Читаем без скачивания Византийские портреты - Шарль Диль

II

Из исторических лиц редко о ком так трудно произнести верное суждение, как о знаменитой императрице, восстановительнице православия в Византии. Как известно, она была хороша собой; все заставляет при этом предполагать, что она была целомудренна и что, попав в юные годы ко двору, где не было никакой нравст-{64}венной устойчивости, где нравы отличались распущенностью, она сама оставалась всегда безупречной; наконец, она была благочестива. Но что мы знаем еще об Ирине? Какова была сила ее ума? Каков характер? Конечно, мы можем судить об этом по ее правительственным мероприятиям. Самостоятельно ли она управляла государством? Проявляла ли она на престоле свои собственные идеи? Или была лишь орудием в руках искусных советников? Это всё вопросы тем более трудно разрешимые и тем более темные, что современные ей писатели бесконечно восхищались этой нравственной и благочестивой царицей.

Согласно их свидетельству, явилась возможность описывать Ирину в самых лестных красках, что не преминули сделать и в наше время. Один знаменитый беллетрист, набросавший в дни своей юности портрет благочестивейшей императрицы и давший нам недавно в ярко написанном мастерском романе полное ее изображение 7, представляет ее нам посвященной в философию Платона, в оккультические догматы "космополитического герметизма", знакомой с "теургическими заклинаниями, ведущими к власти", и употребляющей эту власть для единой цели - величия Византии и восстановления древней римской гегемонии Кто хочет представить себе Ирину такой, какой воображал ее Поль Адан, пусть прочтет следующую страницу: "Сидя под балдахином на самом краю мыса, высящегося над быстро текущими водами Босфора, она проводила вечера в созерцании бессмертной феерии восточного неба, видя собственное отражение в ясном зеркале вод, сияющее, подобно Богоматери в торжественных ризах, переливающих лучистыми звездами в каждой грани бесподобных драгоценных камней, какими они были усыпаны. И смелые замыслы роились в ее голове. Вспоминались таинственные наставления, преподанные в школе. Почувствовать, как ответно ее желанию и велению забьется сердце народа, - одна эта мысль заставляла ее и млеть, и задыхаться" 8. Так сильна симпатия автора к этой выдающейся женщине, что он находит даже оправдание для ее преступления; оно представляется ему чуть ли не законным. Если она свергла с престола сына и приказала его ослепить, это потому, уверяет романист, "что она предпочла упразднить индивида в пользу рода. Высшее право было ее оправданием" 9.

Все это, конечно, простительный для беллетриста вымысел. Но и серьезные историки изображают Ирину в не менее привлекательном виде. Один ученый восхваляет ее таланты, ее исключительную ловкость, изворотливость ее ума, ее дальновидность, ее твердость характера 10. Другой видит в ней в высшей степени замечательную женщину, давшую Византии наилучшее за все время {65} ее существования управление, восстановившее ее славу. И прибавляет: "Это была женщина, действительно рожденная для трона, мужского склада ума, удивительно одаренная всеми качествами, необходимыми для великого монарха, умеющая говорить с народом и возбуждать к себе его любовь, не менее того умеющая выбирать советников, одаренная действительно смелостью и удивительным хладнокровием" 11.

Со своей стороны, я должен сознаться, что мне лично Ирина представляется гораздо менее привлекательной. Крайне честолюбивая - ее поклонники отмечают в ней как характерную черту исключительное властолюбие (to philarchon), - она всю свою жизнь руководилась одною страстью желанием царствовать. Она была молода и хороша собой - но не имела любовника из страха, чтоб не стал он над ней господином. Она была матерью: честолюбие заглушило в ней материнскую любовь. Для достижения поставленной себе цели она не стеснялась ничем; все средства были для нее хороши: обман и интриги, жестокость и коварство. Вся мощь ее души, все силы ее гордости были направлены только к одному, к достижению престола. И так было всю жизнь: само ее благочестие, подлинное и глубокое, усиливало и помогало ее честолюбию - благочестие узкое, суеверное, причем она себе внушила, что была необходимым орудием в руках Божиих, что ей надлежит совершить в этом мире важное дело, что она обязана это дело защищать и не позволять другим уничтожить его. Так согласовала она наиболее удобным образом наставления религиозные с побуждениями, внушенными собственными интересами и жаждой власти; и так как она вследствие этого была всегда убеждена в своей правоте и сознании своего долга, она искренно и без колебаний шла к намеченной цели, не останавливаясь ни перед каким препятствием, и не было трудности, которая заставила бы ее сойти с избранного ею пути. Надменная и страстная, она поступала деспотически, грубо и жестоко; настойчивая и упрямая, она преследовала свои цели с неутомимым и необычайным упорством; скрытная и ловкая, она для приведения в исполнение своих замыслов пустила в ход невероятное количество средств, несравненное искусство коварства и интриги. Есть, несомненно, некоторое величие в этой жажде верховной власти, всецело поглощающей душу, в таком психологическом извращении, убивающем все чувства, за исключением честолюбия.

И я вполне согласен, что Ирина довольно счастливо довела до конца показную роль женщины, выдающейся своим честолюбием. В ней было величие, представительность, вкус к роскоши, торжествам и великолепным сооружениям; в том, впрочем, она была вполне женщина. Друзья ее утверждали, кроме того, что она управляла хорошо, что народ ее любил и оплакивал ее падение, что {66} царствование ее было временем сплошного благоденствия. Далее будет видно, какого мнения надо придерживаться относительно этих похвал. Во всяком случае, нам трудно признать за императрицей Ириной тот исключительный ум, ту силу духа, ту мужественную смелость, ту твердость души в несчастиях, какие ей так охотно приписывают ее приверженцы. Одна вещь заставляет сомневаться в силе ее политического гения и в ясности ее взглядов: она всегда несколько преждевременно хвасталась победой и не раз наталкивалась на препятствия, которые могла бы и должна была бы предвидеть. Если угодно, она была искусна и сильна в интриганстве, но в ее способах действия выказывались главным образом уловки скрытной и хитрой женщины, имевшие, конечно, иногда успех, но отнюдь не доказывающие превосходство ума. Я признаю, что она с большим упорством, с похвальной настойчивостью боролась с препятствием, покуда не побеждала его. Но она не представляется нам, несмотря на величие души (to crataiophron) и мужественный дух (to arrenopon phron?ma), какими ее наделяют, ни действительно энергичной, ни достаточно смелой.

В 797 году, когда она совершила государственный переворот, отнявший у ее сына престол, она в решительную минуту потеряла голову; она испугалась, готова была на унижение: она подумала, что дело проиграно, и решила было все бросить. В 802 году, когда заговорщики подготовили ее падение, она дала лишить себя престола, не делая даже попытки к сопротивлению. Слабая в поражении, при победе, наоборот, она выказала себя неумолимой. А поступок ее с сыном, нам кажется, достаточно красноречив, чтоб судить о ее сердце. Несомненно, она совершила много крупных дел в течение почти двадцатилетнего своего царствования: она дерзнула на революцию политическую и религиозную значения беспримерного. Тем не менее она сама по себе не была велика ни силой духа, ни силой воли.

Но какова бы ни была Ирина, эпоха, в какую она жила, остается необычайно интересной и драматичной. Как верно было замечено, "в этой византийской истории, свидетелями невероятных событий которой мы оказываемся, царствование Ирины является, быть может, самым удивительным" 12.

III

В то время как, благодаря смерти Льва IV, Ирина вступила в обладание полной верховной властью, много честолюбивых замыслов бродило в головах окружавших ее соперников. При дворе она наталкивалась на глухую вражду своих зятьев, пяти сыновей {67} Константина V, популярных и честолюбивых, от которых она могла ожидать всего. Напрасно отец, умирая, заставил их поклясться никогда не составлять заговора против законного монарха; не успел вступить на престол Лев IV, как они уже нарушили свою клятву; и хотя после этой проделки старший из них, кесарь Никифор, был лишен сана и сослан в отдаленный Херсон, многочисленная партия продолжала упорно работать в их пользу. С другой стороны, все высшие государственные должности были заняты ревностными иконоборцами. Магистр оффиций, начальник канцелярии, доместик схол, главнокомандующий армией были старые и верные слуги покойного василевса Константина V. Сенат, высшие чины провинциальной администрации были не менее преданны политике предшествовавшего царствования. Церковь, наконец, которой управлял патриарх Павел, была полна врагов иконопочитания. С людьми такого сорта Ирина не могла ничего предпринять; в свою очередь и они также с полным правом подозревали царицу и опасались в недалеком будущем реакционных попыток с ее стороны. Чтоб привести в исполнение свои благочестивые намерения, чтоб удовлетворить своим честолюбивым мечтаниям, императрице надо было найти иных сотрудников, отыскать иную поддержку.