Читаем без скачивания История европейской философии: курс лекций - Владимир Файкович Мустафин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но вот позиция самого Бернардино Телезио для истории философии представляется чрезвычайно знаменательной. В ней содержится чёткое свидетельство отказа от рациональной философии и указание на органы внешних чувств как на единственный источник истинного знания, т. е. указание на естественно-научное знание как на необходимую замену рационально-метафизическому знанию.
Выводы
В истории европейской философии Бернардино Телезио является одной из ключевых фигур. Он едва ли не первым чётко сформулировал все те гносеологические положения, которые впоследствии легли в основу эмпирического направления европейской философии. Обычно эмпирическое направление связывают с англичанами (Фрэнсисом Бэконом, Томасом Гоббсом, Джоном Локком), но эмпирическую гносеологию первым чётко определил именно итальянец Бернардино Телезио. Единственным источником знания следует признавать только органы внешних чувств. Вся рациональная философия никакого смысла не имеет, ибо она берется за то дело, достижение метафизического знания, которое человеку в принципе осуществить невозможно. Итак, не метафизика, а физика (т. е. предметно-чувственный мир) является единственным объектом познания для человека. Это философский эмпиризм (= сенсуализм). Если к этому добавить математику, как средство обработки данных, полученных через органы внешних чувств, то возникает возможность будущей физико-математической картины Вселенной, которая и стала оригинальным изобретением западноевропейской цивилизации.
Контрольные вопросы
1) Почему для сенсуализма нетерпима метафизика?
2) Оригинальна ли гносеология Бернардино Телезио?
Джордано Бруно (1548–1600)
Гораздо больше, чем Бернардино Телезио, широкой публике известна другая личность из эпохи Возрождения – личность Джордано Бруно. Но известна именно сама эта яркая личность с захватывающе драматическими перипетиями её судьбы и трагическим её финалом. Гораздо меньше известно о философских взглядах этой личности. По своим философским воззрениям он был похож в чем-то на Фичино, но был гораздо более его радикален.
Сходство состоит в убеждении, что источником истины следует считать древние, дохристианские религии, священные тексты которых эту истину фиксируют в качестве Божественного Откровения. Разница в том, что если Фичино хотел увидеть в комбинации священных текстов древнеегипетской религии («Corpus Hermeticum»), древневавилонской («Халдейские оракулы»), древнеперсидской («Зороастр»), философских писаний Пифагора, Платона, Плотина, иудейской Библии и христианского Нового Завета наличие смысловой гармонии, то Бруно сосредоточился на исключительно только герметических текстах египетской религии, усмотрев в них именно концентрированное выражение истины. Всё остальное, включая христианские писания, он отверг как не стоящее внимания. Древнеегипетская религия оказалась вытесненной христианством и забытой. Поэтому Бруно возымел фантастическую мечту восстановить египетскую религию и сделать её мировоззренческой основой будущего мирного устроения общественной жизни в Европе. Правда, это восстановление древнеегипетской религии предполагалось не в её языческом оригинале, а в той неоплатонической обработке, которой герметизм подвергся ещё в античную эпоху александрийскими неоплатониками. Поэтому в размышлениях Бруно из философских суждений (неизбежных для образованного человека той эпохи) наиболее часто употребляемы были именно неоплатонические положения. Попытки Бруно осуществить свой фантастический замысел организовать какую-то новую религию на основе герметизма были, конечно, бесплодны. И замысел, трезво его оценивая, слишком фантастический, чтобы не сказать бредовый, и средство его осуществления – словесное воздействие через письменные тексты и устное изложение одиночки, не имеющей единомышленников, слишком наивное. В своих многочисленных путешествиях по разным странам Западной Европы, в которых он горячо проповедовал свои идеи, он никогда не возбуждал ни сочувствия, ни понимания. Напротив, почти везде он встречал настороженность и неприятие своих горячо, но хаотически излагаемых умствований.
Существенной новизны в основных философских положениях Бруно мало. Почти все положения переняты из античной философии. Пифагор, Платон, неоплатоники – вот основные источники. Ну и Лукреций Кар как атомист. Из ближайших по времени авторов – Николай Кузанский, все философские мнения которого, как мы уже знаем, суть неоплатонические, и, в наибольшей степени, Фичино. Комбинируя все эти заимствования, Джордано Бруно создает действительно грандиозную пантеистическую картину Вселенной.
Вселенная есть Бог, и потому она не может мыслиться ограниченной ни в пространстве, ни во времени. Хотя Вселенная (= мир = природа = универсум) отождествляется с Богом, в познавательном процессе допустимо их раздельное изучение.
Бог толкуется натуралистически – не как творец мира, а как «имманентная миру первопричина»[27]. Мир, онтологически рассматриваемый, толкуется как органическое (не механическое!) сочетание элементов бытия. Эти элементы, аналогичные демокритовским атомам, Джордано Бруно назвал «монадами»[28]. Эти монады совмещают в себе обе онтологические стихии – материальную и духовную. Отличаются монады друг от друга степенью своей структурной усложненности. Таким образом, мир, универсум, даже рассматриваемый сам по себе, представляет собою живой, одухотворенный организм, что свидетельствует о его причастности Богу.
Но все эти и подобные им пантеистические положения должны были быть философским оформлением главной религиозной мысли Бруно – возвратиться к египетской религии, основные элементы которой зафиксированы в текстах Гермеса-Трисмегиста. Это возвращение поможет европейским христианам, отделившимся друг от друга конфессиональными перегородками и потому пребывающим в постоянной взаимной вражде, во-первых, освободиться от религиозного заблуждения, христианства, а во-вторых, соединиться друг с другом в едином исповедании древнеегипетской герметической истины[29].
При таком религиозно-философском настрое Джордано Бруно, который однозначно свидетельствует о его стремлении прежде всего именно к метафизической истине, какой-то странностью выглядит его страстная защита гелиоцентрической космологической теории Николая Коперника (1473–1543), которая, ведь, по сущности своей есть теория естественно-научная. Правда, по поводу характеристики теории Коперника нередко вспоминают, что теория эта была первоначально сформулирована исключительно только как гипотеза, удобная для астрономических вычислений. Вспоминают и то, что умственным толчком к формулированию теории была мысль Пифагора о движении Земли, и поэтому теорию Коперника современники называли пифагорейской[30]. Эти соображения как будто должны подтолкнуть к предположению, что, может быть, и Коперник тоже имел в виду восстановление египетской религиозно-метафизической системы[31]. Но это несерьёзно. Все современники той эпохи прекрасно понимали характер и значение теории Коперника.
Но что касается Джордано Бруно, то сомнение, что он правильно понял теорию Коперника, волей-неволей возникает. Перепутать метафизику с физикой невозможно, потому что это уж слишком элементарно. Следовательно, остается предположение, что теория Коперника была воспринята Бруно именно как метафизическая. Ну, а в таком случае между этой теорией и египетским религиозно-метафизическим учением нетрудно найти решающее соответствие. Что и было сделано Бруно. По
