Читаем без скачивания Мы строим дом - Дмитрий Каралис

Клены вдоль забора выстрелили густую листву и прикрывают наш растерзанный стройкой участок со стороны дороги. Иногда приезжают помогать друзья, и мы ставим под дубом китайскую палатку, зажигаем по вечерам костер и жарим шашлыки.

От друзей больше хлопот, чем реальной помощи: им надо все объяснять, показать, они несколько раз переспрашивают, опасаясь напортачить, предлагают свои варианты устройства дома, и Молодцов определяет их к работе подсобников.

-- Феликс, мне нужны два мужика не нижу академиков -- доски переложить. Вот эти ребята справятся? -- он кивает на приятелей Феликса, приехавших на машинах.

-- Эти? -- Феликс оценивающе смотрит на друзей. -- Должны справиться. Они, Саня, только с виду такие пришибленные. А на самом деле ребята ничего. Доски, я думаю, переложат. Раза со второго.

-- Так, -- хмыкает Молодцов. -- Славно. Нужны еще два орла -окультурить площадку за домом. Работа не тяжелая, но видная.

Два орла, один из которых мой приятель по институту, берут рукавицы и идут убирать мусор. Занятие для научных работников привычное.

-- Эй, дистрофик! -- подзывает меня Молодцов. -- Глянь, чего еще у нас по графику на сегодня?

Я несу лист миллиметровки и называю позиции.

-- Так. Это я сам...-- слушает Молодцов. -- Это вы с Николой. Это я. Это Феликс. Это рано делать, перенеси на завтра -- Иван Стрикалов не приехал. Ага, хорошо. Бери Николу за хобот, и готовьте стропильные доски. Пока не режьте, только размечайте, я подойду...

Феликс говорит, что Молодцов нормальный мужик, плюс к этому -- у него комплекс порядочного человека. Это когда человек не полезет к чужой жене, не сделает подлости, не посмеется над тобой за глаза, не обманет... Это я так понимаю. Но если я понимаю правильно, побольше бы людей с такими комплексами.

Вечером мы играем в футбол на полянке против нашего дома. Садится за далеким лесом солнце.

Удилов дурно себя чувствует, и мы с Саней и Феликсом выходим против пятерых. "Нет-нет, -- отказывается брат от подмоги. -- Чужих не берем. У нас семейная команда "Зубодробители", -- он предвкушающе улыбается.

Команда противника -- "Гроссмейстеры". В ней два кандидата наук, молодой профессор, инженер и главный конструктор каких-то систем Миша Бережковский, лучший друг Феликса. Почти всем -- около сорока и больше.

Бережковский пытается наложить на Феликса жесткий прессинг, но тот пару раз валит могучего друга на траву и забивает первый гол. "О-о! -- радуется Молодцов. -- Сейчас мы быстро накидаем науке десять банок! Тимоха, пас!" Профессор оказывается бойким малым и, придерживая очки, прорывается к пустым воротам. 1:1. Феликс с Саней, оставив меня в защите, на пару идут в атаку. Они долго пасуются, растягивая оборону, подключают меня, и наконец Саня хлестким ударом втыкает мяч меж двух булыжников, означающих ворота. Феликс тяжело дышит, голая спина блестит потом, но место в нападении он уступает мне только при счете 5:2 в нашу пользу. Феликс азартный.

Теперь мы с Саней начинаем долбить оборону "Гроссмейстеров", перескакивая через выставленные бледные ноги, и посылаем мяч в ворота верхом, потому что запыхавшийся Бережковский улегся в них, закурил и оттуда пытается руководить действиями команды.

-- Правильно! Бей своих, чтобы чужие боялись! -- кричит он, когда два гроссмейстерца, не взяв меня в коробочку, сталкиваются лбами. -- Хорошо, что мозгов нет, а то бы заработали сотрясение! Женя, по ногам бей! По мячу всегда успеешь! Вперед, мужики! Я мысленно с вами! Молодцов, брось мяч, тебя к телефону!..

В конце игры, когда разгром "Гроссмейстеров" очевиден, Миша тихо смывается, приносит с колонки ведро холодной воды и встречает ледяным залпом прорвавшегося к воротам Феликса. "Все! Ничья! -- Миша накрывает мяч ведром и садится сверху. -- Ничья!.."

Такой вот у нас футбол.

Мне было лет восемь, когда я впервые столкнулся с понятием денег. Не в смысле покупки мороженого или билетов на детский утренник, а несколько шире.

В то лето я узнал из разговоров взрослых, что скоро наступит коммунизм и в магазинах все будет бесплатно. Я помню, как мы с приятелем наскребли мелочи и отправились в магазин за слойками, но по дороге смекнули, что есть резон подождать коммунизма, который объявят, возможно, уже завтра, и тогда мы отоваримся не только слойками, а мороженым, вафлями и карамельками в жестяных коробочках. Мы легли на полянке невдалеке от магазина и, прихлопывая кузнечиков ладошками, стали обсуждать всевозможные покупки. Мы уже дошли в мечтах до "Побед" и ЗИСов, когда приятель не вытерпел и побежал к тетке, косившей траву по канаве, чтобы узнать, с какого же дня начнется бесплатная выдача и будут ли давать детям.

Я видел, как тетка замерла, выслушивая моего приятеля, перевернула блеснувшую на солнце косу, что-то сказала и стала сердито вжикать по ней брусочком. Приятель, оглядываясь и спотыкаясь, побежал обратно.

Потом мы ели пышные слойки с сахарной пудрой и смотрели из кустов, как паровоз въезжает на поворотный круг и крутится на нем, нетерпеливо стреляя паром.

Что такое коммунизм, мне вскоре популярно объяснил Феликс. Я понял только одно: всего будет так много, что никто не захочет тащить в свой дом барахло, которое надо чинить, охранять и протирать влажной тряпочкой. Нужна тебе машина -- берешь напрокат и едешь. Нужен костюм или пальто на зиму -получай. Поносишь, потом отдашь. То же с велосипедами и спиннингами. Конфеты и вафли будут лежать штабелями, и никто не станет считать, сколько ты взял. Хочется -- ешь. Машины будут добывать уголь, варить и отливать металл, колоть дрова и подметать улицы. Мы будем только нажимать кнопки и улыбаться.

Феликс особенно уповал на могущество техники.

Ему было тогда двадцать пять лет, он работал радиомехаником в порту и вечерами мастерил телевизор "КВН". Я садился рядом с ним на низенькой табуретке и ждал, когда брат попросит меня что-нибудь подержать или принести. "Да не суетись ты, -- одергивал меня Феликс. -- Возьми спокойно проводок и держи. Вот так. -- Он отдувал едкий канифольный дымок и, загадочно взглянув на меня, рассуждал: -- Вот будет у меня сын, дам ему вместо игрушек трансформатор -- пусть привыкает к технике. Или дрель. Какая ему разница, чем играть..."

Тот первый "КВН" с маленьким зеленоватым экраном прожил в нашей семье долго. Мать сделала для него холщовый чехол с вышитой на месте кинескопа тройкой скачущих коней и, когда вечером приходили соседи со своими стульями, торжественно снимала его и щелкала ребристой ручкой...

Феликс в то время за два года одолел три курса электротехнического института. Но дальше учиться ему стало неинтересно, и он зарылся в книги и самодельные приборы. Феликс "искал направление" и за год поменял восемь мест работы. В девятом он нашел то, что искал. Но пришлось оформиться подсобником -- иных вакансий не было. Феликса переполняли идеи и мало волновало, кем он числится.

Через год его назначили ведущим инженером. В трудовой книжке так и записано: переведен из подсобных рабочих в ведущие инженеры лаборатории в"-670.

Об этом я узнал совсем недавно.

Мы строим дом. Дело дошло до стропил, на которые ляжет крыша. Это уже не шутки.

Если залезть на вершину сруба, то увидишь под собой крышу старого дома с законченным квадратом трубы. Дом стоит, как в просторной коробочке, обнесенный толстыми бревенчатыми стенами, и ему, наверное, грустно. Он догадывается, что дни его сочтены, и новая крыша, высокая и шиферная, даст приют этим людям, которых так хорошо знает.

Планки, прижимающие влажный от моросящего дождя рубероид, поросли мохом. Краска на стенах облупилась, и доски отливают сизым голубиным цветом. Наш старичок нахохлился и угрюмо смотрит в землю. Хотя какой он старичок?.. Мой ровесник, ему нет и тридцати.

Ко мне наверх поднимается Феликс и, ухватившись рукой за укосину стропил, смотрит вниз.

-- Вот бы отец порадовался, -- стараюсь бодриться я. -- Такой домина...

Феликс молчит. Наверное, он представляет отца, с удивлением оглядывающего нашу постройку. "Угу..." -- говорит он, и я начинаю спускаться .

Феликс наваливается грудью на стропилину и смотрит вниз, на залатанную крышу. Его недвижимая фигура в старом отцовском макинтоше долго вырисовывается на фоне серого вечернего неба...

И никто не знает, что Феликс умрет через два года, вскоре после того, как мы построим дом. Дом, которым он хотел всех нас соединить.

И вот приходит время разбирать остатки старого дома. Комната. Кухня.

Мы решаем делать это в будни, узким кругом. Еще с вечера приезжает Феликс. Последняя ночевка в старых, много видевших стенах. Завтра этого дома не будет...

Феликс ходит по комнате, заложив за спину руки. Поскрипывают и прогибаются половые доски. Мы не спеша готовимся к ужину. Брат останавливается и трогает рукой потолочную балку, с которой свисает лампочка на шнуре. И я не знаю, о чем он думает: о том ли, что балка прочная и завтра легко не дастся, или вспоминает, как много лет назад вошел с окаменевшим лицом в эту комнату, чтобы попрощаться с матерью.