Читаем без скачивания Нерушимый-5 - Денис Ратманов

— Погодь… Гля, гля какая пошла! М-м-м, я б вдул! — мечтательно протянул на лысо бритый гопник с внешностью питекантропа. — Три месяца бабы не было!

Табаки тоже залип. Наша камера окном выходила на площадку возле главного входа, куда сопровождали гостей сидельцев, а перед праздником случилось настоящее паломничество симпатичных женщин.

Все готовились к празднику. Половина коллектива вспомнила детство и увлеклась поделками из бумаги, только Князь с Кардиналом не участвовали в подготовке, но с одобрением на всех поглядывали. И еще один здоровенный конь не участвовал, валялся на верхней шконке и тупо смотрел в потолок.

Вспомнилось детство, как в голодные девяностые мы с мамой мастерили поделки из фольги и цепляли на елку. Я развернул шоколадку и соорудил из фольги подобие елки, которую водрузили на стол.

После ужина состоялась плановая проверка и обыск, а ближе к отбою дверь распахнулась, и дежурные принесли тумбу с телевизором.

Осужденные замерли, не веря своим глазам. Высокий мордатый вертухай торжественно произнес:

— Граждане подозреваемые! Начальник Санатория, Иван Иванович Боровец, поздравляет вас с наступающим Новым годом! — Он взял паузу. Ударил дубинкой по ладони и сказал слегка заплетающимся языком: — Будьте людьми! Цените доброту и ведите себя прилично. Иначе заберу.

— Спасибо, любезный! — воскликнул Табаки, поймал взгляд Князя и поумерил пыл. — Будем вести себя прилично!

Оказавшийся возле меня Борман процедил:

— Полмесяца назад начальник сменился. Расположение покупает, сука, порядки свои наводит. Что зенки вылупил? Мягко стелет — не к добру. Эта сука тюремные устои порушить вздумала. Тогда полный беспредел начнется, как в красных зонах. Там если ты жопу ментам не лижешь, хана тебе.

Раньше я как-то не задумывался о порядках в местах лишения свободы. Думалось, я по одну сторону с ментами, зэки — по другую, к ногтю их надо. А теперь взглянул на ситуацию по-другому.

Много веков назад, чтобы сделать людей послушными, Константин легализовал библию. Свод поощрений и запретов, прописанный в ней, идеально подходил для общества и призван был держать под контролем темные инстинкты. Тюремное сообщество плевало на такие правила, и потому для жестких людей были созданы жесткие законы. Соблюдай правила, и никто тебя не тронет. Потому что тут, когда ты годами с соседями живешь спина к спине, всем быстро становится понятно, кто ты такой. Человека с гнильцой быстро раскусывают и ставят на место.

Если рухнут старые правила, пока установятся новые, пройдет не один кровавый месяц.

Сидельцы сразу же включили телевизор и столпились вокруг. Возник спор, что смотреть: эстраду или фильм, чуть до драки не дошло, пришлось вмешаться Князю, который выбрал музыку.

После отбоя началась феерия, заработала тюремная почта: по протянутым между камерами веревкам посыпались малявы и поздравления в виде сигарет. Кардинал непонятно как материализовал две литровых бутылки водки, к ним сразу потянулись лапы, но Князь разрешил распечатать их только в полночь.

— А шмона не будет? — спросил я у Бормана, очищающего мандарин.

— Не должно быть. Думаешь, им охота? Боров уехал, вертухаи сами бухают.

В голову лезли назойливые мысли о том, как там наши празднуют в ресторане. Микроб обнимает Леру. Все счастливы. Или нет? Очень хотелось, чтобы они обо мне вспоминали. Я покосился на быка, который держался обособленно и без интереса что-то читал. Он буквально фонил враждебностью.

И еще один человек не участвовал в веселье: Малой — парнишка, который жил на пальме надо мной. Скрючившись в позе эмбриона, он отвернулся к стене и замер. Нет, не замер — изредка вздрагивал и поводил плечами.

Да он плачет, что ли?

Больше всего на свете ему хотелось вскрыть себе вены, но он понимал, что сегодня это невозможно, потому что в камере будут гудеть до утра.

Что случилось? Если бы его опустили, он занял бы свободную койку у параши. Вспомнилось, как он светился от счастья, получив посылку и письмо. Дурные вести?

«Это не мое дело, — подумал я и отвернулся. — Здесь каждый сам за себя». Но в мозг впечаталось его желание умереть, переходящее в уверенность.

— Малой, — окликнул его я.

— Отвали, — огрызнулся он, не оборачиваясь.

— Дурные вести? — поинтересовался я.

— Отвали, я сказал! — взмолился он.

А теперь он хотел рассказать, выплеснуть свою боль, которая скручивает в узел так, что терпеть невозможно. Поэтому я не отвалил. Если уйду, он вскроется. Если поделится, может, передумает.

— Что случилось, Малой? — спросил я и продолжил, не дожидаясь ответа: — Знаешь, у меня ведь расстрельная статья. В лучшем случае мне десять лет зону топтать. А у меня карьера, деньги, слава, любимая девушка, которая подождет полгода-год и кого-то найдет. — Я говорил и говорил, пытаясь нащупать больное место, чтобы вскрыть гнойник.

— У меня ведь даже матери нет, чтобы ждала…

Есть! Малой протяжно, по-щенячьи всхлипнул и обернулся. Совсем мальчишка, белобрысый, еще даже не бреется, вместо щетины — подростковый пушок. На первый взгляд класс девятый-десятый.

— У тебя есть семья? — прямо спросил я, и парнишка пошел на диалог.

— Ма-ма. И брат младший.

— Ну вот видишь, тебе есть куда возвращаться. — Я оперся о кровать и приготовился слушать.

И тут с топотом и радостным гыканьем мимо пронеслась толпа гопников с бутылкой вискаря. Впереди несся Табаки.

— Братва! Из жидовни — вискарь для пахана!

— Что такое жидовня? — сменил тему я, чтобы немного расслабить Малого.

— Ка-камера над нами. Она типа для депутатов, но туда всякую форцу сажают за бабло. Там денежные мешки.

Выпростав руку, Кардинал схватил Табаки и отобрал у него вискарь.

— Стой, чепушила. Ты читать умеешь? — Он постучал пальцем по этикетке.

Шестерка растерянно захлопал глазами, цыган объяснил:

— Читай, что написано. Ага? Это мне.

Но в одно лицо пить Кардинал не стал, грузно протопал к столу и поставил виски в общак, перед тем отцепив свернутую трубочкой записку.

Когда прочел, глаза его округлились, он окинул взглядом камеру и тяжело вздохнул. Потом похлопал по спине Князя, отвел его в сторону и принялся что-то рассказывать. Пахан держался невозмутимо, лишь потирал подбородок. Когда оба посмотрели на меня, я расфокусировал взгляд, делая вид, что изучаю голых баб на стене. Что же там такое, меня касающееся? И желания не считаешь — далеко стоят.

— Подожди, возьму пожрать, а то все съедят, — сказал я Малому.

— Моего кабанчика сожрали, — пожаловался