Читаем без скачивания Монте Верита - Дафна дю Морье

Я оглядел себя — свою куртку, рубашку, бриджи, свои толстые носки и горные ботинки — все это мне вдруг опротивело. Моя одежда показалась саваном, покрывающим мертвое тело. Спешно я сдернул с себя все и швырнул во двор подо мной. Я остался на солнце совершенно нагим, не чувствуя ни стеснения, ни стыда, мне было безразлично, как я выглядел со стороны. Я знал лишь, что жажду освободиться от оков того мира, а моя одежда, казалось, выражала мою прежнюю сущность. Мне мешали вещи из обычного мира, напоминая, каким я был прежде.

Мы поднялись по ступенькам на вершину. Перед нами раскинулся целый мир, ясный и безоблачный: уходящие в бесконечность другие пики, меньше чем наш, а внизу, в дымке, — совсем нам безразличные, неподвижные зеленые долины и сонные городки. Я заметил, что двойная вершина Монте Вериты разделена глубокой расселиной, узкой, но непроходимой. С трепетом и благоговением я понял, что глаза не охватят всей ее глубины. Голубые ледяные стены уходили вниз, без единой трещины, в бездну, скрытую в сердце горы. Свет солнца, заливающий в полдень вершину, не достиг бы ее дна, не прошел бы туда и луч полной Луны. Расселина была как чаша, зажатая ладонями пиков вершины.

Кто-то стоял там, на самом краю бездны, одетый в белое с ног до головы.

Хотя я не мог разглядеть лица, скрытого белым капюшоном, высокая прямая фигура с откинутой головой и распростертыми руками внезапно взволновала меня. Я узнал Анну. Никто другой не мог бы так стоять. Я забыл Виктора, его просьбу, забыл, где нахожусь и сколько лет мы не виделись. Я знал только, что она здесь, помнил, как красиво ее лицо, какой она несет покой, слышал ее тихий голос: «Мы стремимся к одному и тому же». Я любил ее всегда.

Они повстречались с Виктором, и Анна выбрала его, вышла за него замуж.

Но брачные узы мало что значили для нас. Мы поняли, как близки наши души в тот самый миг, когда Виктор познакомил нас в клубе, и наши сердца всегда стремились друг к другу, несмотря на все преграды и годы разлуки.

Я совершил ошибку, позволив ей искать свою вершину одной. Если бы я пошел в горы, как они тогда просили в книжном магазине, я бы понял, что творилось у нее на душе. Я бы тоже был очарован горами, не заснул бы в лачуге как Виктор, а пошел бы с ней и не было бы впустую проведенных лет.

Эти годы были бы наши: мои и Анны, мы остались бы вместе здесь, на вершине, вдали от мира.

Я снова взглянул на стоящих рядом со мной, до боли завидуя и лишь смутно догадываясь, какой восторг любви они способны испытывать. Их молчание не было обетом, приговаривающим к мраку. Это был покой, который им подарила гора, приведя в гармонию их умы. Не было смысла говорить: все объясняла улыбка, взгляд и, никогда не замирающий, торжествующий смех, льющийся из глубин сердца. Это был не закрытый, мрачный, замогильный, отрицающий все порывы души орден. Здесь жизнь была полной, требовательной, насыщенной.

Здесь теплота солнца, вливаясь в жилы, становилась кровью и плотью; морозный воздух, очищая легкие и тело, приносил силу, подобную той, что испытал я, когда пальцы мальчика коснулись моего сердца.

Вмиг все ценности изменились для меня. Тот, кто забирался на гору, кто испытывал страх, волновался, сердился совсем недавно, уже, казалось, не существовал. Я, седовласый, пожилой человек, выглядел бы в глазах мира безумцем, шутом. Я, голый, стоял на вершине Монте Вериты и поднимал руки к Солнцу. Оно было уже высоко и освещало нас, обжигая кожу, доставляя мне и радость и боль. И жар его проникал в сердце и легкие.

Я смотрел на Анну, любил ее с такой силой, что невольно громко позвал: «Анна! Анна!» И она знала, что я здесь — она подала мне знак, подняв руку.

Все смеялись со мной, все меня понимали. Потом из толпы вышла девушка с длинными распущенными волосами. На ней было простое деревенское платье, чулки и башмаки. Сначала я подумал, что она сложила руки для молитвы, но оказалось, что она их прижала к сердцу.

Она подошла к краю провала, где стояла Анна. Прошлой ночью при Луне меня охватил бы страх, но не теперь, когда я был принят и стал одним из них.

На секунду солнечный луч коснулся кратера, и голубой лед засветился. В едином порыве мы встали на колени, обратив лица к солнцу, и я услышал славящий гимн. Так человек молился в самом начале мира, и так он будет молиться в конце, — подумал я. Здесь нет вероученья, нет спасителя, нет божества. Только Солнце, дающее тепло и жизнь. Так было всегда от начала века.

Солнечный луч исчез, и девушка поднялась на ноги. Сбросила башмаки, носки и платье, а Анна обрезала ножом ее волосы. Девушка стояла перед ней, прижав руки к сердцу.

Теперь она свободна, — подумал я, — она уже не вернется в долину.

Родители и жених оплачут ее и никогда не узнают, что нашла она на Монте Верите. В долине были бы праздники, танцы на свадьбе, суматоха короткой любви и однообразная замужняя жизнь: забота о доме и детях, беспокойство, раздражение, неприятности и старение с каждым днем. Здесь она избавлена от этого. То, что ощутит она здесь однажды, уже никогда не забудется. Жизнь жестока, потому что жестока и не знает жалости сама природа. Но она еще в долине стремилась к этому и за этим пришла сюда. Теперь она узнает обо всем, о чем раньше не подозревала и что не смогла бы постигнуть в том мире внизу.

Страсть, радость и смех, теплота Солнца и притяжение Луны, любовь без волнений, сон без пробуждений от грез. Поэтому люди в долине ненавидят все это. Они боятся Монте Вериты. На вершине есть то, чем они не владеют. И они злятся, завидуют, они несчастны.

Анна отвернулась. Девушка, сбросив деревенскую одежду вместе с прошлой жизнью, казалось, лишилась и своего пола. Она подошла к другим. Лицо ее светилось, и я знал, что теперь для нее ничего не имело значения.

Они спустились во двор, оставив меня одного на вершине, и я почувствовал себя отверженным у ворот рая. Мой звездный час наступил и прошел. Они были отсюда, а я — посторонний, из мира внизу.

Я снова оделся — здравый смысл вернулся ко мне — и вспомнил, зачем пришел на вершину. Я спустился во двор, но, глянув вверх, заметил, что Анна ждет меня на башне.

Остальные посторонились у стены, давая мне пройти. Я видел, что Анна одна среди них носит белую длинную накидку и капюшон. Высокая башня имела открытую площадку. Очень знакомо, как бывало в кресле у камина в холле, Анна устроилась на верхней ступеньке, оперевшись локтем о колено. Вот и вернулось прошлое, тот день, двадцать шесть лет назад, и мы вновь были одни, как тогда, в помещичьем доме в Шропшире, и Анна принесла в мою душу мир. Я хотел опуститься у ее ног, взять за руку, но вместо этого просто стоял у стены.

— Ну вот ты, наконец, и нашел свою гору, — произнесла она. — Долго же тебе пришлось искать.