Читаем без скачивания Старая крепость - Владимир Беляев

Марко вместе с Григоренко уселись в пролетку.

Двое петлюровцев с винтовками в руках тоже полезли внутрь фаэтона, а третий, маленький, передав им свое ружье, вскарабкался на козлы и взял кнут.

Доктор Григоренко натянул вожжи, и его легкая пролетка первой выехала из крепости в открытые сторожем ворота.

Мягко покачиваясь на упругих рессорах и подпрыгивая, следом за ней покатился из крепости на улицу черный, с поднятым верхом казенный фаэтон. Сытые лошади, опутанные нарядной сбруей, махали хвостами.

Слышно было, как, сбегая вниз, к мосту, лошади звонко застучали копытами по голым камням мостовой.

Сторож закрыл ворота и вернулся обратно во двор.

Соломенная шляпа его лежала на бастионе около засыпанной могилы. Опираясь на суковатую ясеневую палку, с одеждой убитого под мышкой, сторож стоял среди крепостного двора угрюмый и нахмуренный.

– Васька, а не тот ли это большевик, которого поймали вчера в Старой усадьбе? – тихо, дрожащим голосом прошептал Куница, обдавая мое лицо горячим дыханием. – Я после купанья повстречал около Успенской церкви Сашку Бобыря, и он мне говорил, что из Старой усадьбы синежупанники под ружьями вели какого-то большевика. Может, это он самый? Ты не слыхал об этом?

Нет, я не слыхал. И если бы даже слыхал, мне трудно было бы разговаривать сейчас об этом.

Я видел его живым до этого всего лишь один раз. Я не знаю, кто он, как его зовут, есть ли у него семья, я ничего не знаю про него и не узнаю, наверно, пока не вернется из Нагорян мой отец, пока не вернется Советская власть.

Теперь этот человек сделался для меня родным и близким. Мне даже думать было тяжело, что он не подымется из этой черной ямы, не прищурится, взглянув на небо, от солнечного света, никогда не улыбнется и не придет в гости к моему отцу как давно знакомый, свой человек.

Куница снова толкнул меня.

– Васька, давай слезем к нему, а? – шепнул он, кивая вниз на сторожа.

Я повернулся к Юзику и увидел слезы на его глазах. Куница плакал. Ему было страшно оставаться здесь, в этой холодной полутемной башне, после всего, что мы увидели на крепостном дворе. И только я подумал об этом, как у меня самого перехватило дыхание и одна за другой крупные слезы закапали из глаз. Я крепко прижал ладони к лицу, перед глазами пошли зеленые круги, но все равно слезы текли все сильнее и сильнее. Я отвернулся в сторону и прижался лбом к холодной стене. Я видел перед собой в темноте падающего больного коммуниста, я слышал его последний, предсмертный, грозный и вещий крик:

– Да здравствует Советская Украина!

«Душегубы проклятые! Кого вы убили?» В эту минуту я поклялся, что отомщу за смерть убитого петлюровцами большевика. Пусть попадется мне ночью в Крутом переулке курносый Марко Гржибовский! Я сразу проломаю ему голову камнем. И от боли, от досады, что мы не смогли помешать Гржибовскому, когда он расстреливал нашего ночного гостя, я заревел еще сильнее.

– Не надо, Васька, ой, не надо! Ну, уйдем отсюда! Ну, прошу тебя!.. Ну, пошли вниз! – тоже всхлипывая и дергая меня за локоть, зашептал Куница.

И, не дожидаясь ответа, он высунулся из окна. Осторожно опустив ноги на крепостную стену, он смело пошел по ней, раздвигая ветки кустарника, преграждавшие ему дорогу. Услышав шум, сторож поднял голову. Он увидел идущего по стене Куницу, но не закричал, как обычно, и даже не двинулся с места.

Я вытер кулаком слезы и спустился во двор вслед за Куницей.

Спрыгнув со стены, мы оба, медленно ступая по мягкой траве, подошли к сторожу.

– Дядя, они убили того коммуниста, что в Старой усадьбе вчера поймали?.. Да, дядя? – спросил у сторожа Куница так, словно сторож был его старый, хороший знакомый.

– Почем я знаю? – глухо, настороженно ответил сторож. Он недоверчиво разглядывал нас.

Лицо у сторожа вблизи было совсем не такое уж страшное, каким казалось издали. Он, наверное, давно не стригся, голова у него была заросшая, волосы падали на загоревшие уши.

– А вы чьи будете?

Мы назвались.

Оказывается, сторож знает отца Юзика. Про моего он только слышал.

– Видели? – помолчав, все еще недоверчиво спросил нас сторож.

– Мы в башне сидели! – объяснил я.

– Того самого, – теперь уже более твердо сказал сторож. – Я вначале не понял, зачем они сюда едут. Открыл ворота и спрашиваю: целый день стрелять будете? А тот офицер глянул и смеется, ирод окаянный. И еще одежонку мне его дал. А зачем она мне, только грех на душу взял. – И сторож поглядел на вещи убитого.

Мы разглядывали зеленую, выпачканную известкой рубашку и рваную сорочку.

– Дядько, а вы нас пустите в крепость, мы цветов наломаем и принесем сюда, ему на могилу? – сказал Куница.

Сторож согласился.

– Только вечером приходите, – попросил он, – а то днем они тут упражняются – вон всю стену пулями поколупали…

Мы расстались со сторожем как свои люди.

Старик сам открыл нам ворота.

Мимо подземного хода, через крепостной мост мы пошли в город. Куница отправился в гимназию, где давно уже начался первый урок, а я – домой.

Расставаясь, мы условились, что сегодня вечером Куница зайдет ко мне и мы вместе пойдем рвать цветы для могилы этого убитого в крепости человека.

МАРЕМУХУ ВЫСЕКЛИ

Куница пришел ко мне засветло. Пронзительным свистом он вызвал меня на улицу. Я услышал свист и подбежал к дощатому забору.

– Заходи! – крикнул я Кунице. – Я сейчас, только накормлю крольчиху, а потом давай к Петьке сходим за цветами.

– Его дома нету, – хмуро сказал Куница, проходя со мной к раскрытым дверям крольчатника.

– А ты что – заходил к нему?

– Я и так знаю. Он прямо с уроков со своими голоногими в театр пошел.

– В театр? В самом деле?

– Конечно, в театр. Кончились уроки – их всех выстроили на площади и повели. С музыкой. А впереди Марко Гржибовский! – сердито объяснил Куница.

Войдя в крольчатник, Куница сразу наклонился ко мне и спросил:

– Васька, а зачем ты мне набрехал?

– Что набрехал? Когда?

– Будто не знаешь. Да вчера, когда купаться шли… И сегодня утром – про лишай. Ведь бородатый тебя выгнал, да?

– Откуда выгнал? Кто это выдумал? Никто меня не выгонял.

– Как никто? А приказ для чего вывесили?

– Какой приказ?

– А вот какой – на стенке около учительской висит. Приди почитай сам, если не веришь. Сегодня в большую перемену вывесили. А в приказе написано, что тебя за хулиганство выгнали из гимназии. Сам Прокопович подписал… Сегодня Сашка Бобырь был дежурным, он видел, как твою фамилию из классного журнала зелеными чернилами вымарали… Вот. А ты думал – я не узнаю, да? Набрехал-набрехал: «Меня доктор Бык освободил… Ночью с теткой побежали… Вот лишай, посмотри». А сам не знаешь, что доктор Бык уж вторую неделю арестованный сидит за то, что не дал петлюровцам обыск сделать в своей квартире. Мне сегодня ребята рассказали. А я вчера уши развесил, поверил тебе.

Куница замолчал и только постукивал пальцами по кроличьей клетке. Потом обиженным голосом сказал:

– Сегодня утром Котька стал хвастаться, что тебя прогнали, а я ему говорю: «Ничего не выгнали, он больной, а вот выздоровеет и второй раз тебя в речку кинет». А Котька как засмеется. «Больной, – закричал, – больной! Да он плачет сидит, что из гимназии вытурили». Тут, как назло, и приказ вывесили. Зачем ты мне наврал? Не стыдно тебе?

Мне в самом деле было стыдно. Я глупо сделал, что соврал Юзику про лишай и про директора. Кому-кому, но Кунице я мог бы доверить любую тайну. Это не Петька Маремуха. Тот трус и слова никогда не сдержит. А Куница – парень надежный.

Прошлой осенью я сорвал в училище водосточную трубу: хотел по ней влезть на крышу, а труба была ржавая, взяла да и упала. Куница стоял рядом. Потом долго, добрый месяц, заведующий во всех классах допытывался: «Кто сорвал трубу? Кто сорвал трубу?» И учителя тоже спрашивали, но Куница не выдал меня, и с той поры крепче стала наша дружба. Зря я не рассказал ему все, как было. А вот сейчас надо выпутываться.

– Знаешь, Юзик, я думал, все так обойдется. Попугал меня Прокопович, а потом простит…

– «Обойдется!» Жди! – ухмыльнулся Куница. – Вот если придут красные, тогда и простят тебя, а этот бородатый ни за что не простит. Ты еще не знаешь, какой он вредный. И зачем только нас перевели в эту гимназию? Кому это нужно?

– Кому? Петлюре. Он хочет на свою сторону нас переманить, чтобы, когда мы подрастем, за его директорию воевали. Черта лысого! Не дождется, душегуб проклятый!

В это время крольчиха застучала задними лапками по дну клетки.

– Ой, какой у тебя кролик здоровый! Самка, да? – вдруг изумился Юзик, заметив, в глубине клетки красные глаза моей крольчихи.

– Ага, самка, ангорская. Погляди, какая она жирная, полпуда будет… Трус, трус, трус!.. Иди сюда!.. – позвал я крольчиху, протягивая ей желтую морковку. Я был рад, что Куница так быстро перестал сердиться.

Тучная крольчиха выпрыгнула из глубины клетки и ткнулась в мою ладонь горячей мордой. Острыми зубами она схватила морковку и стала быстро грызть ее. На груди у крольчихи от волнения вздымалась белая пушистая шерсть, а на морде шевелились длинные, тонкие усы.