Читаем без скачивания Адское ущелье - Луи Буссенар

Однако зоркие наблюдательные юноши обратили внимание на одну частность: его оружие выглядело безупречно ухоженным, что в общем-то не свойственно коренным жителям сих мест.

Сиу остановился в пяти-шести шагах от настороженных метисов и, желая показать, что явился с миром, вынул руки из карманов, не дожидаясь приказания.

— Что нужно моему брату? — спросил Жан на правах старшего.

Не отвечая, индеец выпустил изо рта длинную черноватую струйку слюны и тяжело задумался, словно подыскивая слова. Он жевал табак подобно чистокровным янки.

— Мой брат знает Боба? — спросил краснокожий на ломаном английском.

— Да.

— Боба-конокрада? Плохая ковбой… снимать скальп с индейцев…

— В чем дело? — резко прервал Жан. — Что с Бобом, нашим другом?

— Боб — не друг сыновьям Новой Франции…[72] Боб предатель. Выдать вас людям из города.

— Ты лжешь!

— Клянусь моим тотемом[73], голубой черепашкой со дна озера Минни-Вакан[74].

— Жак, — сказал Жан брату по-французски, — эта птица должна очутиться в силке. Возьми-ка лассо… А ты, Франсуа, сними шомпол со своего винчестера. Надо всыпать ему по оскальпированным штанам. Краснокожий смахивает на Иуду. Если его сцапать и высечь как следует, он скажет правду.

С молниеносной быстротой на индейца набросили лассо. Братья действовали удивительно слаженно, с невероятной ловкостью и силой, которую трудно было предположить в юношах, почти подростках. Железный прут взвился над пленником и обрушился вниз, оставив на коже лиловый рубец.

— Боб — наш друг, мерзавец, и ты получишь по заслугам! — проворчал Франсуа.

— О! — вскрикнул незнакомец, чей тон и поведение разительно изменились. — Не бейте! Фрэнк, Джим[75], снимите с меня это чертово лассо… Комедия окончена!

Франсуа в изумлении выпустил из рук шомпол, а Жак — лассо. Жан проговорил, заикаясь:

— Да это же Боб! Чертов Боб!

— Он сам себя не узнал бы в таком обличье! — заметил Жак, распутывая лассо, чтобы освободить лжеиндейца.

— Мы так беспокоились, дружище! — добавил Франсуа, с силой сжимая его ладонь.

— Уф! Полегче! От рукопожатия такого силача, того и гляди, хлынет кровь из-под ногтей.

— Наш смелый друг! — воскликнул Жан. — Как мы рады вас видеть! Я бы обнял вас, но вы так ужасно намазались…

— Так-то будет лучше! Вы собирались задать мне знатную трепку! — Боб смеялся и старался шутить, чтобы скрыть свои чувства. — Как глупо! — проговорил он дрогнувшим голосом. — Ваше доверие, искренняя симпатия, то, как вы бросились на мою защиту… при мысли об этом во мне все переворачивается… Черт побери! Как здорово, что я заявился сюда в этих лохмотьях и разыграл маленькую комедию!

— Но где вы были? Что случилось? Ведь прошло целых три дня! Но главное вы теперь здесь. Однако какой нелепый наряд!

— Ловко я изобразил краснокожего?

— Куда уж лучше! Вы обманули даже нас, метисов! А где ваша лошадь?

— Украли. Подозреваю, что к этому приложил руку бывший хозяин, тот самый блюститель, что вешал меня. Но это не страшно. Добуду себе другую. Я опоздал, зато набит новостями, словно почтовое отделение.

— Нужно расседлать лошадей. Пойдемте в дом, закусим и поговорим.

— Нет, пусть стоят наготове. Привяжите их около дома. Всякое может случиться.

— Говорите же, Боб! Мы вас слушаем.

— Так вот. Оставив вас, я отправился на окраину Гелл-Гэпа к другу, с которым в былые, менее счастливые времена, я разбойничал в этих местах. Это верный человек, хотя и отъявленный негодяй. Чтобы изменить внешность, пришлось перевоплотиться в индейца. Это довольно просто, особенно для нас, тех, кто взял в жены индианку. Их племя считало нас своими. Мы, право, недурно изучили язык и обычаи индейцев, вплоть до танцев и тайных обрядов. И вот я вырядился индейцем сиу и, как говорят в театре, полностью вошел в роль. Друг снабдил меня двадцатью долларами.

— Эх! — прервал его Жан. — А я-то отпустил вас без цента![76]

— Если будете мне мешать, я никогда не закончу. Итак, я направился в салун, где произвел-таки впечатление… Уже давно индейцы не появляются в Гелл-Гэпе. Меня окружили полковники, судьи, профессора, доктора — словом, все титулованные господа, каких в моей стране пруд пруди. Я позволил им напоить себя и стал морочить голову дурацкими историями, как и подобает настоящему дикарю. Между тем я заметил сидящего в углу ирландца — того самого подонка, кому вы наподдали. Он пил в одиночестве, что показалось мне весьма странным, и все время поглядывал на стенные часы. «Этот человек после того, как его отделали, наверняка стал врагом», — подумал я. Он страшно злопамятен, этот пэдди. Я его хорошо знаю, в нем яда столько, что хватит на целое гнездо гремучих змей. Он пил мало — стало быть, боялся захмелеть. Смотрел на часы — значит, опасался пропустить время встречи.

— Очень тонкие и верные наблюдения, — заметил Жан, — ваша логика безупречна. Вы — настоящий следопыт!

— Ну, это пустяки, — отмахнулся Боб, — тем временем я влил в себя около дюжины стаканов. Такая доза уложила бы на месте менее закаленного выпивоху. Затем я вышел… внезапно, будто мне стало плохо… проделал несколько номеров, изображая мертвецки пьяного, а потом рухнул на спину, раскинул руки и ноги и захрапел, словно медведь, обожравшийся медом. Но при этом один глаз не закрывал. Через четверть часа ирландец вышел, держа руку на кобуре и поминутно оглядываясь, как бы опасаясь слежки. Я двинулся за ним той легкой неслышной поступью, которой восхищались даже индейцы. Так мы шли семь-восемь минут и оказались… ставлю один против ста… ни за что не догадаетесь! Мы оказались около телеграфного столба, чью высоту мне довелось измерить при помощи пенькового галстука. Около этой проклятой деревяшки уже кто-то стоял… Разговор велся почти шепотом… с превеликими предосторожностями я подполз поближе, и мне удалось разобрать несколько слов… кажется, было названо ваше имя, затем я уловил слова: «трое братьев», «проклятые метисы», «покончить с ними», «доллары», «след»… Конечно, хотелось услышать больше, но любое движение могло выдать мое присутствие. Впрочем, разговор продолжался недолго. Через десять минут они уже договорились. Но о чем? Вот вопрос. Потом парочка разошлась. Я дал пэдди улизнуть, а сам последовал за вторым. С ирландцем-то было просто, я выследил его играючи. Но второй знал дело как свои пять пальцев — так говаривал мой приятель Реми, парижанин, которого оскальпировали черные котелки. Десять раз он отскакивал в сторону с револьвером на изготовку, дышал мне почти что в лицо. Короче, настоящий дикарь: недоверчивый, ловкий, с тонким слухом. Однако мне удалось его обмануть. Мы играли в кошки-мышки не меньше двух часов, трижды обогнули Гелл-Гэп, преодолевая равнину, перекопанную золотоискателями, и, наконец, он скрылся в роскошном доме — самом красивом в городе, расположенном за зданием суда. Уф! Время было уже позднее, а я буквально валился с ног, так что пришлось улечься попросту возле церкви в компании с пьяными парнями, они в жару часто дрыхнут под открытым небом. Слишком долго рассказывать, как мне удалось увидеть этого загадочного типа, подобраться поближе, чтобы удостовериться, что вчерашний голос принадлежал именно ему, собрать сведения: на что живет, откуда явился, как у него обстоят дела с финансами — хотя бы приблизительно… Скажу только, что на все и понадобилось три полных дня. Я продвигался вперед маленькими шажками, был терпелив, как настоящий краснокожий. Маскарадный костюм сделал меня неузнаваемым, но зато изрядно мешал в расспросах.