Читаем без скачивания Лекарство от одиночества (СИ) - Юлия Резник

— А сколько тебе учиться? Три года? — поддерживает разговор свекор.

— Два.

— И еще два ординатуры, — добавляет Юра.

— Ну да. Ты против?

— Почему против?

— Не знаю. Так кажется.

Я вскакиваю из-за стола. Начинаю суетливо убирать тарелки и чашки. Глажу по головешке Мишку, который, почувствовав напряжение, нахохлился в своем стульчике. Всячески суечусь. Юра моих слов не комментирует, и я гадаю, что это значит… Почему-то с тех пор, как мы выяснили правду о Мишкином отцовстве, я не могу перестать думать о том, как многим мне пришлось пожертвовать ради мужа. Можно ли вообще назвать это жертвой? А если нет, почему в моем сознании это стало восприниматься именно так? Может, это банальная защитная реакция, которая включилась в ответ на боль, что он невольно мне причинил, когда обо всем узнал? Я помню, как страшно мне было, как одиноко… Я даже теперь не уверена, что мы это преодолели.

— Если ты восстановишься, мне можно будет поставить крест на шансах стать отцом.

Я сглатываю. Интересно, он же, наверное, понимает, что едва ли не прямым текстом мне сейчас говорит, что Мишка ему никто? А я ведь, боже… Я ведь всерьез ничего такого не планировала. Так, узнать. Ну, мало ли.

— Ты уже отец, Юра, — шепчу я.

— Не перекручивай! Ты понимаешь, о чем я.

— Если честно, не очень.

— Я люблю Мишку! Не надо делать из меня монстра. Он мой сын, и это не обсуждается.

— Эти слова идут сильно вразрез с тем, что ты, Юр, озвучил чуть раньше.

— Я понимаю, как это может выглядеть. Но согласись, в нашей ситуации нормально то, что я хочу еще одного ребенка.

Так ли это? Я не знаю. Все так запуталось. И, наверное, в его словах есть какая-то правда. Просто мне сложно разглядеть ее сквозь призму лютой обиды за Мишку. Мне кажется, даже самими этими разговорами мы предаем его снова и снова.

— Юр, а мне вот интересно… Насколько в твоих планах учитываются мои интересы? Ну, так, для разнообразия.

— Ты же хотела второго.

— Да. Но не потому, что первый недостаточно для тебя хорош.

Я отворачиваюсь, благодарная родителям за то, что они поспешили нас оставить наедине еще в самом начале разговора.

— Ну что за хуйню ты придумала? Разве я давал понять, что он недостаточно хорош, Эля?

— Да, — плачу я. — Да, Юр… Каждый раз, когда отводишь взгляд, глядя на него. Ты именно это и даешь мне понять.

ГЛАВА 10

Мы не разругались после того разговора в пух и прах, жизнь не свернула под откос в той точке. Нет, как-то замяли, оставив недосказанность висеть в воздухе, и двинулись дальше, увязая в быту и семейных делах. И все было вроде бы как всегда. Завтраки, работа, смех на кухне, шум моря и бокал новозеландского красного вечером. Так когда я почувствовала, задыхаясь от ужаса, когда осознала, что так, как было, уже не будет? Что это… все! Новая точка отсчета. Когда Юрка убрал мои руки и, широко зевнув, бросил:

— Не сегодня, Эль, ладно? Я что-то устал как пес.

Да нет, конечно, нет. Это такая мелочь на фоне глобального переосмысления, случившегося в нашей жизни… Наверное, оно копилось. Накладывалось густыми мазками на картинку жизни, которая вроде бы висела перед самым носом, а я как раз потому ни черта и не видела, что на нее надо было смотреть, отступив на шаг, со стороны, как на полотна экспрессионистов.

«Ох, Эля! В какой же лютейший пафос тебя потащило, детка», — ругаю себя, переворачиваясь на бок. Юра старательно делает вид, что спит. Я выбираюсь из кровати и на цыпочках сбегаю вниз по лестнице.

На самом деле в живописи я ни черта не разбираюсь. Что неудивительно. Я обычная девочка, выросшая на окраинах города. Нас таких миллионы по всей стране. Единственная выставка, на которой мне удалось побывать в детстве — выставка китайских товаров в загибающемся ДК. Помню, на этом празднике безвкусицы мама купила мне жуткую куртку с опушкой. Я отходила в ней четыре года. С восьмого по одиннадцатый класс.

Так, может, началось с этого? Нет, не с куртки. С разницы… между мной и Юрой. Давай, Эль, по чесноку, ты как на него смотрела? Правильно. Как на Бога, спустившегося к простым смертным. Но только ли потому, что он вытащил тебя с того света? Нет, Эля, нет. Ты всегда чувствовала себя рядом с ним немного… ущербной. Как будто каждый раз удивлялась, что он в тебе нашел. Ведь Валов мог иметь любую, а захотел тебя. В этом-то вся и проблема, да, Эля?

Слава Богу, в гостиной никого. Я тихонько прохожу к холодильнику, достаю бутылку и наливаю себе вина в бокал.

В проживании со свекрами есть не только плюсы, я говорила… Но тебе же все нравилось, Эля? Да. И… нет. Бывало, что я хотела… Не знаю. Пройтись по дому голой, бросить грязные тарелки после ужина, тупо до обеда проспать, не думая о том, что кто-то решит, будто я лентяйка. Или вот, как сейчас, напиться в одно рыло. Но Юру все устраивало, поэтому я молчала в тряпочку. А еще, помнится, ругала себя, что бешусь с жиру. Ну, а чего? Вон, как Юркины родители меня любят.

Раздвигаю балконные двери. Выхожу. Отсюда по крутой винтовой лестнице можно спуститься к пляжу. В полутьме это утопично, можно запросто переломать ноги, но… А черт с ним! Надо пользоваться моментом. Вряд ли у меня будет возможность выйти из квартиры прямо к морю, когда меня отсюда попрут.

Когда… попрут? Так. Стоп,

Ужас сковывает затылок. Вот уж дурочка! Надо что-то делать со своей мнительностью. Все у нас с Юрой нормально. А проблемы… Они у всех есть. Мы со своими справимся. Но прогуляться все равно надо. Снимаю с сушилки теплый махровый халат, просовываю ноги в кроксы и выхожу на лестницу. Ржавый металл стонет под весом тела. Я не худышка, и никогда ей не была. Но на фигуру, как и на внешность в целом, мне грех жаловаться. Среди друзей ходит шутка, что я их местная Ирина Шейк. Мы с ней и впрямь похожи.

Наконец, ноги касаются сырого песка. Бреду вперед, в темень, куда не добивает свет фонарей, установленных на домах. Останавливаюсь, чтобы сделать глоток, и опять топаю, пока сквозь дырочки в кроксы не начинает заливаться вода.

На яркую внешность Юрка и повелся.