Читаем без скачивания Искатель. 1966. Выпуск №5 - Виктор Смирнов

Он прошел мимо кормовой лавки, возле которой фермер грузил на грузовик мешки с концентратом. До Лайтнера донесся сухой сенной запах концентрата. Он повернул за угол, прошел два квартала и понял, что перед ним дом Агнес Мур. Он поглядел на темный портик и вспомнил тот давнишний вечер, когда портик тоже был темным.

Там же была и лавочка, на которой он и Агнес сидели тогда, не говоря ни слова, ощущая, как кровь громом стучит в сердце… Круглое плечо прилегало к его руке, и наступил момент, когда дыхание их оборвалось, чтобы, вернуться потом прерывистым и быстрым. И в этот момент ее отец неожиданно появился на дорожке у входа и обнаружил их сидящими на разных концах лавочки. И если он что-нибудь и заподозрил, то не подал вида, кивнул им и вошел в дом.

Лайтнер улыбнулся, вспомнив об этом. Он не чувствовал волнения, только слегка удивился тому, что когда-то все это представлялось ему значительным. В доме Муров горел свет, но он не стал поворачивать к их двери.

Он пошел дальше и через квартал остановился перед своим домом.

Дом был не освещен — очевидно, его нынешние хозяева ушли. В нем мало что изменилось. Живая изгородь была подстрижена ниже, чем раньше, и вдоль дорожки выросли новые кусты. Дом недавно покрасили. Это был его дом, и он стоял перед ним в сгущающейся темноте и смотрел на него. Воспоминания заполнили его сердце и завладели умом.

А в тысяче миль оттуда два человека напряженно всматривались в кривые, выписываемые приборами на бумажных лентах.

Лайтнер смотрел на дом, потом поглядел на деревья, окружавшие его. Сквозь ветви их проглядывали звезды. Лайтнер отступил на середину улицы, откуда он мог видеть вечернее небо. Он стоял, широко расставив ноги, запрокинув голову, и смотрел на звезды. И звезды, казалось, смотрели на него.

Далекие солнца улыбались ему и маняще подмигивали. Как женщина, подумал он, далекая, холодная, но зовущая — зовущая прийти и познать неведомое, ощутить горячие волны скрытого пламени. У Лайтнера перехватило дыхание.

Это была его жизнь. Для нее он был создан. Долгие годы обучения, занятия и труд, отказ от всего ради того, чтобы стать существом этих далеких солнц. Многое старалось помешать ему, но он победил. Картер, старик Картер наказывал его так, как не наказывал никого в Академии, — длинными часами работы, когда остальные отдыхали, постоянной практикой, направленной к совершенству, которого не достиг никто, кроме него. Но он им показал, Он не отказывался ни от чего, он впитывал все, как губка. Теперь его не остановить. Он был готов к Дальнему Космосу.

Руки Лайтнера медленно поднимались, пока не вытянулись кверху. Так он и стоял — ноги, широко расставленные, голова откинута назад и руки, протянутые к звездам.

Воздух бился у него в горле. И этот звук вернул его к действительности. Он уронил руки, обернулся и побрел к дому. Дом возвышался перед ним в темноте, и он улыбнулся ему сдержанной, сухой улыбкой. Приятно было увидеть его, но что он здесь делает? Он и не принадлежал этому дому. Он взглянул вверх. Там, высоко в Дальнем Космосе, была его судьба. Он громко рассмеялся и почувствовал, как им овладевает беспокойство. С поющим сердцем он возвращался к автолету. Он шел быстро, не глядя по сторонам.

Харди откинулся на кресле, кончив изучать графики. И прежде чем он заговорил, Картер увидел решение по его лицу, а Харди понял, что Картер знает. Он перегнулся через стол и накрыл ладонями руки Картера.

— Уолтер, мне очень жаль. Мне в самом деле очень и очень жаль.

Картер не ответил. Харди сказал:

— Ты же понимаешь. Человек должен верить в нечто большее, чем его стремление. У него должны быть корни.

Картер ничего не ответил.

— Этому мальчику не к чему возвращаться. У него нет настоящей связи с Землей. В глубине сердца он не думает ни о нас, ни о своей планете. Ему ничего не нужно, кроме Дальнего Космоса, он ставит его превыше всего.

Картер ничего не ответил.

Харди сжал руки Картера и потряс их.

— Уолтер, послушай, этот мальчик — фанатик. И мы не можем допустить таких людей в Дальний Космос. Он не для тебя, не для космонавтов, не для Земли. Неужели ты этого не видишь?

Картер поднял голову, и Харди увидел его глаза. В них горела ярость, которой Харди никогда прежде не видел. Картер вздохнул и хотел заговорить, но Харди перебил его:

— Не говори этого, Уолтер. Пойми, что, когда этому мальчику придется попасть в необычные обстоятельства, его решения могут быть неразумными. Он может действовать нормально, но есть шанс, что это будет не так. Он настолько любит Космос, что он неуравновешен; человек должен любить что-то больше, чем то, чему он посвящает жизнь, иначе он становится фанатиком и ему нельзя доверять. То же самое сейчас творится и с тобой. Ты любишь этого парня, но… как это говорится?

Тебя б я вполовину не любил,Коль не любил бы больше честь свою…

Это и есть ответ на все.

Картер опустил голову на руки. Он сидел неподвижно, но потом руки его дрогнули и пальцы побелели от напряжения…

Он протянул руку и подобрал половинки сломанной линейки. Он держал их на ладони, и затем поднял глаза к Харди. Ярость в них исчезла Он сказал:

— Все в порядке, Сесил. Спасибо тебе. Большое спасибо.

И он выкинул обломки линейки в мусорную корзину.

Василий Чичков

ЧАС ПО-МЕКСИКАНСКИ

Старый автобус фирмы «Форд» стоял на конечной остановке. Когда-то автобус был покрашен в синий цвет, но от времени краска поблекла, и он стал серым. А может быть, даже и не серым — кто теперь определит его цвет. И все-таки на боках автобуса сохранились ярко-красные надписи «Синдано»,[1] а сзади черной краской, может быть рукой самого шофера, было старательно выведено: «Приведите ко мне девушку, потому что, когда я к ней хожу, она царапается».

Автобус отправлялся в десять ноль-ноль, и пятеро пассажиров пришли за полчаса до назначенного времени, забросили чемоданы на решетку багажника, укрепленного на крыше, и заняли места.

— Старая колымага, — сказал пассажир по имени Эдвардс, который выделялся среди всех присутствующих. Несмотря на жару, он был в темном костюме, белой накрахмаленной рубашке и туго затянутом галстуке. Его черные волосы были жирно намазаны бриолином и оттого напоминали воронье крыло.

— Да, сеньор, — согласился с Эдвардсом сосед в широкополой шляпе, по виду крестьянин.