Читаем без скачивания Том 5. Критика и публицистика 1856-1864 - Михаил Салтыков-Щедрин

Строки из «Элегии»: «Я с бюрократами пил!..», «Ядом французских речей…», «Подарил мне генерал!..» — явно метят в видное сановное лицо, по-видимому, в самого Валуева.

Непосредственно перекликается с салтыковским стихотворением статья Герцена в № 170 «Колокола» от 1 сентября 1863 г. «В этапе»: «…Головнин и Валуев учредили открытые рынки, на которых покупались «мертвые души» литературного мира…»; в Москве «ни одной живой души не было после смерти Грановского и, следовательно, мертвых тьма-тьмущая» (А. И. Герцен, Собр. соч. в тридцати томах, т. XVII, изд. АН СССР, М. 1959, стр. 251). Ср. у Салтыкова: «Встанет Грановский из плена могильного, / Спросит: где взял капитал?» Здесь — намеки на прежнюю близость некоторых московских публицистов, в частности Каткова, к Грановскому, Белинскому, Станкевичу и на их ренегатство, на капиталы, нажитые ими ценой отказа от либеральных увлечений молодости. (Об этом см. т. 6 наст. изд., «Наша общественная жизнь», январь — февраль 1863 г.)

Или Л…ва злого, трехпробного?.. — Имеется в виду П. М. Леонтьев, сотрудник и единомышленник Каткова. «Трехпробный» — здесь: ядовитый, опасный, вредный. Ср. у Даля: «трехпробное вино — которого треть выгорает», то есть очень крепкое, с большим содержанием спирта.

И шептал он мне, вручая… — сатирическая перифраза из стихотворения Пушкина «Талисман» (1827).

…карт алкая… — Сатирическая стрела в адрес Павлова, страсть которого к картам была общеизвестна.

Статья, написанная Салтыковым в соавторстве с М. А. Антоновичем[172], представляет собой одно из звеньев в полемике революционных демократов с русским идеализмом 60-х годов. Один из наиболее известных и вместе с тем политически реакционных представителей его П. Д. Юркевич в феврале — марте 1863 г. выступил в Москве с циклом публичных лекций, которыми решил дать бой материалистическим доктринам. Лекции Юркевича рекламировались консервативно-охранительной печатью как «одно из замечательнейших, небывалых явлений в нашей умственной московской жизни» («Наше время», 1863, 12 марта, № 54). Еще за полмесяца до начала лекций славянофильский «День» писал: «Бюхнер в особенности является всем отцам нашим каким-то страшным кошемаром, — и всем детям, всем отрицателям авторитетов, каким-то непогрешимым, недосягаемым авторитетом. Развенчать этот кумир, показать, как мало заслуживал он преследования и страха, и тем менее поклонения — было бы немаловажною общественною заслугою со стороны г. Юркевича» (1863, 2 февраля, № 5, стр. 20).

Описанный в статье Салтыкова инцидент с оглашением письма «неизвестного материалиста», происшедший на шестой по счету лекции Юркевича 9 марта, послужил поводом для оживленной дискуссии в ряде газет и журналов. М. Н. Лонгинов в «Московских ведомостях» расценивал «анонимные письма», полученные Юркевичем «от отечественных последователей материализма, грозивших ему свистками, если он осмелится впредь говорить против этой системы», как «угрозы», как стремление «насиловать чужое убеждение и заставить молчать противника» (13 марта, № 56). И. С. Аксаков в «Дне» называл автора письма Юркевичу «врагом всякой свободы мнений», утверждая попутно, что «всякий искренний материалист — враг свободы, приверженец и слуга деспотизма, проводник грубого физического насилия» (16 марта, № 11, стр. 2–3). Обе статьи были исполнены похвал в адрес Юркевича.

В газете «Очерки» (19 марта, № 76) и других изданиях демократического направления («Искра», 12 апреля, № 13, и др.) давалась резко отрицательная оценка как лекциям Юркевича в целом, так и эпизоду с письмом «Неизвестного материалиста» (в ходе дискуссии анонимность была раскрыта самим автором письма, напечатавшим его в № 93 «Очерков» за подписью «А. Рогов»).

…г. Лонгинов своими представлениями чревовещания и восточной магии в Обществе любителей российской словесности… — С 1859 по 1864 г. М. Н. Лонгинов был секретарем Общества любителей российской словесности и постоянным оратором на его заседаниях. Н. П. Гиляров-Платонов так характеризует его секретарскую деятельность: «…Он искал, понуждал, торопил. Самый первоклассный режиссер театра мог позавидовать в рвении и искусстве, с каким Лонгинов ставил заседания — если можно так выразиться…»

Московские газеты удостоверяют… — См.: «Московские ведомости», 1863, 13 марта, № 56 (Михаил Лонгинов. «Письмо к редактору»); Там же, 15 марта, № 58 (Н. С. «Несколько слов о публичном курсе г. Юркевича»); «День», 1863, 16 марта, № 11 (И. Аксаков. «Два слова о материализме и общественной свободе») и др.

…в «Очерках» блаженной памяти… — Издатель «Очерков» А. Н. Очкин, боясь ответственности за радикальный характер газеты (негласным редактором которой был Г. З. Елисеев), внезапно прекратил ее существование. «Очерки» выходили с 11 января по 8 апреля 1863 г. На это и намекает Салтыков, говоря об «Очерках» — «блаженной памяти».

…одной почтенной газеты московской. — Имеется в виду «День» И. С. Аксакова.

«Есть речи — значенье…» — начальные строки стихотворения Лермонтова (1840).

«Секретное занятие» — отклик на заявления «московских публицистов» — М. Н. Каткова и Н. Ф. Павлова о том, что «Современником» они не интересуются. Каждое из действующих лиц боится признаться, что читает «Современник», совсем недавно подвергшийся восьмимесячной «опале». В «комедии» разоблачалась политика замалчивания и принижения значения «Современника» реакционно-охранительной печатью, прежде всего «Московскими ведомостями» и «Нашим временем».

Лица, явившиеся непосредственными объектами сатиры, названы собственными их именами. В авторских ремарках заключены намеки на действительные злободневные факты. Неизменно подчеркивается, например, взаимная неприязнь Каткова и Павлова (ср.: на столе у Каткова — «кусок колбасы, завернутый в клочок «Нашего времени»; у Павлова — «селедка, завернутая в клочок «Московских ведомостей»). Известно, что два видных консервативных органа нередко полемизировали друг с другом, в частности, о роли дворянского сословия в России и т. п.

…теперь вы свободны? — намек на реформу 1861 г. В разговоре Каткова с «простолюдином» сатирически запечатлено стремление российских экс-либералов превозносить свою роль в крестьянской реформе.

…ребята сказывали, что это Александр Иваныч Кошелев! — Примыкавший к славянофилам публицист А. И. Кошелев был активным участником Рязанского губернского комитета по освобождению крестьян.

Это я да Василий Александрыч Кокорев… — В. А. Кокорев, питейный откупщик-миллионер, в конце 50-х — начале 60-х годов нередко выступал со статьями в либерально-аболиционистском духе на страницах «Русского вестника» Каткова. Подробнее об этом см. в т. 2 наст. изд., стр. 525 и 528.

Быть может, Основский теперь на небесах! — Н. А. Основский, которого разорили его издательские дела, не мог расплатиться с рядом лиц, и ему угрожала долговая тюрьма. Это и дало Салтыкову повод назвать его «покойником», «тенью».

…машинист Вальц, услышав имя г. Пановского… — Об этой «полемике» Салтыков подробно писал во втором из своих «Московских писем». См. в наст. томе, стр. 154–156 и 570–571.

Это выступление Салтыкова связано прежде всего с разгулом великодержавного шовинизма, с «патриотическим остервенением» (Герцен) в пору польского восстания 1863 г. «Глашатаем этого охватившего всех движения сделался Катков, который через это приобрел необыкновенную силу», — вспоминал Б. Н. Чичерин[173]. Восставших поляков «Московские ведомости» именовали не иначе, как «толпой ослушников», «шайкой», «мятежниками», «бунтовщиками». Катков стремился быть правее самого правительства, во всеуслышанье заявляя, что у поляков нет никаких «оснований требовать от России, чтоб она оставила за Польшей хотя бы обманчивый вид политической самобытности» («Московские ведомости», 1863, 29 марта, № 69). В номерах газет, на которые обращает внимание Салтыков, содержатся разглагольствования о силе русского войска, о раздорах «между различными польскими партиями», о «преследовании колонн мятежников» и т. п.

Охваченную шовинистическим угаром публицистику Салтыков называет «литературным будочничеством». (В дореформенной России полицейские, наблюдавшие за порядком на улицах, находились в специальных будках.) Сатирический образ этот был подсказан Салтыкову самими публицистами охранительного лагеря. Катков, например, заявлял: «Мы не откажемся также от своей доли полицейских обязанностей в литературе» («Русский вестник», 1861, № 1, стр. 483–484). «Почему, кому бы то ни было, и не стать у будки, если отечество того требует!» — вторило ему «Наше время» (1862, 7 июня, № 120). В 1862 г., в связи с предполагавшимися «преобразованиями состава нижних чинов московской полицейской команды» и упразднением некоторых будок в Москве, «Наше время» рассуждало так: «Упразднять следует только то, что бесполезно. Чтобы определить с достаточною верностью, в какой степени нужно упразднение будок, нам необходимо бросить взгляд на цель этого учреждения и на то, в какой степени цель эта достигается». Вслед за этим вступлением помещалось целое «исследование» о будках (С. Натальин. Полицейские будки в Москве. — «Наше время», 1862, 29 ноября, № 258). Подводя итоги литературного 1862 года, Н. Степанов писал в «Искре» о том, что год этот «примирил большинство журналов, сообщил им особенный запах и дал серенькую форму будочников» (1863, № 1, стр. 2). Герцен в «Колоколе» (л. 142 от 22 августа 1862 г.) именовал катковцев (в отличие от «явнобрачных блюстителей порядка», то есть самих полицейских) «тайнобрачными будочниками» и замечал при этом, что «тайнобрачные будочники и городовые начинают все хуже и хуже ругаться…» (А. И. Герцен. Собр. соч. в тридцати томах, т. XVI, изд. АН СССР, М. 1959, стр. 234).