Читаем без скачивания Без объявления войны - Виктор Кондратенко

— Где командир батареи? Где? — воскликнул Буртаков.

— Я командир батареи. Лейтенант Скороход Григорий Сергеевич. — Из блиндажа вышел человек с усталым серо-землистым лицом.

Буртаков, задыхаясь от гнева, сказал:

— У вас на виду выстроились вражеские танки. Почему огня не открываете? Накажите наглецов! Командующий фронтом требует уничтожать врага всюду, где бы он ни появился.

— Надо не только требовать, но и заботиться... У нас нет снарядов. Голым кулаком не стукнешь по танкам. За мостом мы прикрывали отход частей, били так, что стволы пушек стали малинового цвета. Бойцы от стволов прикуривали.

— А почему не подвезли снарядов?! Чья вина? Да это же ЧП! — возмущался Буртаков.

Посматривая пристально на танки с черно-белыми крестами, Филь тихо и печально проронил: «Там, где Горынь круто вьется...»

В неподвижной обманчивой тишине за рекой над пыльными крышами мукомольной фабрики угасал закат. Я молча смотрел на немецкие танки. Вот тебе и срезали танковый клин. Вместо разгрома я вижу его стальное острие. Горынь приносит горечь. Прощай, все задуманное. Начинать придется не с победы, а с трудного поля боя, на котором надо во что бы то ни стало устоять. В сердце боль и тревога. А что, если и дальше так быстро начнет продвигаться враг? Что будет с нашей Родиной? Я не слышал, о чем говорил Буртаков с командиром батареи. Смотрел и смотрел на немецкие танки, пока они не превратились в черные, едва заметные бугры, а потом слились с потемневшими кустами и совсем потерялись в густых сумерках.

На правом берегу Горыни над крышами мукомольной фабрики взлетела и рассыпалась белая ракета.

— Что это? — спросил Филь.

— Это у них сигнал к сбору, — ответил командир батареи и продолжал: — Ночью они не наступают — перегруппировывают силы, подтягивают резервы, пополняют боеприпасы, заправляют танки горючим. Но разведку ведут усиленно и до рассвета освещают пожарами свой передний край.

Командир батареи оказался прав: как только наступила ночь, за Горынью вспыхнули большие яркие костры и превратились в пожары. Пламя, раздвигая ночной мрак, поднимало над рекой багровый парус. В Горыни гасли тысячи искр.

— И люди в том пекле... Наши люди! — сокрушался Буртаков. — Человеческие судьбы, как искры, летят по ветру. Кто дал фашистам право жечь наши села? Теперь вы видите, как нужны снаряды.

За рекой эарокотали танковые моторы. Вспыхнули и погасли фары. Рокот стал глуше.

— Ушли! — сказал лейтенант Скороход. — Завтра в шесть утра загремит бомбежка. В семь откроют минометный огонь и, возможно, попытаются форсировать Горынь. Они воюют по расписанию...

— А как действуют немецкие автоматчики, Григорий Сергеевич? Вашей батарее приходилось отбивать их атаки? — спросил Филь.

— Встречались с ними не раз. Атакуют они больше с флангов, стараются зажать батарею в клещи, окружить. Ходят в атаку в полный рост с криком: «Рус, ком»! Пьяные, черти, настойчивые.

— Пьяные?

— После боя проверяли трофейные фляги — все ромом пахнут.

Следя за пожарами, Филь снова спросил:

— А вы не знаете, в чьих руках Луцк и Ровно?

— Хотел у вас узнать. Связь скверная. Информации нет.

На высотку примчался Ашот Саркисьян:

— Снаряды привезли.

— Быстро разгружайте. — Командир батареи заторопился. Спускаясь с высотки по ходу сообщения, сильно прихрамывал, часто останавливался.

Мы вышли на шоссе в тот момент, когда артиллеристы почти выгрузили из трехтонок присланные им ящики со снарядами. Водители машин торопили бойцов, они везли боеприпасы еще и в танковую часть. Наша корреспондентская бригада, простившись с лейтенантом Скороходом, присоединилась к колонне грузовиков.

Давно не приходилось «эмке» проходить по таким лесным дебрям. Вся надежда на Хозе. Тут нужно не только умение, а какое-то особое чутье, чтобы обминуть топкое место в низине и выбраться из глубоких, неожиданно возникающих на пути колдобин. Да еще не зазеваться на крутом повороте и не потерять во тьме хвост прямо-таки ускользающей колонны. Машины шли без фар, изредка подавая короткие сигналы. Мы уже начали раскаиваться, что, не выяснив дороги, так доверчиво помчались вслед за грузовиками. С нарастающим отчаянием прислушивались к сильному поскрипыванию рессор. Только бы не обломаться и не застрять в этой глухомани.

В танковую часть приехали в полночь. В палатке, слабо освещенной электрическим фонарем, шло совещание. Проверив наши документы, полковник Николай Федорович Загудаев принялся уточнять с командирами боевую задачу. С рассветом танкистам предстояло прикрыть отход стрелкового корпуса.

— Опять отходим на заранее заготовленные позиции, — шепнул Буртаков и до боли сжал мою руку.

Из беглой оценки танкистами оперативной обстановки мелькнуло просветление: между Луцком и Ровно в районе Клевани успешно действовал 9-й механизированный корпус Рокоссовского. Правофланговая танковая дивизия 19-го механизированного корпуса Фекленко продолжала удерживать Ровно. Луцк тоже был в наших руках.

— Кажется, все, — сказал полковник Загудаев, подписывая боевой приказ. Когда командиры танковых батальонов вышли из палатки, он обвел нас воспаленными от долгой бессонницы глазами. — В бою характер человека раскрывается мгновенно. Если заячье сердце, то львиная грива не вырастет. Но таких единицы. Танкисты народ отважный. Корреспондентам есть о чем писать.

— Товарищ полковник, командующий фронтом требует от войск наступательных действий. Этого не видно. Они обороняются. Кто мешает выполнять приказ Кирпопоса? — спросил Буртаков.

— Я могу вам назвать виновника... Наш противник. На всех направлениях, где мне пришлось вести с ним бой, он превосходил нас по силам и средствам в три раза. Но все же мы наступали. И останавливали его, и отбрасывали. Он нес значительные потери, несмотря на то, что у нас в части были считанные тяжелые машины. — Волевое лицо полковника то уходило в тень, то снова появлялось над столиком в луче электрического фонарика. Он чуть повышал голос. — И в основном — легкие танки Т-36, БТ-5, БТ-7. Эти машины ходили в освободительные походы в Западную Украину, Бессарабию. Моторы отработали свои часы, износились, требуют ремонта, а тут их запускают на всю катушку, в атаке с противником надо сходиться на полном ходу. Заметьте, у него танковая пушка сильней, чем у нас. Он может упреждать огнем подход наших легких танков. Полтора километра у него в запасе. Но воевать нам надо и бить противника тоже. Завтра у нас горячий денечек. — На последнем слове полковник сделал ударение и как бы дал нам понять, что разговор окончен.

Во время ночной беседы я почувствовал, что силы мои иссякают. Фронтовая дорога измотала, и усталость прямо-таки валит с ног. Сердце покалывает, сдает, как мотор старого танка. Наконец мы вышли из душной командирской палатки. Ночь тихая. Земля теплая. На траве ни росинки. Расстелив на земле шинель, я лег рядом с танкистами под высокой сосной.

Я уже засыпал, когда услышал близкий шепот:

— А помнишь, Семен, из первого батальона футболиста Сашку?

— Короля воздуха? Да я с ним в прошлом году в одной команде играл. Он выше всех прыгал и всегда красиво голы головой забивал.

— Так ты слушай: Сашка со своей «тридцатьчетверкой» стоял в засаде. Он всегда был мастером маскировки. Уже в сумерках видит: танк немецкий ползет. Остановился. Из верхнего люка вылез гитлеряка, послал белую ракету, потом вторую. Смотрит Сашка — ползут, черти полосатые, на стоянку. Он — к орудию и врезал им как со штрафного. Что ни удар, то факел! Четыре танка сжег, только пятый успел удрать.

— Прекратите шептаться! — послышался властный голос.

Я ликовал. «А говорят, под лежачий камень вода не течет? Бывает и наоборот... Какой материал! Гвоздь номера! Пойдет на первую полосу. Надо только узнать фамилию танкиста и поговорить с ним».

Низко на иглистых ветках мерцали звезды. Казалось, стоит лишь протянуть руку — и можно сорвать любую из них, даже ту, что горит в тени облаков.

Проснулся от рокота моторов и тяжелой поступи танков. Земля дрожала. Боевые машины выходили на дорогу, строились в походную колонну. Где же мои ночные соседи? Как жаль... Опростоволосился. Разве так поступают настоящие газетчики? Я проклинал свою щепетильность и тот властный голос, который заставил танкистов прервать разговор под сосной. А танковая колонна уже грохотала на опушке. Готовился к походу второй эшелон. Досада мучила меня. Чувствовал вину перед неизвестным Сашкой-танкистом.

— Ты почему такой хмурый? — с удивлением встретил меня у лесной криницы Филь.

— Прощай, первая полоса... Выпустил из рук звезду.

— Ты что, спросонья? Бывает... — вмешался в разговор Буртаков. — Освежись родниковой водицей, и давай к походной кухне поспешим. — Он открыл крышку карманных часов. — Время уходит... Завтрак прозеваем.