Читаем без скачивания Домзак - Юрий Буйда

- Спасибо. - Он выпил. - Кажется, и впрямь не подделка. - Выпил еще. Слушай, юница, а за что ты так ненавидишь Оливию?

- Не только за то, что она на тебя смотрит так, словно ложкой ест. Вся ее жизнь в качестве мадам Звонаревой - темна, извилиста и, ты уж прости, омерзительна. Ну не верю я в случайную смерть ее мужа-калеки. Ну да, пьяная свекровь стреляет из ружья, и насмерть перепуганная Оливия бросается в Домзак, оставив мужа одного на берегу реки. Однако дед однажды проболтался, что инвалидная коляска стояла под самой стеной Домзака и следы колес к реке вели вдоль стены - впритык. Так что выстрел-то был - в небо, а не в Оливию, как она потом утверждала. Свекровь из своего окна и разглядеть-то их не могла - там же полуметровые подоконники. Все свидетели слышали выстрел, видели бегущую и визжащую Оливию, которую пришлось отпаивать с ложечки - так она перепугалась. А когда спохватились и бросились за ворота - инвалида и след простыл.

- Болтали про каких-то незнакомцев, якобы удиравших с острова по мосту...

- И растворившихся в воздухе. Дед еще, помню, смеялся: Надя стреляла холостыми патронами, сыну, инвалиду и пропойце, хватило ума задолго до того случая разрядить патроны, оставив в них только порох да пыжи.

- По-твоему, Оливия организовала убийство мужа? - Байрон с удовольствием сделал глоток коньяка. Ему стало жарко. - Наемные убийцы и все такое? В Шатове?

- Мне почему-то кажется, что это сделала не она, - спокойно возразила Диана, вновь берясь за расческу. - Но ведь сюжет развивался. Дед купил ей дом неподалеку от "Марса", в котором Оливия прожила почти год. Это тебе известно. Но вот чего ты не знаешь, великий сыщик: прожила она там вовсе не одна, а с Татой. Шатов - город небольшой, поэтому такие тайны здесь - секрет Полишинеля. Одинокий вдовец Тата, создавший небольшую, но небедную ликеро-водочную фирму, частенько вечерами навещал безутешную вдову Оливию. Оставался у нее ночевать. Чем уж она там занималась со слюнявым стариком можно только догадываться.

- Старики разные бывают...

- У Таты было страшно больное сердце, это факт. Возможно, Оливия выступала в роли сестры милосердия, больничной сиделки... Но, когда Тата умер, вдруг оказалось, что все свои акции он завещал Оливии. После похорон многие потом судачили о его сыновьях и внуках, которые недели две дико пьянствовали в своем казино и всячески, мягко скажем, поносили Оливию. А еще сильнее - Андрея Григорьевича Тавлинского, старинного знакомого Таты, который подложил ему свинью - Оливию. Результат-то налицо: блокирующий пакет акций водочного завода оказался в руках Тавлинских, а Оливия и еще двое из компании Тавлинских - в совете директоров водочного завода. Если же муниципалитет, то есть мэр, обязанный своим вторым сроком исключительно Тавлинскому, отдаст в частные руки - в руки все той же Оливии Звонаревой свой пакет акций, то Тавлинские установят полный контроль над производством крепких напитков в городе и районе, а вдобавок могут - и смогут - дать хорошего пинка под зад всем Татиным отпрыскам. Бизнес, Байрон, он и в Шатове бизнес.

- Если следовать твоей логике, деду было выгодно сделать Оливию свободной женщиной, а значит, он мог быть потенциальным заказчиком убийства ее мужа-инвалида. Но! - Он умоляюще посмотрел на Диану. - Мне бы сигаретку выкурить, госпожа хозяйка.

- Курни разок.

- Но если он задолго до того прикидывал, как бы прибрать к рукам водочную прибыль, и остановил выбор на Тате, с которым у него и впрямь были неплохие человеческие отношения, что мешало ему поманить старика-приятеля аппетитной девчушкой и посетовать на ее тяжкое бремя - на живучего паразита Звонарева? Я хочу сказать, что и Тата мог оказаться заказчиком убийства. У него бандитов под рукой было поди не меньше, чем у Тавлинского...

- Я же не про Тату с дедом тебе рассказала - про Оливию.

- Ясно, - кивнул Байрон, протягивая ей бутылку. - Убери, а то прикончу. Что ж... - Погасил сигарету в чайном блюдце. - Бизнес и в Шатове бизнес. Я тебя понимаю... насчет Оливии... у нее очень красивые коровьи глаза, а у тебя сейчас - рысьи. И это возбуждает.

- Только не сейчас. - Диана отступила на шаг. - У меня там внизу еще все болит. Бедные твои проститутки по вызову! Каково им-то приходится!

- Язык мой - враг мой. Портрет принцессы Дианы ты, я вижу, сменила на портрет леди Тэтчер. Символический символ!

- Да ну тебя! Что ж мне - до скончания века молиться на принцессу? А на леди Тэтчер я не молюсь. Ее взгляд, как бы выразиться поточнее, дисциплинирует, что ли...

- Электризует?

- Возможно.

- А как поживает Герцог?

Диана молча скрылась за стеллажами, опустилась на четвереньки - Байрон добродушно наблюдал за ее поисками - и вытащила что-то из-под тахты. Вернулась с торжествующим видом, держа в вытянутых перед собой руках белую обувную коробку с крупно выведенной детской рукой надписью "Герцог".

- Боже ж ты мой! - Байрон взял коробку, встряхнул. - Значит, жив?

- Вырос и стал своенравен. - Сдвинув клавиатуру, Диана села на краешек стола спиной к компьютеру. - Каюсь, однако: редко с ним гуляем. То то, то се...

- Боже ж ты мой! - повторил Байрон. - Сколько тебе тогда лет было? Семь? Восемь?

- Не помню. - Она улыбнулась, и рысьи ее глаза превратились в красивые коровьи.

Когда-то он подарил ей коробку из-под обуви, предупредив, что внутри щенок неведомой и странной породы. Щенок-невидимка. Совсем крошечное создание, у которого и имени-то еще не было. Он осторожно приподнял крышку, и девочка заглянулаь в коробку. "Какой маленький!" Они вместе придумали ему имя - Герцог. А потом Байрон подробно объяснил маленькой Диане, что другой такой собаки на земле нету и поэтому девочка должна была сама придумать ему цвет, рост, форму ушей - все то, что называется экстерьером. А поскольку пес необычный, предстояло продумать, чем и как его кормить-поить, чтобы он рос здоровым и бодрым, и каким он станет, когда вырастет, и как вести себя в комнате и на прогулках, чтобы ненароком не отдавить ему лапу или, на приведи Господь, оторвать хвост. Приезжая в Шатов, Байрон непременно интересовался судьбой Герцога, и Диана рассказывала ему о причудах и проказах собачки, о ее отвращении к порядку - они держали совет, как приучить пса вытирать лапы о коврик у входной двери и отучить от дурных манер: по ночам, например, он иногда выл напропалую, при этом, однако, никогда не обращал внимания на кошек...

- Сохранила, - сказал Байрон, не поднимая взгляда от коробки. - А я уж начал было забывать о нем...

Диана тихонько рассмеялась. Взболтала содержимое бутылки, налила в винные бокалы. Выпили. Она закурила тоненькую длинную сигарету.

- Ты расчувствовался, старина Байрон, - без тени усмешки проговорила Диана. - Господи, как ты старомоден! Я не корю тебя этим - просто констатирую факт. Даришь мне книги, которые сам терпеть не можешь, - того же Паланика или Манна...

- Томаса люблю, - возразил он. - Особенно "Волшебную гору" и "Фаустуса". Это тебе не Паланик...

- Ну, разумеется, кто бы спорил! Кстати, ты мне привез "Удушье" Паланика, а я уже его "Уцелевшего" в интернете прочитала. Но спорить я и впрямь не хочу. Это отдает какими-то шестидесятыми с их кухонными читками вслух и дебатами - о, разумеется, жаркими!

- Старомодные чувства, как и старомодный стиль в литературе, тревожный искус для новых людей.

- Наверное, я как-то не так выразилась, извини. Я не знаю, как это все назвать... то, что тебе присуще... - Она глубоко затянулась и выпустила дым щегольскими колечками. - Благородство, честь, сострадание - да есть ли все это? Есть. Но все эти качества странным образом смешались с другими... с высокомерием, наплевизмом... с цинизмом наконец, хотя я и сама не без греха... Но в тебе это смешалось и сплавилось - одно от другого подчас не отличить...

- Я не одинок.

- В этом - да. Герой Советского Союза, стальной солдат империи, переживший империю и получивший орден от новой России... И переставший быть солдатом отчаявшийся человек, бессильный перед обстоятельствами... Я выпила и несу Бог весть что!

- Просто ты хочешь сказать, что я советско-российский человек, пользующийся свободой для собственного обогащения, но при этом плюющий на деньги...

- Не похоже, чтобы ты плевал на деньги. Даже Иосиф Бродский как-то сказал, что сила, которая способна объединить народы, - вовсе не любовь, как думал Тютчев, но - деньги.

- Оба правы. Слишком много мне пришлось думать о душе, чтобы вот так запросто переключиться на злато... Плюс мои проблемы, о которых я тебе уже рассказывал сегодня... А что до России, то и в ней мысль о душе всегда останется первенствующей, какой бы капитализм мы ни построили бы...

- Ты вполне тянешь на героя нашего времени, но не смог бы - будь даже у тебя железное здоровье - стать героем нашего нового времени. Вот что я подумала.

Он тяжело поднялся с табурета.

- Извини, устал. А за Герцога - спасибо. - Скривился. - Эта любовь может спасти хотя бы один мир - мой.