Читаем без скачивания Государство и революции - Шамбаров Валерий Евгеньевич

Да и вообще, как уже отмечалось, сам принцип "юридического осуждения" — до судебного решения было, вроде бы, «можно», а вот после подведения законодательной базы стало «нельзя» — выглядит на поверку довольно сомнительным. Может быть и удобным для западного обывателя, но для российской психологии совершенно чуждым. У нас что можно, а что нельзя, испокон веков утверждалось не в юридической, а в духовной области. Ну а если не на показуху, не ради формальной шумихи и пропагандистской кампании, а перед Богом или просто для самих себя, для души — так может, оно и правильнее, если проблемы осмысления и покаяния останутся на душе каждого из нас и на его личной совести?

Часть третья

Ростки в будущее

1. Решения и альтернативы

До сих пор остается открытым вопрос, действительно ли были события ГКЧП "попыткой переворота" или их организовал сам Горбачев? Очень уж многое свидетельствует в пользу второй версии. Действовать исподтишка — это было в его манере. Ведь он сам постепенно начал убирать из руководства «реформаторов», на которых опирался в начале правления, и сам выдвигал на их места тех, кто стал «путчистами». И весь состав будущего ГКЧП он собрал под своим крылом как раз где-то к концу 1990 г., когда события явно начали выходить из-под его контроля и выбиваться из первоначального партийного сценария. Как уже отмечалось, январские события в Вильнюсе вполне могли быть репетицией московского августа. А потом была еще одна репетиция, хотя и бескровная — с вводом танков в Москву в марте 1991 г. Летом состоялись выборы президента РСФСР, на которых убедительную победу в первом же туре одержал Ельцин — и тем самым позиции Горбачева были еще сильнее подорваны. И возможность одерживать дальнейшие победы над оппозицией в демократических формах борьбы стала для него весьма проблематичной.

Экс-премьер Павлов в 1992 проговорился: "Вечером 17 августа 1991 г. я полчаса разговаривал с Горбачевым по телефону. Он был в курсе всего происходящего".

Любопытными представляются и свидетельства генерала В. Г. Медведева, начальника личной охраны президента СССР. Он вспоминал, что 18. 8 на дачу в Форос приехали его непосредственные начальники из КГБ Плеханов и Генералов, а также Шенин, Бакланов, Болдин, Варенников — вести переговоры с Горбачевым насчет грядущего «путча». Медведев сообщает: "Если бы Михаил Сергеевич хотел изменить создавшееся положение! В моем подчинении был резервный самолет «Ту-134» и вертолет. Технически — пара пустяков: взять их в наручники и привезти в Москву. В столице бы заявились, и там еще можно было накрыть кого угодно. Было еще только 18-е…"

Но Горбачев команды повязать «изменников» не дал — вместо этого ушел совещаться с Раисой Максимовной. Потом принял переговорщиков. "Прощаясь, обменялись рукопожатиями. Делегация вышла от Горбачева хоть и расстроенная, но в общем, довольно спокойная: не получилось, и ладно, они этот исход предполагали". Плеханов увез Медведева, передав всю охрану под команду Генералова. Все телефоны уже были отключены, Форос фактически блокировано, тем не менее, как узнал потом Медведев от подчиненных, "даже душевный покой президента в этот день не нарушался. Мы улетели, а он отправился… на пляж. Загорал, купался. А вечером, как обычно, в кино. Забеспокоился он много позже, спустя более суток. То есть вечером 19 августа, когда Янаев на пресс-конференции объявил его, Горбачева, больным".

И вот тут обращает на себя внимание еще один важный фактор. К этому времени уже вовсю пошел "парад суверенитетов", и как раз на 20. 8 было назначено подписание нового союзного договора, который должен был закрепить изменившиеся принципы объединения — с гораздо большей национальной самостоятельностью, на правах конфедерации. Само это мероприятие предполагало множество трудностей — прибалтийские республики даже такие принципы объединения уже не устраивали, другие собирались добиваться большей независимости. Но нужно учесть и то, что новый проект был явно не по нраву кремлевскому руководству, ослабляя прерогативы центральной власти. Он опять являлся вынужденным компромиссом, очередным рубежом отступления, к которому толкало коммунистический режим общественное давление. И сразу возникает вопрос — почему же Горбачев накануне столь ответственного, можно сказать эпохального мероприятия — а одновременно и к началу путча, оказался вдруг на отдыхе в Крыму?

Поневоле напрашивается версия, что сами по себе действия ГКЧП президента вполне устраивали. Сорвать подписание договора, прекратив тем самым отступление, нанести решительный удар по тем силам, которые коммунистов к этому отступлению вынуждали — но сделать все это чужими руками. Так, как это всегда при Горбачеве бывало — чтобы потом концов не найти. И если сам он прямого согласия ГКЧПистам не давал, то как раз из желания остаться в стороне и сохранить лицо перед Западом — он в отпуске был и не знал ничего. Самодеятельность некоторых должностных лиц. А что надо предпринять, его подручные и сами должны были догадаться, инициативу проявить, не маленькие — он потом на готовое придет. Ну а перепугался, когда вдруг понял, что выпущенные им силы и от него самого способны избавиться. Власть — она штука заманчивая.

И наверное, не случайно после своего провала «путчисты» кинулись не куда-нибудь за границу, а в Крым, к Горбачеву. Докладывать о причинах неудачи? Можно вспомнить и впечатляющую картину, в каком виде Михаил Сергеевич прибыл в триумфальную и празднующую победу Москву — отнюдь не как освобожденный герой. Потертый, помятый, жалкий, в каком-то поношенном тряпье. Ведь похоже, имел все основания предполагать, что и его могут арестовать. Да только Ельцин оказался умнее. Подчеркнуто встретил как законного президента и сделал вид, что принял версию о «мятеже». Потому что тем самым и свержение коммунизма автоматически приобретало легитимную форму — не переворота, а восстановления конституционного порядка. А фактически произошедшая революция переводилась в русло эволюции. И вот это надо считать одной из главных заслуг Бориса Николаевича. Такой простой и мудрый выход позволил России избежать разрушительных последствий, заложенных в любой революции, какие бы благие цели она ни преследовала. И надо отдать должное — в данном случае Ельцин оказался выше личной или даже «общественной» мести, поскольку понял, что опасности Горбачев больше не представляет. Уступив или упустив реальную власть в руки ГКЧП, он уже не получил ее обратно — теперь ее перехватили победители. А приостановка деятельности КПСС в России и вовсе лишила его опоры.

Но в этом плане весьма сложным и неоднозначным выглядит вопрос "развала Союза", вопрос Беловежских соглашений, в которых принято обвинять Ельцина. Была ли в тот момент реальная альтернатива такому решению? Горбачев до сих пор утверждает, что была. Ельцин — что ее уже не существовало. Коржаков описывает, как принималось это решение на кулуарной встрече Ельцина, Кравчука и Шушкевича — сплеча, по внезапному наитию, чуть ли не после баньки и прочих сопутствующих удовольствий. Однако тут стоит вспомнить, что центробежные процессы уже шли полным ходом, начавшись задолго до указанной встречи. Еще в 90-м декларации о суверенитете принимали не только союзные республики, а и Башкирия, Калмыкия, Чувашия, Татария, заявили о своем образовании Приднестровская и Гагаузская республики, в 91-м — еще и Крым… Пожалуй, реальная альтернатива сохранения Союза и впрямь существовала лишь до 20 августа, до готовящегося нового договора. А путч ГКЧП с одной стороны, отпугнул национальные республики, показал опасность, исходящую от центральной власти, и ее непредсказуемость. С другой — подорвал саму центральную власть и приблизил ее авторитет к нулю. И дал новый толчок деструктивным процессам. Поэтому условия, на которых готовилось подписание, не устраивали теперь и те республики, которые прежде соглашались с ними. Так что де-факто развал произошел еще в августе, а Беловежские соглашения лишь закрепили его де-юре.