Читаем без скачивания Час отплытия - Мануэл Феррейра
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он и не заметил, как очутился на Рибейра-Бота. Местные ребятишки, тотчас признав его, насмешливо заорали:
— Жука Флоренсио! Дядя Жука Флоренсио!
Не обращая на них внимания, Жука неторопливо ступал по желтой бугристой земле, словно крики мальчишек относились не к нему. Убогие лачуги из жести и досок были раскалены адским солнцем. Две голодные вороны бесстрашно взмыли в дышащее зноем небо и полетели в сторону утесов Саламансы. Жука то и дело останавливался передохнуть, вытирая пот со лба. Мальчишки, притворившись, что это вовсе не они его только что изводили, подошли совсем близко и стали канючить: «Дайте монетку, ньо Жука!»
Вопреки их ожиданиям, он бросил им пару мелких монет.
Жука неспешно шагал, отвечая на приветствия прохожих, и ему было приятно, что его все знают. А не заглянуть ли к Энкарнасао? Черт побери, у него даже мурашки по коже побежали. Давненько он с ней не баловался. Раз уж оказался рядом, грех не воспользоваться случаем!
Оглядевшись по сторонам и втянув голову в плечи, он свернул в подворотню и незаметно проскользнул в дверь лачуги ньи Энкарнасао.
22
Беатрис уже не томится от скуки. Пусть в Минделу дуют бешеные ветры и пыль клубами стоит на улицах, проникая сквозь жалюзи, пусть палит нещадно солнце и людей одолевает сонная одурь — ничто ее больше не угнетает и не раздражает, потому что отныне дни Беатрис заполнены мечтами и любовью.
Пришел конец одиночеству и унынию, которые прежде нарушало лишь возвращение мужа из рейса. Но дни отдыха капитана Морайса на берегу пролетали быстро, он уходил в новое плаванье, а Беатрис опять оставалась наедине со своей тоской. Платья, драгоценности, духи, домашний уют — все, что хочет иметь женщина, чтобы чувствовать себя счастливой, — казалось, было у нее. Но разве могут наряды, кольца, серьги и даже встречи с друзьями скрасить жизнь молодой женщины в захолустном городке? Если б у нее были дети, возможно, время не тянулось бы ужасающе медленно и монотонно. Как вынести эти однообразные, томительные дни?
Едва Беатрис поняла, что в ее жизнь вошла любовь, тоска исчезла, будто по мановению волшебной палочки, и ненавистная домашняя тюрьма стала самым приятным местом на свете. Теперь муж мог задерживаться в плаванье сколько ему угодно, ее уже не обижало, когда он говорил: «После ужина мне надо уйти по делам, долго я не задержусь», — а сам возвращался поздно ночью. Ее жизнь чудесным образом превратилась в праздник.
Где-то в уголке ее сознания гнездилась мысль о том, что она предает мужа, и все же в первую ночь, проведенную с Вьегасом на супружеском ложе капитана Морайса, Беатрис всей душой откликнулась на пылкое восклицание своего любовника: «О, если бы это длилось вечно!»
Маниньо, двоюродный брат Беатрис, жил у деда, родители его давно умерли. Маниньо часто заходил к кузине поклянчить денег или пообедать. Он бросил лицей и уже привык к праздности и пирушкам с друзьями. Оправдывая свое безделье, он постоянно твердил о какой-то вновь открывающейся вакансии, будто бы обещанной ему то ли в Лоренсу-Маркише, то ли в Луанде. В последний раз появление Маниньо у Беатрис было совсем некстати. Он пришел, по его собственным словам, прямо с вечеринки: его друзьям — Мандуке, Леле и Валдесу — потребовались деньги, не найдется ли у Беатрис хоть немного? Разумеется, кошелек кузины всегда был к его услугам. И в тот вечер — время было уже позднее — она оделила парня щедрее, чем обычно. Маниньо чудом не заметил спрятанного в спальне любовника. И все же он вроде бы что-то учуял. Несколько дней Беатрис на всякий случай лебезила перед ним, осыпала подарками и деньгами. Маниньо — уж что-что, а дураком его не назовешь — начал являться к ней чуть ли не каждый день: обедал, отдыхал, выпрашивал деньги, а уходя, всякий раз обещал вскоре прийти опять.
Оставаясь одна, Беатрис мучалась угрызениями совести, но она пыталась отогнать неприятные мысли, убеждала себя, что другие жены тоже изменяют мужьям. Наставляет же рога своему благоверному эта кривляка, жена доктора Майи. А Лусия Матос, супруга инженера Акасио, чем лучше? Сколько раз видели, как из ее окна выпрыгивали офицеры и скрывались в темных переулках. Не только коренные жительницы Сан-Висенти позволяли себе любовные похождения — изнывавшие от скуки португалки из метрополии не отставали от них. Может, в этом виноват местный климат? Неизвестно. Весь остров знал о скандальной связи жены доктора Алмейды с его закадычным другом Бритесом Феррейрой, равно как и о романе золовки мэра с лейтенантом Андре Алвесом. И нельзя сказать, чтобы мужья пребывали в счастливом неведении. Отнюдь нет. Они были подробнейшим образом осведомлены об изменах жен и все же предоставляли событиям идти своим чередом. Супружеские измены словно бы считались в порядке вещей. А как вели себя англичанки из «Ойл компани»?! Оставалось только благодарить бога за такую идиллическую простоту нравов. Ведь жизнь в Минделу так угнетает своей монотонностью! Чем же заполнить долгие, серые дни без любви? А главное, Беатрис всерьез увлеклась прапорщиком. Его бледное лицо, зеленые глаза, каштановые волосы, его молодость — все было ей по душе.
23
Прапорщику завязавшийся роман тоже помогал заполнить пустоту серых будней. Однообразие офицерской жизни изредка нарушали лишь учебные тревоги, а во всем остальном один день был похож на другой: бесконечная муштра, рытье траншей. Солдаты вели одни и те же разговоры, все высчитывали, сколько им еще осталось служить, и мечтали скорее вернуться на родину. Затхлая атмосфера провинциального городка нагоняла на прапорщика беспросветную тоску.
А в Европе шла война, изматывающая и опустошительная. Она действительно была тотальной, как еще в 1935 году предрекал Гитлер. Но вопреки кичливым прогнозам Гитлера молниеносной эта война не стала.
До каких пор суждено Вьегасу прозябать на затерянном в океане острове? Да, жизнь сложилась неудачно. Закончить университет не удалось, не хватило упорства. А теперь не хватает мужества начать все с начала. Давно уже Вьегас ощущал необъяснимое, пугающее его самого безразличие к культуре и политике, так увлекавшим его в первые годы учебы в Коимбре[11], где он пользовался на факультете всеобщим уважением и любовью. Планы, мечты, надежды — сколько их было тогда! Жизнь сулила такие заманчивые перспективы.
Облаченный в шелковую пижаму, Вьегас лениво покачивался в кресле-качалке у себя в комнате, на площади Фонте-Конего. Окна были распахнуты настежь, но это не
