Читаем без скачивания Крематор - Ладислав Фукс

— В жизни все так неопределенно, — покачал головой Копферкингель, — и будущее всегда сокрыто от нас. Неизбежна одна только смерть.

— Не сомневайся, — по-прежнему улыбаясь, отозвался Вилли, — Гитлер обязательно добьется успеха, потому что сражается он ради высокой цели. Цель эта — спасение от голода и нищеты ста миллионов немцев и установление для них справедливых законов, под властью которых люди станут жить как в раю. Страх и муки сгинут навсегда…

— Но это возможно разве что после смерти, — отмахнулся пан Копферкингель. — То есть после обретения человеком вечной жизни. А вечная жизнь доступна лишь фараонам, святым, далай-ламам… Мы же можем только облегчать муки. Люди суть прах — и в прах же обратятся… — Он улыбнулся какой-то женщине. — Слушай, ты заметил в зале красивую розовощекую девушку?

— Но я и говорю о вечной жизни, — резко перебил его Вилли, — о вечной жизни для нашего народа! О немецкой расе, призванной спасти человечество и установить новый порядок. Сегодня решается судьба Европы, а это никого не может оставить равнодушным. — И Вилли обернулся, отыскивая глазами Мили, все еще сжимавшего в кулаке приглашение в клуб.

— Мили, — оглянулся в свою очередь пан Копферкингель, а потом спросил, усмехнувшись: — Значит, мы с тобой тоже решаем судьбы Европы?

— Безусловно, — обиженно отозвался Вилли, — впрочем, за тебя я не ручаюсь. Твоя капля немецкой крови молчит. Ты равнодушен. Мы воюем, — подчеркнул он, — а трусы — нет. Человек легко поддается страху и забывает о своем долге. Погоди, — остановил он Копферкингеля, заметив, что тот собирается возразить. — Я имею в виду другой долг, долг совести. Такому человеку безразличны беды народа… Бросить нищенке раз в неделю мелкую монету — это нетрудно. Сунуть грязному попрошайке какую-нибудь ерунду может каждый, даже уличная девка. — Он покосился на Мили. — Но вот бороться за счастье миллионов — это дело другое! Ликвидировать безработицу и нищету, в пучину которых ввергли твой народ враги рейха, очистить мир от всяческих паразитов, отвоевать для немецкой нации жизненное пространство — вот как я понимаю наш долг, Карл!

— Жизненное пространство, — протянул Копферкингель. — Послушай, Вилли, я расскажу тебе кое-что о гробах. Когда гроб закрывают крышкой, покойнику не должно быть под ней тесно. У хорошего гробовщика крышка ни в коем случае не задевает лицо и грудь мертвеца. Лучшими считаются те гробы, в которых могут поместиться два человека. Гроб должен быть просторным, и это единственное жизненное пространство, по-настоящему важное для людей.

Они вышли на перекресток, где ездили машины и трамваи, и Вилли оглянулся и подозвал Мили.

— Как бы все это не обернулось адом, — сказал Копферкингель, решивший, что Вильгельм обиделся. — Адом. И виноват будет только твой Гитлер…

— Но ведь он борется за счастье и справедливость стомиллионного народа! — строго заметил Вилли. — За его бессмертие. За новую Европу. Да, — кивнул он, — это может обернуться адом. Адом для тех, кто мешает нам, то есть для наших врагов. Ну, а для законопослушных граждан никакого ада не будет.

Перед ними мчались автомобили и трамваи, причем автомобили были только цветными — ни одного зеленого или ангельски-белого! Рейнке посмотрел на бледного Мили:

— По-моему, бокс не даст тебе сегодня заснуть. Впрочем, ничего удивительного — ведь ты видел его впервые. Скоро ты привыкнешь и даже сможешь стать таким же смелым, как этот подручный мясника… Ну вот вы и дома.

Они остановились перед подъездом, возле которого висела табличка «Доктор медицины Якуб Беттельхайм, кожные и венерические болезни». К тротуару жалось несколько цветных автомашин; одна из них принадлежала доктору Беттельхайму.

— А твоя машина сегодня где? — спросил пан Копферкингель.

— У Эрны, — ответил Вилли, — я поеду домой на такси.

— Ах, Рождество, Рождество, — улыбнулся пан Копферкингель Лакме, протиравшей в столовой сиденья стульев, и любовно посмотрел на огромную нарядную елку. — Все у нас с тобой замечательно! Клиенты идут толпами, и каждый мечтает о печи и пепле. Кстати, подарки обоим нашим солнышкам (Копферкингель имел в виду детей) я купил на деньги, заработанные паном Штраусом. Он оказался весьма усердным и добросовестным человеком… где-то он проведет нынешний вечер? Ты же знаешь, ему пришлось уйти с прежнего места службы. — Копферкингель посмотрел на стену, где над шкафом висела фотография, запечатлевшая Зинин день рождения. — Жена Штрауса умерла от чахотки, сын — от скарлатины… а я вчера нашел еще одного агента. — И он опять улыбнулся Лакме, которая продолжала протирать стулья. — Ты спрашиваешь, кто он? Хороший честный человек по фамилии Рубинштейн. Он, наверное, еврей, ведь Рубинштейны — это еврейская фамилия. Раньше он торговал постельным бельем в магазине Либы, но недавно тот разорился. Теперь немного охотников покупать постельное белье. Пан Рубинштейн предлагал посетителям простыни и наволочки, а сейчас станет уговаривать людей кремироваться. Здесь есть нечто общее: ведь и в гробу человек лежит не на голых досках. Пан Рубинштейн любит музыку, особенно сочинения Моцарта и Фримля… Однако кое-что меня все же беспокоит… — Копферкингель ласково погладил Лакме по голове. — Пан Рубинштейн разведен. Зря он так. Лучше бы ему быть вдовцом, подобно пану Штраусу или пану Голому… ну да ладно. В конце концов, это его дело, и нам не пристало ни обсуждать, ни осуждать его. Ведь не каждая семья так счастлива, как наша, возлюбленная моя. — Копферкингель вздохнул и подошел к елке. — Как жаль, что мы никогда больше не увидим твоей бедной матери. Ее дух мог бы объявиться здесь нынче вечером, когда я стану зажигать рождественские свечи. Зато в пять часов появится Вилли…

— Ты говоришь так, будто он призрак, — засмеялась Лакме. — А Эрна тоже придет?

— Нет, — сказал пан Копферкингель, — Эрна слишком занята. У них сегодня будут гости, немцы из пражского отделения Судетской партии. Так что Вилли заглянет всего на несколько минут. У него ко мне какой-то разговор. Наверное, хочет сообщить, что я трус и выродок, потому что не слышу зова крови и не выполняю свой долг. А может, сегодня, в Сочельник, он не станет огорчать нас и просто поздравит с праздником. Ну что ж, пускай приходит, в буфете для него припасены печенье и миндаль… Слышишь, дверь открывается? Наверное, дети вернулись.

Действительно, в прихожей торопливо разувались Зина и Мили, а на полу стояла большая хозяйственная сумка, в которой что-то шевелилось.

— Они такие огромные, — воскликнул Мили. — Просто великаны! Но она купила двух маленьких, — и он кивнул на Зину.

— Пани Анежка тоже купила двух маленьких, — сказала Зина, — два маленьких лучше одного большого, глупыш ты этакий…

— Быстрее, дорогие мои, быстрее, надо немедленно напустить полную ванну воды, — сказал Копферкингель, глядя на сумку. — Они открывают рты и глотают воздух… а к вечеру Анежка убьет их.

Дети побежали в ванную; пан Копферкингель извлек из сумки двух карпов, осторожно опустил их на белое дно красивой ванны и повернул кран. Потом он выпрямился и склонил голову, как если бы перед ним был катафалк… а рядом стояли Мили и Зина, наблюдавшие за тем, как вода заполнила ванну и оживила рыб, пустившихся по ней в недалекое плавание.

— Ну вот, мои милые, — Копферкингель поднял голову и посмотрел на вентиляционную решетку с привязанным к ней шнурком и на желтую бабочку на кафеле стены, — с карпами все в порядке. Они уже в своей стихии, и мы можем покинуть нашу любимую ванную комнату.

— А почему их будет убивать Анежка? — спросил Мили и тоже посмотрел па вентилятор. — Разве ты сам не можешь?

— С чего ты взял? — ласково улыбнулся Копферкингель. — Конечно, могу. Но я не люблю этого делать, а у пани Анежки есть опыт, она помогает нам уже много лет. И потом, это прекрасный повод подарить ей что-нибудь на Рождество. У нее такая добрая душа.

Под вечер пришла пани Анежка.

Копферкингель услышал, как она разговаривает в прихожей с Лакме.

Он вышел к ним, поздоровался и крикнул в сторону кухни:

— Солнышки мои, проходите в столовую, пани Анежка уже здесь. — А про себя подумал: «Я сообщаю им о приходе палача».

— Побудьте пока в столовой, — сказал он Мили и Зине. — Вам это видеть ни к чему. Тут тебе не бокс, — повернулся он к Мили. — А где наша пушистая Розана?

— В кухне, — ответил Мили.

Пан Копферкингель посмотрел на семейную фотографию. Он сидел в центре, рядом с Лакме, и держал на коленях кошку, а по бокам стояли Зина и Мили. Потом он перевел глаза на торшер, на стул под ним и взялся за газету.

— «Разыскивается девятилетний мальчик, который ушел из дому три дня назад и до сих пор не вернулся. Родители и полиция предпринимают…» — Мили потупился, пан Копферкингель невольно улыбнулся и выглянул в коридор, так как заскрипела кухонная дверь.