Читаем без скачивания Признание Альбины Кристаль - Людмила Бояджиева

В смятении я потянула пристяжной ремень и он перехватил мою руку. — Напугал вас, понимаю.

— Мне надо было рассказать… Вы уехали… — лепетала я, как загипнотизированная. Наверно, мои глаза излучали тоску и радость такого накала, что он отпустил мою ладонь, смутился и нарочито закашлялся.

— Только что вернулся… Кхе… Нам пора поговорить серьезно и лучше это сделать тут.

— В доме подслушивают!? — проявила я сообразительность и, кажется, покраснела. Щеки вспыхнули, а он уставился в сумрак машинного стойбища, думая о чем-то тревожном. В свете прожекторов блестели крыши спящих иномарок. И почему-то казалось, что за дымчатыми стеклами автомобилей притаилось нечто с огромным, мягким, всеслышащим ухом.

— Скорее всего, прослушка везде. В моем авто безопасно. Не смотрите так, у меня нет мании преследования. И затащил я вас сюда вовсе не затем, чтобы припугнуть, а скорее — подстегнуть бдительность. Я владею информацией, которая, мягко говоря, настораживает. Ситуация, признаюсь, не простая. Мне надо было раньше посвятить вас в особенности этой тридцати трехэтажной индустриальной деревни… Видите ли, в «Путнике» проживают важные персоны, в том числе, имеющие отношение к правительству, к следственным органам. Кое-кому было бы очень приятно устроить здесь хорошенькую баню. Бросить вызов. Вы же помните 11 сентября в Нью-Йорке…

— Теракт? — с ужасом выдохнула я, представив оседающую громаду взорванного дома.

— Попытки уже были, — он глянул на меня испытывающе. — Некто пытался поджечь воздуходув на уровне квартиры Липскера. В бункере шахты оказалась взрывчатка. Еще немного — и разворотило бы пол дома.

— Господи! Взрывчатка! Откуда же я могла знать? Выслушайте меня, Виктор Робертович… — сбивчиво и жалобно я поведала моему герою, как отчаянно боролась за честь беззащитной девушки, осуществляя трюк с пожаром. — Это было недопустимо, легкомысленно, глупо!

— Вы все еще играете в водевили, госпожа Кристель, — в его голосе чувствовалась горькая ирония и мне показалось, что моя фамилия, как намек на роль знаменитой искательницы сексуальных приключений прозвучала не зря. Российский Депардье полагал, что эротический жанр был бы для меня уместнее. О, как он прав! Я почти решилась заверять его в этом, но не успела. Носатое лицо уже изображало прокурорскую строгость:

— К счастью, трагедия не произошла. Помогла чистая случайность. Но вам следует быть осторожней в выборе средств борьбы за женскую честь. И поаккуратней в определении мест для ночных прогулок. Как вы оказались на крыше, милая Домоправительница? Просто какая-то мания бабской детективной самодеятельности охватила круги телеаудитории! Теперь все Даши и Нюши ринутся на крыши и в подвалы в поисках трупов!

Я терпеливо вздохнула в ответ на выходку этого невоспитанного ребенка.

— Во-первых, вы меня обдели. Во-вторых — не дали рта открыть, забрасывая нелепыми обвинениями. На крыше я оказалась по требованию вашей супруги! Чей-то кот съел растения в ваше зимнем саду… — пролепетала я, понимая, что за посещение пентхауса буду наказана — Блинов отстранит любопытную даму от содействия в наблюдении за атмосферой дома. — Не могла же я оставить в беде животное. Бедняжка потерялся…

— Потеряться можешь ты, — хмуря брови, Виктор неожиданно соскользнул на сближающее местоимение. — Запомни — никаких самостоятельных действий. Тем более — на крыше. Квартира 303 под моим личным наблюдением.

— Но… Я же хотела… Лампочка на пульте мигала сама и этот кот… — бормотала я, ошарашенная обеспокоенным тоном разведчика и возникшей связью интимного местоимения.

— Пойми, ты очень дорога мне, Дора, — Депардье притянул меня, заглядывая в глаза. Наши взгляды сомкнулись, образовав коридор — кратчайший путь от души к душе. Я полетела в его головокружительную глубину и даже не заметила, как прыжок в три оборота перешел в затяжной поцелуй.

— Мы не должны, — отстранила я слабыми ладонями тепло его мощной груди.

— Не должны, — скрипнув зубами, мой герой отпрянул, распахнул дверцу автомобиля. Я вышла в бензиновый сумрак гулкого подвала с лицом отыгравшей собственную смерть Дездемоны. Занавес упал над печальным финалом волнующей сцены.

Поднявшись в холл, я вернула ключи Бородавчатому, а на следующее утро, позвонив в Центральный сервис дома, оставила описание потерявшегося кота. Вскоре на крышу в сопровождении охранников проследовал худощавый пучеглазый господин, занимающийся на экране ТВ скандальными разоблачениями. Возвращаясь, он бережно баюкал утробно подвывающий сверток и ласково нашептывал: — Нашелся, невозвращенец. Кастрирую подлеца.

… - Виктор сказал, что будет хлопотать о премии для старательной консьержки. Поздравляю с отловом кота, мисс Кристель! — госпожа Блинова, хихикая до противности двусмысленно, профессионально развернулась у лифта, демонстрируя чрезвычайно дорогой костюм и полное пренебрежение к моей персоне. Неужели, все, что заставляло в эти дни так бешено колотиться мое вечно юное сердце — плод разыгравшегося воображения и печальное следствие глобального, неотвязного невезения?

7

Долгожданная роскошь лета обрушилась со всех сторон. Мир наполнился всеобщим праздничным ликованием, центром которого стал каждый. Вокруг меня вращалась головокружительная панорама: ласточки в звенящей вышине, пухлые облака, плывущие караванами, бабочки над пестрой клумбой, осыпанные белыми цветами кусты дикой розы, блестящие стекла окон, веселые лужи, множащие мое прозрачное, акварельное отражение. Да как не радоваться! Мой Депардье поцеловал меня! Он сказал, что я дорога ему! И не надо, не надо, пожалуйста, о жене, об отсутствии перспективы, благоразумии… Тсс!.. — нельзя убивать радость.

Я чувствовала себя именинницей, изящно вертясь в кресле Босс между компьютерным столом и стеклянной дверью в холл, где одетые в светлое господа квартировладельцы радушно приветствовали друг друга, словно в отеле южного курорта. Мои движения обрели кошачью грацию, а голос — манкость. Отдельные мужчины даже дарил мне букетики и все без исключения говорили комплименты.

Ой, как много я поняла, глядя на свое отражение в стекле и зеркалах! Я придвинула изящно очерченные помадой губы к зеркальцу пудреницы и чмокнула воздух: «Очаровашка!» А потом на одном дыхании настучала «проповедь» — «Серьезный разговор с тем, кто не любит себя»

«Как правило тех, кто не любит себя, не любит никто. Могут жалеть, сочувствовать, а любить… Любят других — уверенных, бодрых, несущих в себе ощущение надежности, перспективы.