Читаем без скачивания Грех на душу - Светлана Алешина

— Однако же Адам Станиславович так и не пришел, — заметила я.

— Может быть, его что-то задержало? — неуверенно произнесла Эдита Станиславовна. — Вы огорчены? Право, не стоит! Давайте лучше послушаем музыку! — неожиданно предложила она, загадочно улыбаясь. — Угадайте, кто моя любимая певица?

— Пугачева! — брякнула я, не подумав.

Эдита Станиславовна укоризненно покачала головой.

— Неужели не догадались, милочка? — умоляюще проговорила она. — Но это же так просто! Ну, хорошо, подскажу вам — мы с этой прекрасной певицей полные тезки… ну же!

— Неужели Пьеха? — сказала я. — И как это я сразу не сообразила!

— Ну конечно! — расцвела Эдита Станиславовна, бросаясь куда-то в угол, где стояла застекленная тумбочка. — У меня есть все ее пластинки, даже самые старые… А вы любите Пьеху?

— Боюсь, я несколько опоздала, — с сожалением ответила я. — В дни моей молодости Пьеха не была уже столь популярна.

— И напрасно! — с неожиданной неприязнью произнесла Эдита Станиславовна. — Настоящий талант никогда не теряет актуальности! Впрочем, если эта музыка оставляет вас равнодушной — я не настаиваю…

— Но я просто имела в виду… — начала оправдываться я, поняв, что наступила Эдите Станиславовне на любимую мозоль. Не знаю, удалось ли бы мне выкрутиться из этого неловкого положения, но меня спас Кавалов. Он вдруг заглянул в комнату и довольно холодно сообщил своей супруге:

— Подойди к телефону! Там твой братец желает услышать твой голос.

Эдита Станиславовна растерянно улыбнулась и устремилась вон из комнаты, что называется, подобрав юбки. Мне ничего не оставалось, как последовать за ней. Разумеется, я тут же оказалась под опекой Кавалова, который пренебрежительно заметил:

— Моя дражайшая половина, наверное, утомила вас всякой чепухой. Удивительно, какими пустыми созданиями могут быть иной раз женщины! Видимо, единственное их предназначение — продление рода человеческого — убедился в этом на собственном горьком опыте! — Он самодовольно рассмеялся. — К вам это, конечно, не относится, вы — деловая женщина. Но посмотрите на мою супругу — годами ишачить на этого выжигу, собственного братца! Для этого надо быть поистине без царя в голове! Подбирать те жалкие крохи, которые этот гарпагон выделяет от своих щедрот! Вы можете это понять? Я не могу. Может быть, вы сумеете убедить ее?

Мне уже делалось тошно. Симпатичная компания достала меня уже до самых печенок. Судя по всему, Адам Станиславович оказался умнее меня и решил проигнорировать званый вечер. Пора было и мне сматывать удочки. Я мило улыбнулась и сказала:

— Непременно попробую как-нибудь переубедить вашу супругу! В самом деле, пусть сменит обстановку. Например, займется экстремальными видами спорта. Бертольдов, я думаю, охотно составит Эдите Станиславовне протекцию. Адам Станиславович просто умрет от зависти. Ну, как вам моя идея?

Кавалов на секунду опешил, поднял вверх брови, но потом все-таки заставил себя расхохотаться.

— А вы — тонкая штучка! — одобрительно заметил он. — Признаться, недооценил вас… Однако, знаете ли, это самое простое — отделываться от философских вопросов иронией. Женский пол — категория парадоксальная…

— Странный какой-то у нас с вами разговор получается, — сказала я. — Вроде женский день… Я могла бы рассчитывать на снисхождение…

Кавалов сверкнул очками и открыл рот, собираясь изречь что-то веское, но в этот момент его супруга, разговаривавшая по телефону, так ахнула, что всеобщее внимание моментально устремилось в ее сторону.

— Ну что там такое? — с досадой пробормотал Кавалов, отступая от меня на шаг.

Эдита Станиславовна положила трубку и обернулась к гостям. Лицо ее казалось сейчас растерянным и жалким. Обведя всех испуганным взглядом, она пролепетала:

— У Адама опять неприятности! Под утро кто-то ломился в магазин. Разбили стекло в двери. Опять сработала сигнализация, опять приезжала милиция, а сегодня он полдня провел в отделении, полдня искал, кто вставит стекло… теперь у него поднялось давление, он просто никакой… Я сейчас же должна к нему поехать!

— Злоумышленника поймали? — деловито осведомился Бертольдов.

— Ну что вы говорите, Макс? — с упреком отозвалась Эдита Станиславовна. — Когда это у нас кого-нибудь ловили?

Пашков молча слушал, приподняв левую бровь. Лицо его было бесстрастно. Трудно было понять, радует его или огорчает эта новость.

— Адам в своем репертуаре! — провозгласил Кавалов, воздевая руки к небу. Весь город отмечает праздник, и только у него бедлам и форс-мажор! Можно подумать, что мы живем в Чикаго времен «сухого закона». А ты, конечно, сейчас опять будешь страдать и утирать его крокодиловы слезы! Добро бы, от этого толк был! Но ведь ты даже спасибо не дождешься. Между прочим, твой Адам кому-то, видно, здорово насолил, если ему устроили такую веселую жизнь!

— Ну что ты говоришь? — сквозь слезы пробормотала Эдита Станиславовна. — Адам никому не делает зла! За что его третировать?

— Я тебе миллион раз говорил, — назидательно произнес Кавалов. — Доиграется твой братец! Думаешь, никто не знает… — тут он вдруг осекся и невольно оглянулся на меня.

Я сделала вид, что сплю с открытыми глазами. Тем не менее Кавалов не стал развивать свою мысль.

— В общем, дело твое, но мое мнение ты знаешь — бросай этот магазин к чертовой матери! Пусть твой братец один повертится! А моей дочери чтобы там и ноги больше не было, слышишь?!

— Это и моя дочь, между прочим! — обиженно всхлипнула Эдита Станиславовна.

— Тем более! — отрезал Кавалов.

Возникла неловкая пауза. Все как-то сразу почувствовали себя здесь лишними. Даже у Эдиты Станиславовны был вид провинциальной девчонки, заблудившейся на столичном вокзале. Один Пашков как ни в чем не бывало опять что-то жевал.

— Пожалуй, мне пора! — решилась я прервать молчание.

Мое замечание всех расшевелило. Задев крепким бедром стол, поднялся экстремал Макс и громогласно объявил:

— Ну, раз пошла такая пьянка… Как говорится, пора и честь знать! Наше вам за хлеб за соль!

Следом за ним поднялась и Регина, пожалуй, впервые за вечер открывшая рот.

— Правда, мы пойдем! Уже поздно…

— Да вот, я так и знал! — сердито процедил Кавалов. — Уж что-что, а испортить праздник — это твой братец умеет! Ну что ж, не смею никого задерживать! Все равно в этом доме сегодня ждать уже нечего. Как говорится, где стол был яств — там гроб стоит. Приношу свои глубокие соболезнования!

В свои слова он вложил изрядную долю сарказма, направленного в основном против собственной супруги. Однако Эдита Станиславовна, поникшая, расстроенная, вряд ли могла сейчас по достоинству оценить его старания. С трудом вырвавшись из глубокой задумчивости, она вдруг махнула рукой и сказала:

— Ах, я тоже ухожу! Ты как хочешь, а я должна увидеть брата!

— Я не попрусь сейчас в гараж, даже не надейся! — злорадно сообщил Кавалов.

— Ах, я доеду на троллейбусе! — сказала Эдита Станиславовна. — Или возьму такси!

— Могу вас подвезти, — предложила я.

Эдита Станиславовна признательно мне улыбнулась. Это почему-то окончательно взбесило Кавалова. Он трясущимися руками выхватил из кармана пачку сигарет и крикнул:

— Прекрасно! Я поеду! Сяду за руль в нетрезвом виде — ради бога! Ради своего замечательного родственника я готов на любые жертвы! Извольте!

Атмосфера накалялась. Сладкая пара — экстремал и художница — под шумок предпочли улизнуть, наскоро попрощавшись. Хозяйка неожиданно начала беззвучно, но обильно лить слезы. Кавалов, избегая смотреть по сторонам, курил сигарету, часто и лихорадочно затягиваясь.

Я и не заметила, как со мной рядом оказался Пашков. Взяв меня под локоть железной рукою, он негромко сказал мне на ухо:

— Предлагаю покинуть этот дом! Я знаю, что теперь начнется. Полчаса они будут обвинять друг друга в смертных грехах, а следующие полчаса клясться в вечной любви. Зрелище почти невыносимое.

Я решила прислушаться к его словам. Супруги Каваловы, действительно, сосредоточились друг на друге, практически перестав замечать все вокруг. По-моему, они даже не расслышали моего «до свиданья».

Мы с Пашковым выбрались на улицу. Тихий переулок неподалеку от телестудии был освещен мягким светом ночных фонарей. По черному небу плыли разорванные в клочья тучи. Из разрывов выглядывали слабые звезды. У ветра был особенный, весенний запах.

— Я вас провожу! — уверенно заявил Пашков.

— Меня не стоит провожать, — заметила я. — Вы уже слышали — я на машине.

— Тогда проводите вы меня, — нисколько не теряясь, сказал морской волк. — Время позднее, общественный транспорт ходит из рук вон плохо. Пожалейте скитальца.

Он говорил небрежно, беззастенчиво уставившись мне прямо в глаза. Такая уверенность мне не слишком-то понравилась, но я не нашла веского повода отказать. Однако решила держаться с этим морячком посуше.