Читаем без скачивания Мир, в котором тебя нет - Алексей Калугин

Возможно, все складывалось не так уж и плохо. Теперь, вместо того чтобы проделывать долгий путь в Меллению, Граису оставалось только дождаться прибытия в Халлат наместника. Беседа с ним может оказаться гораздо более полезной, чем встреча с Сирхом. Сирх — догматик, наместник же — человек, которого прежде всего беспокоят интересы империи. Граис же собирался предложить ему преобразования, которые укрепят его власть и успокоят волнения среди коренного населения Йера. Хотя, с другой стороны, существовала незначительная возможность того, что… Граис даже открыл глаза. Эта мысль пришла ему в голову только сейчас. Наверное, для этого нужно было вновь окунуться в атмосферу Йера, почувствовать себя одним из рядовых йеритов… Да, сейчас он понимал, что выступление его на стороне Сирха могло, вопреки ожиданиям Центра, привести не к мгновенному умиротворению Йера, а, напротив, к мощному всплеску волны негодования, за которой последует бунт, безжалостный и беспощадный. Кто бы мог подумать, что одни и те же слова, изрекаемые разными людьми, могут столь одинаково сильно и одновременно столь непохоже влиять на умонастроения народных масс…

От размышлений Граиса оторвал несильный толчок в бок. Справа, опираясь на локоть, к нему подобрался бородатый.

— Эй, ты чего притих? — негромко спросил йерит.

— Размышляю, — ответил ему Граис.

— Ну и как?

— Что «как»? — не понял Граис.

— Какие мысли в голову приходят?

— Разные, — неопределенно ответил Граис.

— Это хорошо, когда есть о чем подумать, — не стал настаивать на прямом ответе бородач. — Тебя за что взяли-то?

— На площади возле нового храма наказывали отступников, — сказал Граис. — Кидали в них тухлые овощи. Я усомнился в том, что их вина настолько велика, что заслуживает такого наказания.

— Даже так? — Бородач присвистнул и обернулся к остальным, как бы призывая их разделить свое удивление. — Ты что же, никогда прежде такого не видел?

— Я давно не был в Йере, — ответил Граис.

— И только из-за этого тебя в нашу камеру сунули? — подал голос йерит с грушеобразной головой.

— Судебный исполнитель сказал, что мое дело должен рассмотреть сам наместник, — сказал Граис.

— Все мы здесь ждем суда наместника, — сказал бородач. — Да только твоя выходка того не стоит. Тебя бы следовало привязать к столбу рядом с теми отступниками, за которых ты вступился, — и все дела. Такие вопросы не наместник решает, а ми-шалей.

— Больно ты скор, — раздался со стороны старческий, скрипучий голос. — Раз мечом помахал, так сразу возомнил себя героем. А я тебе скажу, порою слово может оказаться покрепче стали. Давно ты слышал в последний раз, чтобы кто-нибудь открыто выступил в защиту отступников? Или хоть слово сказал против учения Сирха?..

Бородач ничего не ответил.

— Вот то-то! — Споривший с ним приподнялся со своего места, и Граис смог рассмотреть лысого старика с запавшим ртом. — Почему, по-твоему, преследуют отступников? Да потому, что протест в сознании людей для империи страшнее, чем открытый бунт, который легко можно подавить силой оружия!.. Что, кстати, и случилось с тобой, Грудвар… Или нет?

— Так ты хотел поднять бунт против империи? — удивленно глянул на бородача, которого старик назвал Грудваром, Граис.

— Нет, — смущенно стал отнекиваться тот. — Какой там бунт… Так…

— Разбойник он, — громко произнес старик.

— А хоть и разбойник! — крикнул, повернувшись в его сторону, Грудвар. — Что с того? Я ведь не йеритов грабил! Мы со Слимом, — бородач кивнул в сторону сидевшего рядом с ним грушеголового, — пытались захватить караван с продовольствием, отправленный наместником в Кахим!

— Вдвоем? — изумился Граис.

— Десять нас было, — помрачнев, ответил Грудвар. — Остальных убили. Бариин только вчера умер от ран в этой камере…

— Что вам — за целый караван, что мне — за авоську с едой, — все приговор будет один, — хихикнул старик.

— Как это — за авоську с едой? — не понял Граис.

— А вот так, — развел руками старик. — Хотел отнести своему сыну поесть, а меня по дороге схватили и сюда вот приволокли.

— Начал рассказывать, так говори все до конца, — обращаясь к старику, сказал Грудвар.

— А мне скрывать нечего, — ответил старик. — Мой сын тоже из отступников. После того как его приятелей арестовали да на соленые земли выслали, он сам из Халлата ушел. Скрывался у пастухов, а я ему время от времени поесть относил.

— Так если твой сын просто отступник, почему же ты ждешь суда наместника? — снова удивился Граис.

— Кто-то из соседей донес, что сын его не у пастухов прячется, а к вольным ушел, — объяснил Граису приятель Грудвара Слим.

— К вольным? — все больше удивляясь, переспросил Граис.

О вольных упоминал вчера в разговоре с ним и Фирон. Однако в расширенной памяти ксеноса не содержалось никакой информации, хоть как-то связанной с понятием «вольные».

— Да, приятель, — похлопал Граиса по плечу Грудвар. — Видно, далеко от Йера ты странствовал. Вольные — это и есть те самые бунтовщики, про которых твердят на каждом углу. Мы с приятелями тоже собирались к ним податься, да только дорогу отыскать не сумели.

— Так, значит, открытое сопротивление империи уже существует? — обращаясь одновременно ко всем, находящимся в камере, спросил Граис.

Он все еще не мог прийти в себя от изумления. Неужели подобная информация могла пройти мимо внимания работающих на Тессе-3 наблюдателей?

— Да какое там сопротивление! — поморщился старик. — Прячутся в горах несколько групп по пятнадцать — двадцать человек. По большей части — беглецы с ониксовых копей, отступники да прочий сброд, объявленный в розыске.

— Полегче, старик, — одернул его Грудвар. — Этот «сброд», как ты его называешь, когда-нибудь освободит Йер от деспотии империи!

— Да? — саркастически усмехнулся старик. — И когда же, мил человек, это случится?

— Как только вольные накопят достаточно сил для решительного удара, — ответил Грудвар. Однако Граис заметил, что уверенности в его голосе значительно поубавилось.

— Так, значит, вольные пока еще не выступают открыто против империи? — спросил Граис у Грудвара.

— Порою нападают на караваны, — ответил тот. — На не большие отряды имперских солдат. Но главным образом собираются с силами.

— Они еще двести лет будут собираться, — ехидно заметил старик. — Откуда им взяться-то, силам этим? Для того чтобы воду собрать, и то бочки нужны.

— Ох, старик, — строго покачал головой Грудвар. — Договоришься ты… Нам ведь вместе на ониксовых копях кайлом махать…

— А ты меня не пугай! — бодро ответил Грудвару старик. — Я-то жизнь свою прожил! А вот тебе на ониксовых копях жить останется всего пару месяцев!

— Я слышал, что ониксовые копи были закрыты, — сказал Граис— Месторождение истощилось, и добыча камней сделалась дороже, чем даже невольничий труд.

— Снова открыли, — ответил Грудвар. — Начали копать глубже. Говорят, что теперь шахты доходят почти до самого огня земных недр. Поэтому и мрут там люди, как мигаты осенью.

— Пока есть империя, найдутся и бунтовщики вроде тебя, Грудвар, — снова усмехнулся старик, — которым не терпится в шахту забраться.

— Ну что ты с ним будешь делать? — обреченно посмотрел на Граиса бородач. — Так и балабонит весь день. Словно самого его завтра поутру домой отпустят.

— А может, и отпустят! — снова встрял в разговор неугомонный старик. — Вот вернется наместник, он с моим делом в момент разберется…

Речь его, грозившуюся затянуться, прервал сухой, надсадный кашель, раздавшийся с кучи соломы, лежащей возле дальней от двери стены, прямо под узкой, выходящей на тюремный двор щелью. Человек кашлял мучительно и долго, взахлеб, не останавливаясь.

— Снова у Митея приступ, — тяжело вздохнул Грудвар.

Старик, подавшись в сторону больного, пытался как-то облегчить его страдания. Но, как мог заметить Граис, все его действия сводились только к уговорам и попыткам удержать руки страдальца, которыми тот рвал у себя на груди рубашку.

Вскочив на ноги, Граис подошел к старику и опустился на колени возле несчастного Митея.

Больной, казалось, был в беспамятстве. Голова его, с закатившимися глубоко под веки глазами, была запрокинута назад. Из угла рта стекала слюна. На впалых щеках горели алые болезненные пятна.

Граис приложил руки ладонями к узкой, впалой груди несчастного. Затем быстро надавил пальцами несколько активных точек на шее. Больной затих, тяжело, надсадно дыша.

— У него астма, — сказал Граис. — Следующий приступ он может не пережить. Ему нужен свежий воздух.

— Где ж его взять? — проворчал старик.

— Тогда дайте воды, — потребовал Граис.

— Нет воды, — ответил подошедший к ним Грудвар. — Воду дают только по полкружки утром и вечером.