Читаем без скачивания Настя как ненастье (СИ) - Горышина Ольга

— Вот и хорошо…

Иннокентий говорил это не ей, а самому себе, пытаясь собрать в кулак силу воли и выдержать роль «простого заказчика». Перегни он палку сейчас, и мышка бросит сыр и даст дёру, а бегает она ох как резво!

— Я не хочу, чтобы из-за глупостей моей сестры ты отказывалась от работы.

Да, да, и из-за тех же самых глупостей он не желает рушить еще даже не возведенные им воздушные замки. И когда Настя растерянно ахнула, ему ужасно захотелось, чтобы причиной сожаления были не сказанные им слова, а разорванные им объятия.

— Я не могу работать в условиях войны…

— Войны? — Иннокентий усмехнулся и качнул головой. — Какое верное слово. Хотя лучше сказать, междоусобицы.

Ему хотелось говорить максимально спокойно, но он переусердствовал в этом своем желании — вышло по-наглому вальяжно, и от него не укрылось, что Настя нервно ухватилась пальцами за крохотный передний карман своих джинсов.

— Давайте поступим проще, — вот Настя говорила тихо и спокойно, хотя блестящие под ресницами глаза выдавали волнение. — Я сейчас возвращаю вам деньги. Вы разбираетесь с сестрой. А потом звоните мне. Или не звоните, как у вас получится.

На последнем «не» был сделан основной акцент, и Иннокентий тоже сунул пальцы в карманы, но джинсы не подарили ему никакого спокойствия. Даже, кажется, забрали последнее, и он кашлянул, но Настя продолжила разговор первой.

— Только, пожалуйста, звоните сами… У меня память на голоса. Я сразу пойму, что это не ваша сестра.

Она не улыбнулась. Пришлось улыбнуться ему.

— Это была моя секретарша, — ложь во спасение уже не ложь, так он считал и шел напролом. — Ты первая начала юлить. Мне ничего не оставалось, как в свою очередь прибегнуть к обману.

— Это было некрасиво.

Настя продолжала гордо держать голову, и выбившаяся из хвоста прядь игриво дрожала у мочки уха, пряча от его жадного взгляда крохотный блестящий гвоздик.

— Кто бы говорил… Нагло врать постороннему человеку про собаку еще более некрасиво.

— Про какую собаку? — ее глаза сделались на половину лица и светились обидой.

— Вот именно, какую… У тебя нет никакой собаки. А я, как дурак, интересовался у Славы ее самочувствием. Надеюсь, ты врешь только незнакомцам с маленькими детьми, но не маме.

— Я никому не лгу, — Настя гордо расправила плечи, и грудь еще явственнее проступила под бесформенной кофтой. — У меня есть собака. Просто Славка о ней пока не знает. И ее действительно отлупили, но сейчас с ней все хорошо. Не верите? Могу фотку показать.

Настя вскинула руку, чтобы перебросить вперед рюкзак, но Иннокентий поймал ее и сжал пальцы.

— Верю, верю… Что ты так нервничаешь? Какая вообще разница, есть у тебя собака или нет собаки…

Да ничего не имеет сейчас значения, кроме этой влажной руки, намертво прилипшей к его горячей ладони.

— Но собака есть! — почти взвизгнула Настя, и Иннокентий разжал пальцы.

— Извини…

Она спрятала за спиной обе руки, и грудь ее сделалась в разы больше — и намертво приковала к себе взгляд Иннокентия.

— Так как мне отдать вам деньги?

— Никак! — он больше не смотрел на грудь. Смотрел прямо ей в глаза. — Твоя завтрашняя работа не отменяется. Только меняется локация и композиция, — он вытащил телефон и переслал эсэмэской адрес своей квартиры. Будь, что будет! Не надо было изначально сестру впутывать. — Там абсолютно белая стена. Ты ограничена только своей фантазией и чувством вкуса. Это в гостиной.

— Можно я вам просто верну деньги?

Настя смотрела на него уже с вызовом.

— Что, опять кто кого переупрямит? Давай начистоту. Я знаю, что тебе нужны деньги и не делай такое лицо. Когда я предложил работу Славе, он отказался и попросил взять тебя. Мне действительно без разницы, — Ох, как же он заврался! — кто сделает роспись, мне хотелось сделать ребенку подарок. Как видишь, не получилось. Но я не хочу лишать тебя возможности заработать. Если тебе тоже без разницы, что рисовать, то нарисуй что-нибудь мне на стене. В чем проблема вообще?

— В том, что это вам не нужно. Как мне вернуть вам деньги?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Знаешь что? — Он вдруг понял, что терпение его лопнуло. — Отдай их в приют для собачек. И забудем. Так подойдет?

Секунда, две, три — она не моргнула, не моргнул и он.

— Вы послали мне адрес? Когда нам лучше подъехать? Завтра?

— Кому вам? Слава сказал, что он с женой работает, — Иннокентий почувствовал в груди неприятное жжение. Ему не нужен новый «Слава». Только порадовался и вот те нате…

— Я с Ксюшей буду работать. Надеюсь, она завтра свободна. Если нет, то в воскресенье…

— Слушай, Настя, — Иннокентий облокотился на стену, не заботясь о чистоте светлой куртки. — Скажи правду, ты меня боишься? Потому и отказалась от заказа, пока тебе не позвонила женщина?

Снова игра в гляделки, но на этот раз на две секунды дольше. Иннокентий не выдержал первым:

— Меня в квартире не будет. Хоть неделю не появлюсь, если скажешь.

— В первый раз, — отчеканила Настя, — я отказалась, потому что подумала, что вы просто хотите мне помочь. А про Ксюху… Вы думаете, кто-то расписывает стены в одиночку, туда-сюда по лестнице мотается, сам краски мешает… Да, так думаете?

Он ничего не думал. Просто чувствовал сожаление, что случайно перегнул палку.

— Я рад, что ошибся. И рад, что сказал об этом. Не хочу между нами никаких недомолвок. Суббота, воскресенье, любое время. Позвони, скажи, буду ждать… Тебя и Ксюшу, — добавил он скороговоркой, чувствуя неприятный привкус во рту. Курить. Срочно курить. — Пошли, что ли… Я тебя уже довезу до метро. Давай до Невского, если не горит. Составишь мне компанию?

— Хорошо.

Настя резко развернулась и перепрыгнула две ступеньки. Вниз она пошла уже медленнее, и Иннокентий с трудом заставил себя сохранить отвоеванную Настей дистанцию. Что поделать… Питер, как и Москва, не сразу строился… За этой крашеной мышкой еще побегать придётся. Это в какой-то мере даже весело.

Он направился к затертому в самый угол пыльному «рафу» сестры, чтобы взять автокресло. Настя шла следом на приличном расстоянии.

— Можно, я покурю? — обернулся он к ней. Та кивнула, перевязывая хвост. И Иннокентий чуть не вздохнул в голос, сожалея о потере пленительного завитка. — В машине нельзя. Ребенок…

Добавил он зачем-то и достал сигарету. Сделал первую затяжку, не отлегло… Ребра точно обглодали голодные собаки.

— Как собаку-то зовут? — спросил он и, зажав сигарету в зубах, открыл заднюю дверь джипа, но вовремя сообразил, что для начала стоит докурить, и обернулся к девушке.

Та будто только и ждала этого: пожала в ответ плечами. Иннокентий усмехнулся: загнал все же лгунью в мышеловку!

— Не назвала еще, — ответила тихо Настя. — Пока она откликается на «Эй-ты», привыкла…

— В смысле? — он снова затянулся, чуть в стороне от Насти, оберегая девушку от дыма. — Давно она у тебя?

— Почти две недели. Но к нам в театр она приходила с весны. С другими бродяжками. Мы их всех пес-барбос звали, а эту «Эй-ты», потому что она скромно стояла в сторонке, пока другие ели. У нас у одного актёра мама в садике работает, так она каждый вечер приносила с кухни остатки еды, и мы с утра кормили местных собак. А потом эту бедолагу прямо у меня на глазах избили пацаны. Мы со случайной бабкой еле ее отбили…

Иннокентий опустил сигарету и сжал кулак. Ладонь чесались съездить сейчас кому-нибудь между глаз. Смелая девчонка! Не всякий мужик вмещается. Но могла огрести, мама не горюй.

— Хорошо, наши парни потом подоспели, — продолжала Настя спокойно, будто и не о себе вовсе.

В то время, как Иннокентий с трудом удерживал руку с тлеющей сигаретой внизу, чтобы не смахнуть проступившую на лбу испарину. Сумасшедшая… Такой точно нельзя ходить вечером одной. Тем более, светить задницей. Он снова явственно видел открывшуюся за офисной дверью картину. Та спокойная полуголая фифа и эта скромная смущенная девочка словно два разных человека в одном теле, и Иннокентий уже не мог понять, какая из Настиных ипостасей привлекала его больше. Или хотя бы в этот конкретный момент.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})