открыв глаза, Найл вспомнил о своем местонахождении и поспешно сел.

- Как долго я спал?

- Около двух часов

Найлу стало совестно за свою беззаботность.

- Мне пора во дворец.

- Зачем? Ведь ты правитель. Ты никому не подотчетен.

Да, действительно. Более того, Совет на сегодня уже прошел. Найл опять позволил себе расслабиться, примостив поудобнее подушку под головой. Тут взгляд упал на устройство, лежащее рядом на кушетке: дюжина изогнутых в виде шлема металлических полосок, шнур утоплен в находящееся возле ложа гнездо.

- Надень себе на голову и пристрой поудобнее.

К каждой из металлических полосок была изнутри прикреплена подкладка из бархатистой материи; проведя по ней пальцем, Найл обнаружил, что она увлажнена. Он стал пристраивать шлем на голову, распределяя полоски по лбу и затылку. Там, где подкладки соприкасались с голой кожей, чувствовалось слабое иглистое покалывание.

За экраном из матового стекла опять зажегся свет. Найл теперь был уже расслаблен, поэтому чувствовал лишь обволакивающее, приятное тепло.

- Теперь закрой глаза и постарайся освободиться от мыслей. Найл попытался вообразить кромешную темноту, и удивился, насколько удачно все вышло... Впечатление такое, будто он завис посреди бездны. Затем с внезапностью, от которой он оторопел, вдруг прорезался голос матери:

"Его нужно растереть и истолочь, а там вываривать по меньшей мере часа два. Иначе это смертельная отрава".

Найл от удивления распахнул глаза, дабы убедиться, что он все так же находится в комнате. Даже с открытыми глазами он мог слышать ее голос:

"У меня бабка в свое время делала из него настойку вроде вина".

Голос деда Джомара:

"Верно говорит. Можно еще столочь в муку, а там испечь из нее хлеб".

- Что ты слышишь?- осведомился старец.

- Мать разговаривает с дедом.

Пока Найл отвечал, беседа продолжалась. Неожиданно ему совершенно точно вспомнилось, когда именно это происходило. Найлу было около семи лет, и семья только еще перебралась в пещеру - бывшее логово жука-скакуна - на краю пустыни. До этого они ютились в каменном мешке у подножия большого плато, где было душно, тесно и небезопасно. Новое жилище в сравнении с прежним было прохладным и надежным. Они только еще начали его обживать, и пахло едким дымом сожженных кустов креозота, которые пустили в ход, чтобы выкурить жуков-скакунов. Слушая этот разговор матери с дедом насчет того, как готовятся коренья кассавы, он вместе с тем мог обонять запах кустов креозота. Был и еще один запах, никак не поддающийся уяснению; затем вспомнилось: болтанка из тертого чертова корня, которой деду смазали бедро (жук-скакун напоследок-таки задел).

Лежа в этом состоянии, Найл испытывал множество разноплановых эмоций и ощущений. Отчасти он превратился в семилетнего мальчонку, со всеми чувствами и мыслями семилетнего. Но сознавал он и себя теперешнего, лежащего в машине мира, прислушивающегося с немым удивлением к себе семилетнему. Казалось невероятным, что память с такой тщательностью и дотошностью сохранила этот кусочек детства - с каждым отдельным словом, произносимым матерью и дедом, а чуть дальше - вступившим в разговор Хролфом, двоюродным братом и матерью Хролфа Ингельд.