Читаем без скачивания Топот бронзового коня - Михаил Казовский

    - Господи, помилуй, что с вами?

    Незнакомец неуверенно поднял голову и взглянул на него мутными глазами (правый слегка косил):

    - Я не ведаю… но мне кажется, что меня убили…

    Говорил он с трудом и дышал с усилием.

    - Чепуха, не бойтесь, - приободрил его военный. - Нож, по-моему, не вошёл глубоко и в спине едва держится. Мы сейчас отвезём вас ко мне домой, и умелый лекарь сделает надёжную перевязку.

    - Право, неудобно… Вы меня не знаете…

    - Разве не христианский долг каждого - помогать ближнему своему в трудную минуту? - И велел охране: - Живо сделайте из плаща носилки. Надо положить его аккуратно. Нож пока вынимать не станем, чтоб не увеличить кровопотерю. Предоставим оперировать медику.

    - Долг… христианский… - повторял раненый, лёжа на животе на плаще. - Бог тебе воздаст, добрый человек… - И забылся, уронив голову.

    Вызванный в особняк Велисария врачеватель превосходно справился с извлечением лезвия, обработкой раны растительным бальзамом и тугой бинтовкой торса. Вскоре у больного дрогнули веки, он пришёл в себя и уставился на людей, собравшихся у постели. Слабо произнёс:

    - Где я? Что со мною?

    Доктор объяснил. Пациент мягко улыбнулся:

    - Да, припоминаю… Вы мои спасители… Я обязан вам до конца моей жизни…

    Лис его заверил:

    - Пустяки и не стоит благодарности. Лучше расскажите, кто же вы такой и каким образом оказались в столь плачевном состоянии?

    Молодой человек поведал: он Прокопий [12], родом из Кесарии - палестинского города, крупного средиземноморского порта, из богатой семьи потомков римского прокуратора Иудеи. Обучался ораторскому искусству и истории у ведущих кесарийских учёных, а недавно приехал в Константинополь совершенствовать свои знания в юриспруденции. Снял жилье в доходном доме рядом с Октагоном. И, поиздержавшись, продал в скупке золотое кольцо, получил приличные деньги и хотел ими расплатиться за комнаты. Но, как видно, грабители проследили за ним и, напав сзади, отняли монеты, а ещё и нож засадили в спину. Слава Богу, что жив остался. Но откуда теперь достать новые средства к существованию, не имеет понятия. Даже с врачом расплатиться нечем.

    Велисарий сказал:

    - Отдыхайте, не мучайтесь, не тревожьтесь. Вы попали к друзьям. С лекарем расплатимся сами. А когда поправитесь, будем думать вместе, как решить сложные проблемы. - И велел Македонии покормить недужного.

    Рана действительно оказалась не опасной и спустя три дня перестала кровоточить. Молодой кесариец встал с постели, начал выходить в сад у особняка и с немалым аппетитом поглощал приносимую ему Македонией пищу. Разговаривал с ней на самые разные темы. Девушка хвалила хозяина и вполголоса поругивала хозяйку за её капризность и взбалмошность. Про детей отзывалась так:

    - Мальчик неплохой, умненький, толковый. А вот дочка - совершенная мать, никого не слушает.

    Иногда просила Прокопия описать Кесарию, Палестину, Иерусалим с Гробом Господним. Тот рассказывал о цветущем крае, о десятках торговых судов, прибывающих из Египта на пути в Византий и наоборот - из Византия и Востока в Африку; о своеобразии населения, состоящего в основном из евреев и арабов, о Стене Плача в Иерусалиме и Святом Огне, возникающем в храме Гроба Господня в ночь на христианскую Пасху.

    - Далеко от Кесарии до Иерусалима? - спрашивала горничная.

    - Около трёх тысяч стадий - на коне два дня пути.

    - Я бы туда поехала, чтоб постричься в монахини, - признавалась служанка.

    - Хочешь в монастырь? - удивлялся он.

    - Не теперь, конечно, а в конце жизни. Чтобы отмолить и свои грехи, и грехи любимых.

    - Много ли грехов-то?

    - Для монастыря хватит.

    Новый собеседник был ей симпатичен - ясное лицо, небольшая каштановая бородка, бархатистый голос. Правда, чуть сутулые плечи и косой правый глаз, но мужчину это не слишком портило. Если бы не Лис, то могла бы в него влюбиться. А при Велисарии - нет, сердце Македонии занято другим, и с Прокопием у неё возможна только чистая дружба.

    Появившийся вскоре командир столичного гарнизона обратился к гостю с деловым предложением: стать начальником его канцелярии и вести с понедельника по пятницу всю документацию, а в субботу - дополнительный выходной, чтобы дать ему возможность заниматься своей наукой.

    - Половина либры золота в год устроит вас? - перешёл к конкретике сын учителя. - Плюс по будням - казённая еда. Жить вы можете во флигеле моего дома - здесь спокойнее, чем в доходном доме, тишина и уединение, а зато всегда окажетесь под рукой, сможем говорить и о службе, и на отвлечённые темы; я люблю беседовать с умными людьми.

    Поклонившись, Прокопий поблагодарил и ответил:

    - Принимаю ваше предложение с радостью. Вы как будто самой судьбой мне посланы. Никогда не хотел превратиться в учёную крысу и глотать пыль архивов. Находиться в гуще событий, чтоб потом их запечатлеть на пергаменте для грядущих поколений - вот моя мечта.

    - Значит, мы поладим, - широко улыбнулся Велисарий. - Предлагаю отметить наше соглашение за кувшинчиком доброго вина. Заодно перейдём на «ты». Вы не возражаете?

    - Я приму за честь. Мы почти ровесники - я немного старше, года на четыре. Но моя учёность - тлен и гиль по сравнению с вашей силой и энергией; чувствую, что вижу перед собой великого человека.

    Начинающий командир замахал руками:

    - Перестаньте льстить. Вы умелый оратор, но среди приятелей пафос ни к чему. Можешь называть меня просто Лис, как мои товарищи.

    - Ну, а ты меня - просто Прок, - согласился тот.

    - Что ж, из нашего знакомства выйдет прок! - скаламбурил славянин («Prokopeo» по-гречески означает «перспективный», «целеустремлённый», «толковый»). И они пожали друг другу руки.

    Первые годы правления нового василевса были отмечены усилением ортодоксов в православии и гонениями на монофиситов. Самодержец сместил Константинопольского патриарха Тимофея, монофисита, посадив на священный трон ортодокса Иоанна. Правда, тот вскоре умер, и пришлось призвать ещё одного, даже более консервативного архипастыря - Епифания. Он повёл борьбу по нескольким направлениям - кроме манихеев, принялся преследовать и других еретиков - ариан, павликан, несториан и савватиан; безусловно, не привечал иудеев и язычников (тех, кто продолжал поклоняться Зевсу, Аполлону, Афине и другим олимпийцам). Эти действия заслужили одобрение Папы Римского, и сложились предпосылки для переговоров о единстве Церквей. Так, на Пасху 519 года посетили Константинополь римские епископы, и в Великий Четверг 28 марта тысячи людей поспешили получить причастие из их рук. Торжество идей Халкидонского собора было полным. Кроме этого, старина Юстин, думая о восстановлении прежней империи, совершил акт доброй воли - предложил готам, захватившим Италию и Рим, быть его друзьями и впоследствии, усыновив малолетнего короля варваров Аталариха [13], произвёл в византийские консулы.

    Впрочем, этими деяниями и исчерпывается перечень начинаний византийского самодержца. Больше ничего менять у себя в государстве он не захотел.

    Слишком много пил и от этого довольно быстро дряхлел. А на все попытки племянника побудить царя к преобразованиям отвечал угрюмо: «Это не по мне. Я пожил на свете и знаю: все нововведения пользы не приносят. Надо не новое вводить, а, наоборот, возвращаться к старому. К тем порядкам, при которых был мир и лад». - «Никогда на свете не было ни мира, ни лада, - продолжал упорствовать Пётр. - Вечные раздоры и войны. И поэтому идти следует вперёд, а не вспять. Улучшать работу чиновников, гвардии и Церкви; вся страна должна заработать, словно хорошо отлаженный механизм, на основе единства светских и церковных властей». Сморщившись, Юстин раздражался: «Петра, замолчи. От твоих учёных слов уши вянут. Я неграмотный крестьянин и усвоил одно: не касайся осиного гнезда, и оно даст тебе пройти мимо; только тронь - жди ужасного наказания мерзких тварей. А народ - те же осы. Лишний раз лучше не тревожить. Механизм, как изволил выразиться, худо-бедно работает - ну и слава Богу! Не замай. Потому что любое изменение принесёт одним выгоду, а других - обидит. И обиженные станут шуметь. И пошло-поехало! После сам же костей не соберёшь. Нет, оставь: дай дожить спокойно».

    Точно так же отвечал автократор и на просьбы сына Савватия разрешить ему брак с Феодорой. Схлёбывал вино и ворчал: «Ну, опять заладил! Сказано же было: против воли Луппикины я не пойду. А она человек строгих правил. Видеть своей невесткой бывшую танцовщицу не желает. - Поднимал толстый палец кверху: - И не возражай. Спорить с дядей родным, да ещё и с императором - грех и преступление. Стоит мне чихнуть - и тебя не будет на свете; или жизнь окончишь в монастыре. Так что прикуси язычок. Лучше сядь и выпей за компанию. Мы с тобой родня. И должны не ссориться, а держаться вместе. Если мы поссоримся - всё тогда пойдёт прахом!»