Читаем без скачивания Минин и Пожарский - Виктор Шкловский

Не писались слова, не вспоминались изречения библейские. Был ли когда-нибудь университет с пивом, Плавт существовал ли?

А там, в черной, обугленной Москве, заговорили пушки: это князь Дмитрий Пожарский громил стены из Пушечного двора. Ложились на кремлевские дворы, на кровли каленые ядра.

За жестокими запорами

Пусть оправдаются и дадут ответ в этом те, кто были сообщники в этом деле. И желали будто бы чести своему государю и ввели его в такое обидное, постыдное и позорное бесчестие, а народ московский возбудили, раздразнили и своими насильственными поступками заставили его, разбившегося было на много частей, прийти к согласию и единению.

Во время боя между нижегородским ополчением и войсками гетмана Карла Ходкевича стольник Григорий Орлов, владетель села Нижнего Ландеха с деревнишками и иных многих поместий, провел триста возов с провизией по низкому берегу Москвы-реки, потом бродом, все ночью. Довел возы до Чертольских ворот и здесь был встречен русскими. Польский отряд, не приняв боя, бежал, оставив возы.

Стольник Григорий Орлов пробрался в Кремль.

Кремль сильно переменился. Дворец Самозванца, что стоял на крыше годуновского дворца, растащен. И лестница к нему растащена. Деревянный дворец Василия Шуйского – растащен.

В золотых палатах выломаны двери и косяки. Все стоплено, хотя еще не зима.

Трава в Кремле вся сощипана до земли. Листья с деревьев сорваны, и кора снята. Той пехоте, что прорвалась с Орловым, было хуже всего. С Китай-города, из разоренных лавок, приносили воловьи кожи. Долго варили, потом ели.

Кожу воловью не укупишь. У всех золотыми цепями набиты мешки. Жемчуг завязан в узлы. Пан Херлинский продавал мерина за пятьсот злотых – четверть себе отрезывал.

Вместе с поляками сидели в осаде Буйносовы, Романовы, Салтыковы и боярин новоманерный, Федька Андронов. Они затворили ворота своих домов и Орлова к себе не пустили.

Гришка Орлов испугался не сразу. Все думал, штуку какую новую измыслить.

Утром шарил по ямам, есть хотел. Нашел голову и ноги человеческие. Не испугался, но заскорбел.

На другой день видел – шли мимо Никольских ворот московские мастеровые люди, несли в мешках уголь. Москвичи народ не боязливый и для краткости, чтобы срезать дорогу, брели под самой стеной. Гайдуки выскочили из-под стены, одного порвали и съели, а другие отбились.

Ночью стучался Орлов к Романовым в ворота. Никто не ответил. На другой день прокрались в Кремль от Ходкевича жолнер Воронецкий и казак Щербина. Сказали полковнику Будиле, что гетман вернется.

Выслушал их полковник, отпустил, не сказавши, куда пойти и где взять харчи.

Бродили Щербина с Орловым по Кремлю, нашли в церкви наплыв со свечей. Нашли книгу старую, пергаментную. Варили с воском. И мышь купили за пятнадцать злотых, съели. К утру Щербина засердился, решил бояр грабить, пока не ослабел. Орлов стал у стены. Щербина перелез через стену, начал шарить. Мстиславский вышел сам. Щербина ударил его кирпичом.

Прибежали слуги. Щербину схватили. Схватили и Воронецкого. На Гришку не обратили внимания.

Воронецкому отрубили голову. Щербину повесили.

Всего было недавно воинов четыре тысячи пятьсот, не осталось и тысячи четырехсот.

Орлов бродил. Встретил приятеля Петряковского. Вместе ночевали в пустых приказах.

Утром открылись двери в царе-борисовские палаты. Полковник Будила вызвал к себе капитанов, ротмистров и русских. Горница Будилы была завалена вещами, корона царская лежала на боку в углу в пренебрежении. Полковник говорил торжественно и красноречиво:

– Ни в каких хрониках, ни в каких историях нет известий, что кто-либо сидящий в осаде терпел такой голод. История осады Сагунта и бедствия при осаде Иерусалима не могут сравниться со страданиями нашими. Их запишет бог. Вчера судное дело было во взводе пана Леницкого. У него гайдуки съели умершего гайдука их взвода, и родственник покойного, гайдук из другого десятка, жаловался на это мне и доказывал, что он, как родственник, имел право на тело. Я поручил разбор дела ротмистру, и он, не зная, что делать, колебался, какой вынести приговор, и, опасаясь, как бы недовольная сторона не съела самого судью, бежал с судейского места. То, господа бояре, непереносно. Нам, господа бояре, вас кормить нечем. Вы нам говорили, что Русская земля бояр слушает, – и то обман. Вы даром у нас сидите, на своих запасах. Коли вы Русской земли хозяева, идите за стены править своими подданными. А мы здесь свое горе и стыд одни избудем.

Стольник Григорий Орлов был других крепче и начал с паном Будилой спорить.

– Заруцкого не купили ли? Купили. Надо еще кого купить. Нижегородцы-то казаков боятся? Боятся. Что князя Дмитрия Михайловича убить не сумели, то стыд. Я холопа своего Мишку Обрезка на то дело пожертвовал, а денег дали мало. Так вы, ясновельможные паны, нас не гоните. Лучше корзины спустим со стен с жемчугом али золотом, ночью. Я людей знаю. Не устоят, хоть хлеба туда да положат.

Орлова послушали, корзины опустили.

Подняли пустые.

Ждали еще день.

Потом собрали всех бояр, велели идти: хочешь – на Красную площадь, к казакам, хочешь – через Троицкие ворота, к Пожарскому.

Обернули бояре ноги, распухшие от цинги, парчой, надели богатые шубы, взяли иконы, вышли, рыдая, на мост, к широкой, бескрышей Кутафьей башне. Плакал Михаил Федорович Романов. Скрипели два подъемных моста, опускаясь по бокам башни. Набежали казаки. Нижегородцы бояр не отдали, позволили только раздеть. Романова встретить пришли люди от Трубецкого и от Лыкова.

С боярами вместе вышел Конрад Буссов в священническом облачении. Его не убили, только начали попрекать ересью. Гришка Орлов побоялся Пожарского, пошел на сторону Яузы, и его казаки разнесли на саблях. Двадцать седьмого октября[2] открылись ворота Кремля. Струсь вышел со своим войском к Трубецкому, Будила – к Пожарскому, которого недавно позорил в письме. Казаки хотели ворваться в Кремль, чтобы посмотреть, что там осталось. Миныч не позволил. Вошли в Кремль немногие люди.

Везде грязь, обрывки дорогих материй, каменья, книги.

В палатах стоят серебряные бочки с золотыми обручами. В них насолена человечина.

Разобрали вещи. Те вещи, что не из государственного хранилища, отложили особо. Сосчитали казаков. Было их одиннадцать тысяч. Между ними разделили доспехи, ружья, сабли, а также найденные в Кремле деньги. Каждый казак получил деньгами и ценными вещами по восемь рублей.

Кремль вымыли.

Люди в ополчении жалованье получили, а крестьянским отрядам денег не дали, но позволили строиться в Москве, не платя два года налогов. И начали строить в Белом городе новые дома.

На краю чужой земли

Счастлив, кого ваш взор вниманья

                                         удостоит.

Кто сердца вашего любовь себе

                                         присвоит…

Не дойдя еще до Астрахани, Волга распадается на протоки. Однако около города река еще широка.

Проходит Волга мимо Астрахани, и чем ближе к морю, тем мельче она и тем больше в ней камыша.

Лежит Астрахань на луговой стороне Волги, Астраханский кремль стоит на Заячьем бугре.

Стоит на том бугре еще Безродная слобода, или Сиротское местечко. Живут в ней беглые люди из России, никакого родства не помнящие.

Астраханский кремль построен при Борисе Годунове. В то время было постройке двадцать пять лет.

Кремль не мал, в нем есть каменные палаты и подземные погреба с кирпичными сводами.

Сама Астрахань город богатый, торгует шелком, на рынках здесь много пряностей, тканей, дорогих камней. Идут отсюда икра и рыба.

Сверху приходят по Волге большие баржи с лесом и хлебом и разными товарами.

По Хвалынскому морю приходят персидские корабли.

Путь на Россию охраняется крепостями, поставленными по берегам Волги.

Живут здесь между Волгой и Доном казаки, и на другой реке – Яике, что впал в Каспийское море, тоже живут казаки.

Есть еще русские люди и на Тереке.

За морем живут персияне, у них крашеные бороды, царство их великое.

Через Хвалынское море путь на Памир, за Памиром богатая Индия.

В Астраханском кремле сидят Иван Мартынович Заруцкий с Мариной.

Прибежали они сюда через степь, удалось Ивану Мартыновичу убить воеводу и склонить на свою сторону ногайских татар.

Татары стояли в копченых юртах у самого города.

В Астрахани беглецы задержались и передохнули.

Встретили они здесь католического монаха, отца Ивана, которому римский папа дал имя Фаддей, послав его к персидскому шаху Аббасу для проповеди христианства.

Фаддей в Астрахани задержался.

Прибежал в Астрахань и португальский монах Николай де Мело. Ушел он из пустыни. Ушел целым, только поседел сильно.