Читаем без скачивания Маленький отель на Санторини - Юлия Валерьевна Набокова

Лимонно-желтый. Апельсиновый. Пылающий оранжевый для кульминации – когда солнце готовится нырнуть в море.

Мне хочется сохранить мой первый закат на Санторини, и я вытаскиваю телефон, чтобы сделать фото, но тот разрядился.

Солнце уже касается краешком моря, и я задерживаю дыхание. Еще несколько бесконечно прекрасных мгновений – и золотой шар ныряет в море. Откуда-то сверху доносятся аплодисменты. Я читала, что туристы так провожают закат на Санторини.

Небо продолжает менять краски. Розовый, лиловый, сиреневый, цикламеновый, как цветы на бабушкиной бугенвиллее, огненно-пурпурный… Наверное, такой закат, как сегодня, – подарок для художника. Если он хоть в десятой мере сможет передать эти волшебные краски, эту первозданную гармонию природы и покой, который витает в воздухе, то он уже очень талантлив.

Темный силуэт художника у мольберта маячит на фоне пылающего неба. Мне очень хочется подкрасться ближе и заглянуть ему за плечо, чтобы увидеть, что он рисует. Но я остаюсь в кресле, чтобы ему не мешать.

Мой первый закат на Санторини получился не одиноким. А забавным и даже романтичным. Интересно, что будет дальше?

Начинает смеркаться, но парень продолжает рисовать, торопясь закончить картину. Ветер становится все холодней, пробирается под мой плед, заставляя ежиться, а художнику ерошит волосы, но, увлеченный работой, тот этого не замечает.

Если продолжу сидеть на веранде, могу заболеть. К тому же мне все сильней хочется есть, ведь обед я пропустила.

– Слушай, – подаю голос я. – Мне надо уйти, соседи позвали меня в гости.

Художник оборачивается с изумлением, как будто напрочь забыл о моем существовании. Он полностью увлечен своей картиной.

– И что? – нетерпеливо спрашивает он, явно желая скорее вернуться к работе. На его щеке я замечаю розовую краску и ловлю себя на мысли, что мне хочется ее стереть. Что за наваждение такое! Он, конечно, красив, но не настолько, чтобы я совсем потеряла голову.

– Я ухожу, – повторяю я. Он мрачнеет, решив, что я прогоняю его, и я быстро добавляю: – Но ты оставайся, если тебе нужно закончить картину.

– Правда? – Он радостно сияет. – Спасибо.

Я киваю на прощание и направляюсь к двери.

– Ника! – окликает он. – Когда ты вернешься?

Его вопрос удивляет, и я выпаливаю:

– Это не твое дело.

С какой стати мне отчитываться перед незнакомцем? Я даже имени его не знаю! Он не представился, а я не спросила. Да и стоит ли? Вряд ли я увижу его снова.

– Может, оставишь ключи? Я закрою и занесу тебе, – предлагает он.

Этого еще не хватало! Вот будет пересудов у Янниса и его семьи!

– Обойдешься. Я сама закрою дверь на ключ. А ты, как зашел, так и выйди. Тебе же не впервые.

Я подмигиваю ему и выхожу. На губах расплывается довольная улыбка, когда я представляю, как художник будет лезть обратно через стену с мольбертом и треногой. «Жаль, что я не увижу его картину законченной», – думаю я, запирая дверь отеля на ключ. «Но еще больше жаль, что я не увижу его самого», – приходит внезапная мысль.

Глава 9

Я толкаю дверь рецепции и из запустения и тишины отеля попадаю на оживленную улицу, освещенную фонарями и полную туристов. От неожиданности останавливаюсь на пороге, глядя на людскую реку, которая течет по главной улочке – от мыса с мельницей, где удобнее всего любоваться на закат, в сторону автовокзала. Ледяной ветер подгоняет туристов в спину. Весело переговариваясь, они кутаются в ветровки и легкие пуховики. Кто-то наматывает на голову шарф. Я тоже плотнее запахиваю джинсовку и перебегаю на другую сторону – всего пара шагов, и я в таверне Янниса.

Столики заняты на треть – холодный ветер гонит людей с открытой террасы, поднимает в воздух бумажные салфетки. Из колонки на окне звучит жизнерадостная греческая музыка. Между столами снуют две молоденькие официантки в белых блузках и черных юбках. Я оглядываюсь и замечаю Янниса у одного из столиков – он ставит на стол графин с красным вином. Зову его, и он спешит ко мне.

– Я рано?

– Нет, – бурно возражает он. – Как раз вовремя. Идем. Девочки справятся. – Он с гордостью кивает на проходящую официантку, – это моя племянница, Аспасия. – А потом представляет ей меня: – А это Вероника, внучка Афины.

Черноокая девушка с греческим профилем окидывает меня любопытным взглядом, а Яннис проводит меня мимо столиков и открытых окон кухни, откуда долетают дразнящие ароматы мяса на гриле и греческих специй. В незаметную дверцу за углом мы входим в дом, из глубины которого доносятся оживленные голоса. Из небольшой прихожей мы попадаем в гостиную, где у стены высится темный комод, наподобие того, что я видела через окно в доме бабушки. Он накрыт вышитой салфеткой и тоже уставлен фотографиями семьи, еще одна большая фотография висит на стене. Но разглядеть их толком я не успеваю; сквозь раскрытые двери пустой гостиной Яннис выводит меня во внутренний дворик, где на свежем воздухе за накрытым столом сидит его семья.

– А вот и Вероника, – объявляет он, произнося мое имя все так же, с ударением на «о». Но я уже привыкла. Мне даже кажется, что Вероника (с ударением на «и») осталась в Москве, а сюда приехала уже другая я – наполовину гречанка, которой больше подходит это иностранное имя.

Люди за столом радостно галдят. Я обвожу их взглядом и приветствую:

– Калиспэра!

– Калиспэра! – восклицают они.

Голова идет кругом – сколько же их тут! Больше пятнадцати точно – взрослые, дети разных возрастов от малышей до подростков. С края стола поднимается миловидная блондинка лет тридцати, пухленькая и голубоглазая.

– Добро пожаловать, Вероника, – по-русски говорит она. – Я Ирина.

Я с интересом разглядываю жену Янниса. Она довольно симпатичная, славянского типа, и выделяется на фоне черноглазых и темноволосых родственников мужа.

– Не представляешь, как я рада встретить здесь того, кто говорит по-русски, – признаюсь я.

– А я-то как рада! Кстати, не удивляйся, что тебя не пригласили в дом. Греки большую часть жизни проводят на улице, – кутаясь в