Читаем без скачивания Газета День Литературы # 99 (2004 11) - Газета День Литературы

участвовал грузовиков —

и дыни гасили тускло

всю ярость моих рывков.

Те дыни мне в руки ловко,

закашливаясь, бросал

простой мужичок — без легкого

и с сигаретой в усах.

Мы оба через неделю

с работы этой ушли.

Я получил свои деньги.

Его — зарыли в пыли,

его закопали в глине,

а может, в песке, а мо… —

кинули в ворох лилий, —

то есть просто в дерьмо.

Ах, да — ошибка ума —

смерть — темнее дерьма!

Смеюсь я с задором панка

и мышцами стал я груб,

но и меня, как напарника,

тоже обнимет гроб.

А за неделю до смерти

он мне дыни кидал,

и я их ловил — не смейте

умирать никогда!

10

В Африке, хоть и северной,

но на такой жаре,

что не снискать спасения, —

был я в монастыре.

Дружат там с мертвецами —

трупы облив винцом,

сушат их месяцами.

Странно быть мертвецом.

Все пути продолжаются!

Со скоростью черепах

на камнях обнажаются

кости и черепа.

Все черепа ослепли,

в каждом скелете — свет!

Солнечные скелеты

в сумрачный сносят склеп.

Нет ни имен, ни спеси,

а из глазниц — простор!

В узеньком склепе спелся,

как в поднебесье, хор…

Полное винограда

блюдо подносит брат,

он с черепами рядом

этот ест виноград.

И головой Иоанна

— воображенья игра —

с блюда темнеет пьяно

виноградин гора.

Молвил монах: "Мир тесен" —

про черепа в склепу.

Я разобрал: "Смертей — всем".

Я уходил в слепую…

11

Видели ли вы ягоды

в горестный час грозы?

Они пролетают ядрами —

молнии сквозь разрыв!

Кустик бежит по кругу,

яркая суета…

Соскакиваю упруго

с ягодного куста!

Соскакиваю, соскакиваю

прямо с газет полос…

Череп себе раскраиваю,

ворох сорвав волос.

Ветер с подножки поезда,

сволакивает — пускай!

Оскаливаюсь без пользы —

вдребезги весь оскал…

И всё же, друзья, не зря

зрела во мне заря.

Не зря меня резал сок,

переходя на визг:

"Не улетай, сынок,

вниз-вниз-вниз!

Дальше среди людей

округляйся и рдей!"

Дальше? А что же дальше?

Жрать урожай на даче?

12

О, дыни — душистые желтые свиньи,

да будет свидание с вами!

Вы хрюкнули нежно. Свидание с дыней —

почти что свидание с дамой.

Пролейтесь, пролейтесь — чтоб сердце не скисло,

и взмок пересохший мой путь.

Я вас обнимаю, как волны морские…

Всему предстоит утонуть!

Ты, дыня, конечно, рассеешься дымом,

вплетаясь в желудочный сок.

Арбуз громогласно расколется Римом.

И ягоду сдернет едок.

Станислав Золотцев «СТАНЬ, ЧЕЛОВЕК, МЕТАФОРОЙ МОЕЙ...»

Немало ныне развелось таких "русскоязычных" производителей стихов и прозы, а также их трубадуров от критики, которые утверждают: пишущий должен быть "общечеловечным", а всякие там "почва", "самобытность родного языка" и прочие проявления "квасного патриотизма" только мешают таланту. Подобные взгляды подкрепляются кивками на Запад: мол, в "цивилизованном мире" литература не опирается на национальные ценности. Что ж, взглянем на Запад.

Дилан Томас ! Один из крупнейших поэтов английского языка в ХX веке, признанный во всём мире как самый виртуозный мастер метафоры, как сложнейший художник стихотворных фантасмагорий и парадоксально-причудливых откровений, впервые в прошлом столетии с необычайной, возрожденческой мощью сказавший языком поэзии о неразрывности человека и природы и трагедии их разрыва. Его имя обычно ставят рядом с именем Т.С.Элиота, но Дилан Томас, в отличие от автора "Бесплодной земли", каждым стихотворением говорил людям, жившим в эпоху мировых войн и "холодной" войны, как много жизни (а не только гибельности), жизненности, плодоносности и жизнетворной красы в мире, в их смертном и бренном бытии, в каждом, созданном по образу и подобию Божию...

При всей немыслимой сложности Дилан Томас — единственный на Британских островах художник стиха в XX веке, кого можно назвать по-настоящему народным поэтом (и зовут ныне). Во многом это произошло потому, что в годы Второй Мировой войны он (подобно Ольге Берггольц в блокадном Ленинграде) стал первым "радиопоэтом", обращался к британцам по радио со своими жизнелюбивыми стихами — причём нередко под бомбёжками.

Да, общенациональный, общебританский (впрочем, его самозабвенно любят во всех англоязычных странах), но прежде всего — поэт валлийского народа. "Валлийский бард", "принц Уэльский от поэзии" — так звали и зовут этого сына страны древних кельтов, с ее "громокипящей" эпикой саг и песнопений. Дилан — все его звали только по имени — весь вырос из кельтского фольклора и эпоса, из их "водопада метафор", гиперболически-сказочных образов, темпераментной чувственности и возвышенной духовности валлийского языка. Сам Дилан писал на английском, но его язык каждой строкой говорил, что его автор — сын Уэльса. Вот почему после Второй Мировой войны Дилан стал символом валлийского Возрождения. После войны древний язык Уэльса вымирал — сегодня на нём говорят дети в школах, пишутся книги. Ежегодные праздники национальной поэзии и культуры, проходящие в Уэльсе, зовутся "фестивалями Дилана". Этой осенью поэту исполнилось бы 90, но он завершил свой земной путь, исполненный сумасшедших трудов и земного сумасбродства, в 39: возраст смерти гениев.

Непереводима любая поэзия, это общепризнанно. Поэзия Дилана Томаса непереводима абсолютно . Тем более её хочется переводить и дарить её русским читателям. Дарить её жизнелюбие и жизнетворность.

Дилан Томас (1914 — 1953)

МОЩЬ, ВОЗНОСЯЩАЯ...

Мощь, возносящая цветок сквозь зелень стебля,

Возносит зелень лет моих; мощь, от которой

Деревья падают, грызёт меня пилой.

И я немой — и не скажу пожухлой розе,

Что молодость моя пожухла в той же хмурой дрожи.

Мощь, проносящая поток через гранит,

По венам гонит кровь мою, а та, что сушит реки,

Мне иссушает кровь и леденит.

И нем я, чтоб сказать моим живучим венам,

Что устье и уста источник единит.

Ладонь, порушившая гладь воды озёрной,

Взнесёт песчаный смерч; рука, что вихрь стреножит,

Навстречу ветру ставит парус мой.

И я немой — и не скажу я палачу с петлёй,

Что плоть моя ему смолой в петле послужит.

В исток столетий Время впиявилось губами.

И рушится Любовь, и возрождается; и кровь,

Пролившись, боль её убавит.

И я немею и сказать не смею ветру,

Как Время небеса на звёзды намотало.

И я немой — и не скажу останкам Евы и Адама,

Что тот же самый змей в постели крутится моей.

НЕ ГАСНИ, УХОДЯ...

Не гасни, уходя во мрак ночной.

Пусть вспыхнет старость заревом заката.

Встань против тьмы, сдавившей свет земной.

Мудрец твердит: ночь — праведный покой,

Не став при жизни молнией крылатой.

Не гасни, уходя во мрак ночной.

Глупец, побитый штормовой волной,

Как в тихой бухте — рад, что в смерть упрятан...

Встань против тьмы, сдавившей свет земной.

Подлец, желавший солнце скрыть стеной,

Скулит, когда приходит ночь расплаты.

Не гасни, уходя во мрак ночной.

Слепец прозреет в миг последний свой: