Читаем без скачивания Мегрэ и старая дама - Жорж Сименон

— Чем тебе угодно, малыш. Ищи. Не знаю уж, где. Может, тебе удастся повидать доктора?

— Доктора Жолли?

— Да. И других людей! Не важно кого. Наугад. Престарелая мадемуазель Серэ, должно быть, любит поболтать и томится в одиночестве.

— Подвезти вас куда-нибудь?

— Нет, спасибо.

Он знал, что подобное состояние находило на него каждый раз, когда он вел следствие. И случайно ли или же тут работал инстинкт, но каждый раз ему доводилось именно в это время выпивать лишку. В общем, это бывало тогда, когда материал следствия «начинал бродить».

Поначалу ему были известны одни сухие факты, которые приводились в полицейских рапортах. Потом он попадал в среду людей, которых прежде в глаза не видал и еще накануне ничего не знал о них. И он разглядывал их так, как рассматривают фотографии в альбомах.

С ними нужно было знакомиться возможно скорее, задавать вопросы, верить или не верить ответам, избегать слишком поспешных выводов. В этот начальный период люди и вещи виделись недостаточно отчетливо, как бы в отдалении, и казались поэтому безликими, лишенными индивидуальности.

И вот в какой-то момент, как будто без всякой причины, все это начинало «бродить». Персонажи становились менее расплывчатыми, более земными и совсем не простыми. Тут уж приходилось держать ухо востро.

Словом, он начинал видеть их изнутри, пока еще на ощупь, неуверенно, и все же создавалось впечатление, что еще одно усилие, совсем небольшое, — и все прояснится, и истина раскроется сама по себе…

Сунув руки в карманы, с трубкой в зубах, он медленно шел по знакомой уже пыльной дороге. Вдруг пустяковая мелочь привлекла его внимание. Совсем незначительная, но, возможно, и немаловажная.

В Париже он привык, что на каждом перекрестке к твоим услугам какие-либо средства сообщения. А каково расстояние от «Гнездышка» до центра Этрета?

Примерно километр. У Валентины нет телефона. Нет и автомобиля. Видимо, на велосипеде она уже не ездит.

Стало быть, пожилой женщине приходится совершать целое путешествие, чтобы встретиться с людьми; вероятно, бывали времена, когда она подолгу ни с кем не виделась. Ближайшая ее соседка — одна из сестер Серэ, которой около девяноста лет, она, несомненно, уже не поднимается со своего кресла.

Интересно, Валентина сама ходила за покупками?

Или поручала это Розе?

В зелени живых оград чернели крупные ягоды ежевики, но он не остановился, чтобы сорвать их, не остановился он и для того, чтобы срезать себе тросточку.

Увы, не тот возраст! Но ему было приятно думать об этом. Он думал также о Шарле, о его брате Тео, пообещал себе выпить стаканчик сидра у Трошю. Интересно, предложат ли они ему этот стаканчик?

Он толкнул зеленую калитку, вдохнул в себя сложный запах цветов и растений в саду, услышал ритмичное поскребывание и на повороте тропинки увидел старика, который окапывал кусты роз. Это был, очевидно, Эдгар, садовник, приходивший к Валентине три раза в неделю; его нанимала также и мадемуазель Серэ.

Человек распрямился, стараясь рассмотреть вошедшего, поднес руку ко лбу, и нельзя было понять, приветствие ли это или он просто прикрыл рукой глаза от солнца.

Это был настоящий садовник, «как на картинках».

Почти горбатый оттого, что всегда нагибался к земле, с маленькими сверлящими глазами, похожий на зверька, высунувшего мордочку из норы.

Он ничего не сказал, проводил взглядом Мегрэ и лишь когда услышал, как отворилась дверь, вновь принялся монотонно скрести лопатой.

Дверь на этот раз открыла не мадам Леруа, а сама Валентина. Она вышла ему навстречу с таким видом, словно они старые, очень давние знакомые.

— Ко мне сегодня приходили, — объявила она оживленно. — Шарль навестил меня. Его, кажется, расстроил холодный прием, оказанный вам его братом.

— Он рассказывал вам о нашем разговоре?

— О каком разговоре? Постойте-ка. Он говорил мне главным образом о мадам Монте, которая умерла. Это изменит его положение. Теперь он богат, богаче, чем когда-либо, ведь у старой карги было более шестидесяти собственных домов, не считая ценных бумаг и наверняка припрятанных мешков с золотыми монетами. Что вы выпьете, господин комиссар?

— Стакан воды, самой холодной.

— При том лишь условии, что запьете его еще чем-нибудь, хоть капельку. Сделайте это ради меня. Я никогда не пью одна. Это было бы ужасно, не правда ли? Представьте себе старую женщину, которая в одиночестве распивает кальвадос. Но когда приходит кто-нибудь, признаюсь, я бываю рада случаю пригубить рюмочку.

Что ж, будь что будет! Чувствовал он себя отлично. В маленькой комнате было, правда, немного жарко, солнечные лучи грели плечо. Валентина, указав ему кресло, хлопотала вокруг него, она была оживленна и подвижна, и почти мальчишеский огонек светился в ее глазах.

— Шарль ни о чем другом вам не рассказывал?

— О чем именно?

— О своем брате, например?

— Он просто сказал мне, что не понимает, почему Тео решил предстать перед вами в дурном свете. И добавил, что, вероятно, он сделал это нарочно. Шарль был огорчен. Он просто обожает Тео, к тому же у него чрезвычайно развиты родственные чувства. Могу держать пари, что вам он не сказал обо мне ничего плохого.

— Совершенно верно.

— А кто же тогда?

Мегрэ не пробыл здесь и трех минут, и вот уже незаметно его самого подвергают допросу.

— Моя дочь, не так ли? — Однако произнесла она это с улыбкой. — Не опасайтесь выдать ее. Она и не пыталась скрыть от меня, что довела до вашего сведения свое мнение обо мне.

— Мне кажется, ваша дочь не очень счастлива?

— А вы полагаете, что у нее есть желание быть счастливой? — Она улыбнулась, глядя в стакан, улыбался и Мегрэ. — Не знаю, часто ли вам приходилось иметь дело с женщинами. Роза, например, чувствовала себя глубоко несчастной, если у нее постоянно не было сложных проблем, которые она должна была разрешить. Это были философские проблемы, над которыми она вдруг принималась размышлять, и столь упорно, что едва отвечала мне, когда я к ней обращалась, и с грохотом мыла посуду, словно ей мешали найти ответ на вопрос, от которого зависели судьбы мира.

— Верно ли, что она перестала навещать своих родителей?

— Она редко бывала у них, потому что каждый раз там бывали скандалы.

— Из-за чего?

— Вы не догадываетесь? Она приходила к ним с этими своими проблемами, давала им советы, вычитанные из книг, и, естественно, с ней обходились как с дурочкой.

— У нее не было подружек?

— По той же самой причине. Это мешало ей встречаться и с местными парнями; они были для нее слишком неотесанными, слишком от сохи.

— Стало быть, помимо вас, она почти ни с кем не общалась?

— Она ходила за покупками, но, должно быть, и на улице не слишком охотно раскрывала рот. Впрочем, простите. Я забыла о докторе. Роза как-то нашла в моей библиотеке медицинскую книгу и читала ее время от времени, после чего засыпала меня мудреными вопросами.

«Признайтесь, вам ведь известно, что мне немного осталось жить?» — говорила она. «Ты больна, Роза?»

Она находила у себя то рак, то какую-нибудь другую, но обязательно редкую болезнь. Это переваривалось в ее голове несколько дней, затем она выпрашивала у меня свободный час и бежала к доктору. Возможно, это позволяло ей поговорить и о других ее проблемах — доктор Жолли внимательно выслушивал ее и никогда ей не противоречил.

— Вечера она проводила с вами?

— Ни разу она не оставалась со мной в гостиной. Впрочем, мне бы это не понравилось. Вы, наверное, считаете меня старой привередой? Покончив с посудой, она сразу же поднималась к себе в комнату, не раздеваясь, плюхалась в постель с книгой и принималась курить сигареты. Ей наверняка не нравился вкус табака.Курить она не умела… Дым ей ел глаза, ей приходилось то и дело закрывать их, но это входило в ее представление о поэтичности. Я чересчур зла? Не настолько, однако, как вам кажется. Когда я поднималась к себе, она входила с раскрасневшимся лицом, горящими глазами и ждала, пока я улягусь, чтобы подать мне лекарство. «Не забудьте проветрить комнату, прежде чем ляжете спать». Это была моя традиционная фраза, ибо дым из ее комнаты проникал из-под двери. Она отвечала: «Нет, мадам. Спокойной ночи, мадам». Затем раздевалась с таким шумом, словно там была рота солдат…

Мадам Леруа тоже громыхала на кухне, но, вероятно, делала это ради собственного удовольствия или чтобы продемонстрировать свою независимость. Она открыла дверь, рыбьими глазами глянула на Мегрэ и словно не заметила его.

— Ставить суп на огонь?

— Только не забудьте мозговую кость.

Когда мадам Леруа ушла, Валентина снова обернулась к комиссару:

— Итак, за исключением моего зятя Жюльена, вы повидали всех членов семьи. Они небезупречны, но, согласитесь, не так уж и плохи.