Читаем без скачивания Скунскамера - Андрей Аствацатуров

— Это сказочный персонаж, понял? — сказал мне, наконец, папа в ответ на мои расспросы. — А те, которые приходят к детям, к таким дурням, как ты, — просто переодетые актеры. Пьяницы, каких свет не видывал…

Как-то раз нам в детском саду устроили Новый год. Большая комната с разрисованными розовыми стенами, где мы обычно играли, в тот день выглядела очень празднично. Повсюду висели гирлянды, с ламп спускались бумажные пружины серпантина, а посреди комнаты стояла огромная елка. После завтрака Лариса Пална велела нам всем сесть в два ряда на низенькие скамеечки и не болтать. Когда мы расселись, она громко и радостно сказала:

— А теперь, дети, давайте хором позовем Деда Мороза! Три-четыре…

— Дед Мороз! — закричали мы в разнобой.

— Нет, — прервала нас воспитательница. — Так он не придет. Надо кричать дружно! Ну-ка еще раз, три четыре!

— Дед Мороз! — снова крикнули мы, и тут к нам действительно вышел Дед Мороз с большим мешком за плечами и посохом, облепленным золотой фольгой. Он уселся на высокий стул рядом с елкой и, старательно отдуваясь, начал басовито рассказывать, как он к нам добирался из Лапландии на волшебных оленях. Говорил, что по дороге Баба-яга утащила все подарки, но ему пришли на помощь верные друзья — белые медведи. «Поймали старую, наказали и отобрали украденные подарки». Как именно наказали Бабу-ягу, он не сообщил. Хотя меня из всей истории, если честно, заинтересовало только это. Я попытался представить себе, как белые медведи наказывают Бабу-ягу, но у меня ничего не получилось. Дед Мороз тем временем говорил дальше, что-то про Снегурочку, которая ушла к другим ребятишкам — я уже не слушал.

Я тихонько тронул Игорька Князева и сказал ему на ухо:

— Он не настоящий Дед Мороз. Это на самом деле пьяница переодетый.

— Да я знаю! Тихо ты! — шепнул он в ответ. — Сейчас Лариса Пална рассердится.

Мы повернули головы в сторону переодетого Деда Мороза и принялись слушать, что он нам еще скажет.

— На волшебных оленях приехал, — зашептал мне через секунду Игорек. — Во заливает! Я в окно видел, как он из машины вылезал, из автобуса маленького.

— Да ты что?

— Видел, — кивнул Князев. Мы стали слушать дальше и некоторое время сидели молча. Ненастоящий Дед Мороз продолжал что-то рассказывать про мам, про пап и про хорошее поведение.

— Лучше бы нас Владислав Третьяк поздравил, — снова проворчал мне в ухо Князев.

— Третьяк — это что… — ответил я. — А ты, Князев, слышал, что в «Динамо» есть такой футболист — Жупиков?

Князев захихикал и, хихикая, спросил:

— А вратаря Жопина у них случайно нет?

Я посмотрел на него и тоже начал хихикать, и тут услышал откуда-то сверху голос нашей воспитательницы:

— А ну-ка замолчали оба!

Мы втянули головы и отодвинулись друг от друга.

— И чтоб тихо у меня сидели! — добавила Лариса Пална.

Тем временем переодетый Дед Мороз стал нас по одному вызывать, чтобы вручить подарки.

— Вот ты, девочка! — тыкнул он пальцем в сторону Юли Мотиной. — Поди сюда. Иди к дедушке!

Мотина нерешительно встала со своего места и подошла к Деду Морозу.

— Какая красивая девочка! Ты хорошо себя вела?

— Да, — застенчиво сказала Мотина, сунув в рот палец.

— Молодец! Вот тебе подарок! — тут переодетый Дед Мороз достал из мешка пластмассового белого зайца. — Видишь, какой зайчик? Хороший, пушистый… Но сначала ты прочитаешь дедушке стихотворение, да? Как ты сказала тебя зовут? Машенька?

— Нет. Юля!

— Ах, Юленька? Очень хорошо! Давай, Юленька, прочитай нам стихотворение!

— У меня горит флажок, будто я огонь зажег! — выпалила Мотина.

Дед Мороз заулыбался сквозь белую бороду.

— Так нечестно! — закричал со своего места Игорек Князев так громко, что я даже вздрогнул. — Мы это стихотворение в садике учили! Мы все его знаем!

— Учили, учили! — загалдели все. — Мотина, давай читай другое!

— Лариса Пална! — громко сказал Антон Коптюк, поднимаясь со своего места и поворачиваясь к воспитательнице. — А Мотина Деда Мороза обманывает!

— Ну-ка угомонились все! — рассердилась Лариса Пална. — Тихо, Коптюк! Сядь на место!

Князев! — она погрозила Игорьку пальцем. — Я и до тебя доберусь! Совсем распустился, да и только! Хоть бы Деда Мороза постыдился! Вот погоди у меня! Все твоей маме расскажу!

— Извините! — ласково обратилась она к Деду Морозу. — Мы еще, видите, вести себя как следует не научились, — и грозно добавила, бросив сердитый взгляд на Князева: — А скоро в школу!

Переодетый Дед Мороз все то время, пока она нас ругала, хранил величественное молчание, изредка снизу тревожа синей рукавицей свою ватную бороду.

— Дети! Надо вести себя хорошо! — важно изрек он, наконец, и, смягчив голос, ласково спросил: — Ну а кто у нас следующий?

Когда дошла очередь до меня, я отказался читать стихи. Молча стоял, набычившись. Не хотелось угождать этому переодетому Деду Морозу, делать то, что он говорит, и особенно делиться с ним стихами, которые мне были так дороги. Но подарок — глупого пластмассового зайца — мне все равно вручили.

Потом вызвали Князева, и он объявил, что расскажет стихотворение «про чертей». Не успела воспитательница в страхе закрыть рот рукой, как Князев с выражением уже декламировал:

Черти в озере купались!Черти жопами толкались!Черт чертенка толканул,И чертенок утонул!

Мы все загоготали. Лариса Пална, закусив нижнюю губу подскочила к нему, схватила за руку и потащила в сторону двери, которая вела на лестницу. Князев упирался и ныл:

— Ну, Лариса Пална… ну, другие стихи, которые я знал, все рассказали. Это меня папа научил!

— Папа?! Научил? Вот мы папу твоего сюда и вызовем, и узнаем… — говорила ему Лариса Пална. Через секунду они исчезли за дверью.

— У Князева папа с пятницы пьяный! — доложил Антон Коптюк переодетому Деду Морозу.

Новый год

Вы, наверное, любите Новый год? Азартное предвкушение безмерного ночного счастья? Елку? Деда Мороза? Поздравления? Бенгальские огни? Салат оливье? Бой кремлевских курантов? Речь президента? И танцы, танцы, танцы… Если в самом деле любите, то пропустите эту главу и сразу приступайте к следующей. У меня нет ни желания, ни, главное, способностей отнимать у друзей Оду к новогодней радости.

Однако, признаюсь вам честно, мне самому этот праздник никакой радости не доставляет. Всякий раз, когда очередная подруга еще в ноябре заявляет, что Новый год нужно встретить «как следует», я впадаю в уныние. Значит, придется либо менять подругу, либо тащиться в центр города, в прокуренный грохочущий музыкой клуб. И там бултыхаться с сигаретой в человеческой похлебке среди танцующих людей-осьминогов, размахивающих во все стороны многочисленными конечностями. И если повезет сжимать ладонями будто случайно подплывшую колыхающуюся медузу женского пола, разноцветную, страшную, желеобразную, готовую впрыснуть в тебя венерический яд своих секреций. Можно, конечно, пойти к друзьям и там, зевая, пересидеть кошмарную ночь как старый пердун за столом, запивая тяжелящую желудок жирную пищу алкогольной кислятиной. А что? Тоже вариант. Под утро уложат в гостиной на узком диване рядом с каким-нибудь другом дома, весельчаком и балагуром, который начнет тут же храпеть так громко, что спать тебе уже не придется. И в том, и в другом случае утро встретит тебя злобным урчанием в желудке, холодом неуютных улиц, отсиженными лицами редких прохожих и бессмысленным гулом машин в пустой голове. И даже как-то сделается радостно, что утомительный праздник позади.

Вот уже много лет я не жду от него ничего хорошего. Меня не покидает ощущение, что когда-то, где-то, у кого-то Новый год, возможно, и был настоящим праздником радости и веселья, предчувствия новой жизни. Но теперь все забылось, ушло во мрак, и мы лишь подражаем в силу привычки и глупого страха тем, кому на этом празднике и впрямь выпадало быть счастливым. Я впервые с особой остротой пережил подобное чувство еще в шестилетнем возрасте, когда меня привели к бабушке встречать новый, 1975 год.

Днем меня заставили дома спать, чтобы, как сказала мама, я «мог высидеть вместе со всеми». Я послушно пошел спать днем, чего никогда прежде не делал и пытался уснуть. Но сон не шел. Чем больше я старался, тем хуже получалось, и скоро мне стало понятно, что заснуть не удастся. Я все ворочался и думал о маминых словах, о том, что «придется высидеть». Эти слова никак не вязались с радостным ожиданием праздника. Почему-то вспоминалась очередь в зубной поликлинике и маленький детский горшок на даче. Время, пока я лежал под одеялом с закрытыми глазами, тянулось бесконечно.

Потом в комнату вошла мама, включила верхний свет, сказала «пора вставать» и громко крикнула в дверь отцу: