Читаем без скачивания Пустошь - Андрей Тепляков

Темнота сгущалась. Горы отступили за горизонт, поглощенные наступающей ночью. В свете мощных фар змеилась пустынная дорога.

Майкл вытащил из нагрудного кармана сигарету и закурил. Дым вырвался в приоткрытое окно и растворился в холодном воздухе. Сделав несколько затяжек, Майкл продолжил.

— Да, странное дело. Вы знаете, что Грантмахер передвигается со скоростью больше, чем шестьдесят миль в час?

— Нет. Я слышала о нем. Все говорят, что он сумасшедший.

— Иногда мне кажется, что так оно и есть. Он держит в пути около семидесяти пяти миль в час. Дорога занимает у него полтора часа.

— Почти столько, сколько и должно быть.

— Да.

— А почему вы едете медленнее?

— Это опасно. Здесь все обманчиво. Грантмахер не знает об этом и не хочет знать. На большой скорости трудно среагировать на неожиданности.

— А они случаются?

— Иногда. Редко.

Анна хотела что-то сказать, но Майкл не дал ей такой возможности, заговорив первым.

— По другую сторону стоят Краучеры. У них грузовик. Возят топливо, разные грузы. Они на жаловании у военных. Те не очень любят соваться в пустошь.

— Их можно понять.

— Можно. Краучеры держат скорость около тридцати пяти миль в час. Знаете, сколько им требуется времени, чтобы добраться до Кубы?

— Сколько?

— Четверо суток!

— Боже мой!

— Да. Интересно, правда?

— Чертовщина какая-то! Но это бессмысленно!

— Не так уж и бессмысленно. Когда я сопоставил все это, у меня получились три точки на графике, ситуацию в которых я знал. Я аппроксимировал эти данные и получил все остальные точки, которые меня интересовали.

— Что вы сделали?

— Это математический термин. Он означает… Не важно, что он означает. Важен результат, который я получил.

— И что там?

— Если бы Краучеры двигались со скоростью тридцать миль в час, время в пути составило бы девять дней. При двадцати — полтора месяца. При пяти милях в час — год. При двух — почти четыре года!

— Боже мой!

— Да уж. Но и это еще не все.

— А что же еще?

— Когда Хорек поехал в последний раз, у него пробило колесо, и он начал терять скорость.

— Да, я знаю. Линда давала мне прослушать запись.

— Правда? Наверное, ей не очень хотелось, чтобы вы отправились в путь.

— Скажем так — она была не в восторге.

— Если вы слушали запись, то знаете, что каждый ответ Хорька приходил позже предыдущего.

— Да.

— Я считаю, что скорость и время прохождения сигнала так же связаны. Здесь я снова опирался на свой опыт и опыт поездок Краучеров и Грантмахера. Вы знаете, что ответы Краучеров Линде запаздываю минут на двадцать?

— Неужели?

— Да. Если разделить эту цифру на два, мы получим время прохождения сигнала. Около девяти минут. Девять минут! Вы только подумайте об этом!

Майкл быстро взглянул на Анну. Не заметив никакого благоговения на ее лице, он снова повернулся к дороге и продолжил.

— Передачи Грантмахера не задерживаются. По крайней мере, задержка неуловима. Наши запаздывают совсем немного. Снова есть три точки.

— И вы снова проделали эту вашу аннексацию?

— Аппроксимацию.

— Да, я так и подумала.

— Проделал и получил очень интересные цифры. На скорости двадцать пять миль в час сигнал будет идти четырнадцать часов, при этом время в пути составит девятнадцать часов. При скорости двадцать сигнал будет уже идти шесть дней, пять — полтора года и так далее.

— Так вот почему передачи Хорька шли с таким запозданием.

— Он терял скорость. Я думаю, он остановился.

— Майкл?

— Да.

— А что будет, если машина остановится в пустоши? Наверное, вы это тоже посчитали. Сколько времени понадобиться, чтобы потом добраться до Кубы?

Он вытянул губы.

— Этого никто не знает.

— Я думаю, вы знаете.

— Можно только предполагать…

— Это будет дорога в один конец?

— Точно.

Майкл закрыл окно и подкрутил регулятор печки. В машине запахло теплом. В любом другом месте размеренное движение большого автомобиля, мерно покачивающегося на рессорах, сухое тепло салона и мягкие кресла создали бы ощущение мира и уюта — ощущение дома. Но этого не произошло. Анна, пораженная его словами, замолчала и стала смотреть вперед на исчезающую под колесами дорогу. Майкл тоже хранил молчание. Говорить было не о чем. Все, что он знал, все, что смог понять, не делало это путешествие ничуть более безопасным. У него не было слов, чтобы успокоить ее. Они оба находились в объятиях стихии, немыслимой и непостижимой. Все, что можно было сделать, это ждать и надеяться.

Разноцветные огни на панели управления зажигались и гасли. Майкл вспоминал тот день, когда впервые решился поехать в пустошь. Тогда у него была другая машина. Старенький «Бьюик», который достался ему от отца. У него не было ни малейшего опыта, никаких знаний — ничего. Только твердая решимость, почти потребность, которую он так и не смог себе объяснить тогда. Да и сейчас тоже. Они сидели в кафе с Хорьком и Линдой, и тот давал последние наставления.

«Никогда не дергайся», — говорил Хорек, развалившись на кресле, окруженный туманом сигаретного дыма. — «Что бы ни случилось, нельзя запаниковать». Майкл ничего не ответил. «Пустошь — странное место. Иногда мне кажется, что она наблюдает за мной. Оценивает. Что-то ищет. Ты должен помнить об этом и всегда быть на стреме. Одна ошибка, самая маленькая ошибка — и тебе конец. Она хитрая, эта сука!». Линда поморщилась, она не любила, когда ее Бенни ругался. Высказав эту глубокую мысль, Хорек довольно долго молчал, дуя пиво. В те дни, если он не находился за рулем в пустоши, он пил. Начинал с утра и под вечер нализывался почти в стельку. Майкл помалкивал. Ему было страшно. Хотелось бросить эту затею и вернуться домой. Но Бенни никогда не сомневался. У него хватило смелости сунуться в пустошь тогда, когда никто из отправившихся туда не возвращался. Хорек был решительным и победил. Он проложил дорогу. Приобрел опыт. В те времена он говорил, что, если у тебя на плечах голова, а не тыква, можно ничего не бояться. Так он считал до тех пор, пока не произошла трагедия с его пассажирами. После этого он притих и стал угрюмым, но поездок своих не прекратил. «В конце концов, мы не будем жить вечно», — говорил он. — «Скоро солдатня окончательно разберется что к чему и тогда — фьють — хрен нас туда пустят. Будем сидеть у себя на крыльце и заниматься пустой болтовней». Выйдя из кафе, Хорек отправил Линду к рации, а сам пошел вместе с Майклом проводить его до машины. Когда тот сел за руль, Хорек наклонился к нему. «Я не могу поехать с тобой», — сказал он. — «Потому что это должен сделать ты сам. Только ты должен принять решение — можешь или нет. Но я хочу, чтобы ты кое-что знал». Майкл вопросительно взглянул на него. Хорек медлил, глядя куда-то вдаль. В глазах его появилось выражение тоски. В те дни оно периодически возникало на его лице, и никто, даже Линда, не мог понять, что с ним происходит. «Ты помнишь этих ребят, которых я привез недавно?», — спросил он. Майкл ответил, что помнит. Такую жуткую историю трудно было забыть. «Так вот, с ними была девочка. Маленькая девочка лет десяти. Она умерла последней». Майкл кивнул. Хорек перестал пялиться вдаль и посмотрел на Майкла. Глаза его горели. «Она не умерла, Майкл! Я видел ее неделю назад. Она стояла на этой чертовой дороге! Прямо на разделительной полосе! Стояла и смотрела на меня. Я несся со скоростью не меньше шестидесяти миль. Дорога там прямая. Никого. А через секунду — она! Стоит себе ярдах в ста от меня! Я так испугался, что чуть не обделался. Но это ладно. Я чуть не слетел с дороги! Когда я снова поймал машину, ее уже не было. Только шоссе!». Заметив удивленный взгляд Майкла, он добавил. «Я не сумасшедший, Майкл. Я действительно ее видел». «Но ее не может быть там! Она умерла!». «Эта тварь, эта пустошь — она смотрит на нас, Майки. Если тебе покажется, что ты не выдерживаешь — брось. Оно того не стоит. Не думаю, что после такого я сам буду долго ездить. Одной подобной истории хватит, чтобы обеспечить кошмарами на всю жизнь… Линде не говори». Майкл пообещал.