Читаем без скачивания Бастард фон Нарбэ - Наталья Игнатова

— Я вижу, Эффинд успел просветить тебя относительно моей персоны, — Лукас, поморщившись, встал из кресла. — А он не сказал тебе, случайно, что я не герой? К БД-пилоту никто и пальцем не прикоснётся, опасаясь его повредить… я сам, когда мы угоняли «Хикари», ударил Боба, только потому, что не сообразил насчёт имплантантов.

Он пошёл к выходу из рубки. Возле люка остановился, дожидаясь пока Луиза соизволит встать из кресла и покинуть святая святых корабля. Только потом направился в медотсек. Да, привычный маршрут. Хочется верить, что хирургический корректор не получил в бою необратимых повреждений. А то придётся его преподобию лечиться заново.

На «Хикари» две каюты из четырех были оборудованы душевыми, не ионными, а настоящими — с водой. И Луиза долго стояла под горячими струями, смывая усталость и напряжение. Возбуждение боя давно прошло, злость и недоумение тоже отступили, сейчас было просто… неприятно. Слабость такая, мышцы как будто подрагивают, и под ложечкой сосёт. После драки всегда так. Но редко когда на душе бывает настолько паскудно. Луиза не могла понять, за что же ей стыдно. За то, что сделал Лукас? Или за то, что сказала Лукасу она сама?

Мысль насчёт героя и не-героя она додумала уже в кают-компании, в одиночестве сидя за накрытым к ужину столом.

Три прибора… Чувствуешь себя дурой, когда стол перед тобой накрыт на троих, а ты — одна. Боба пальцем не тронут, так оно и есть. Живой, он стоит денег. А Лукас стоит денег даже мёртвый. Но за него живого заплатят гораздо больше. Тут они с Бобом похожи. Только живой рыцарь, оказавшись в руках пиратов, позавидует мёртвым. Особенно, если этот рыцарь — Мартин Лилль… Лукас фон Нарбэ. Он не герой, это уж точно. Не герой, и не безумец, он кажется и тем и другим, хитрожопая бестия, и он выскользнул из безнадёжной ситуации, как намыленный, сохранив жизнь всему своему экипажу. Кто после этого скажет, что он поступил неправильно?

Луиза помотала головой: да гребись оно конём! Столько подряд думать — занятие для священников, а не для майоров мирской пехоты.

Она уже начала есть, когда снова почувствовала этот запах… Противный, хоть и едва уловимый… как будто попахивает тухлятиной. То ли глюки второй день, то ли в кладовой что-то подпортилось. Надо будет сегодня же проверить, как там припасы.

Монастырь «Симон де Монфор» выходил на связь регулярно: он уже шёл через «подвал» навстречу «Хикари», и нужно было сверять координаты, на тот случай, если возникнет необходимость корректировать курс. Отец Александр тоже не оставлял Лукаса надолго, нисколько не беспокоясь о том, что «Святому Зигфриду» барражирующему обычное пространство, ежедневные сеансы связи с «подвалом» влетали в изрядные деньги. Если бы не деловые переговоры с братьями на «Монфоре», если бы не вдумчивые беседы с настоятелем, если бы не «Хикари» — Господи, спасибо за то, что она есть! — Лукас, наверное, рехнулся бы за долгие девять недель. Уже хорошо, что девять, а не двенадцать, как предполагалось вначале, когда он ещё не знал, что «Симон де Монфор» пойдёт встречать его.

— Не понимаю, почему я всё ещё могу ходить? — говорила Луиза.

Плоть на её бёдрах, там, куда пришлись выстрелы из излучателя, уже сгнила и отваливалась кусками. Но жилы тление пока не затронуло, и, вопреки всем законам анатомии, ноги слушались Луизу по-прежнему. Больно ей тоже не было. Лукас, делая перевязки, заливая страшные раны антибиотиками, стискивал зубы, чувствуя эту несуществующую боль. А Луиза только улыбалась:

— Да ладно тебе, преподобный! Говорю же, ничего не чувствую. Слушай, а если это прижечь, может быть, оно перестанет?

В голосе сквозь насмешку — ужас и отчаянная надежда маленькой девочки на взрослого. На того, кто обещал защищать. А что он может, взрослый, кроме как накладывать повязки, да молиться о том, чтобы Господь избавил свою дочь от пытки?

Что же с ней происходит? Что, Боже мой?! И почему? Чем она виновата, чем заслужила муки Эхес Ур при жизни?

Запах гниения пропитал, казалось, весь корабль, даже погружаясь в унтэн-сферу, Лукас чувствовал, как зловоние стекает по перламутру силовых полей. Он старался не оставлять Луизу в одиночестве. Но, в отличие от неё, не мог обходиться без сна. И однажды, проснувшись от очередного кошмара, не обнаружил Луизу в каюте.

Она была на камбузе. Сидела на палубе, привалившись спиной к переборке, и горько плакала. Рядом остывала чёрная от жара металлическая лопаточка. Луиза попыталась прижечь свои раны.

Через десять часов, каждая минута которых была как мучительная вечность, плоть сползла с её ног от бёдер до ступнёй, остались только скользкие ошмётки на костях.

— Идиотка! — рычал Лукас, обматывая эти мокрые кости целыми метрами церапласта, — кретинка! Имей хоть каплю терпения, дура! Уже через несколько дней мы будем на «Монфоре», какого хрена ты делаешь всё, чтобы осложнить работу медикам?!

— Не знаю я! — отругивалась Луиза, — не ори на меня! Я болею, у меня крыша едет, мне, мать твою, нужен уход и забота, а не матюги, тебе ясно?!

Куда уж яснее? Её нужно было обругать, чтобы сказка про медиков оказалась достаточно убедительной. Иногда, нет иного способа укрепить гаснущую веру, кроме крепкого слова, сказанного с правильными интонациями. Сам Лукас в помощь врачей уже не верил. И наорать на него было, к сожалению, некому. Отец Александр, честно сказал, что орден Шуйцы не может сообщить ничего утешительного по поводу его докладов.

— Мне очень жаль, мальчик мой… Я прибуду в монастырь «Монфор», как только смогу. Кого из братьев мне отправить туда немедленно? Кого ты хотел бы видеть?

— Джереми, — вырвалось у Лукаса. Как будто настоятель мог совершить чудо. — Никого, авва, — добавил он поспешно, — думаю, у братьев предостаточно других дел.

Получилось довольно грубо, но отец всё понял правильно.

И это тоже было несправедливо, это бесило, заставляло злиться на самого себя. Вокруг него, Лукаса фон Нарбэ, выплясывают всем орденом, ищут слова утешения, пытаются помочь, чем только можно. А беда стряслась не с ним — с Луизой! И Луиза живёт наедине со своим кошмаром, потому что от Лукаса нет никакой пользы, всё, что он может, это ежедневно, ежечасно врать ей, уверяя себя, что эта ложь во благо.

…— Благо не есть добро, — сказала Луиза. — Благо — есть польза, так, Лукас?

— Да, — он менял залитые вонючей слизью простыни. Разложение поднималось всё выше, уже задеты были внутренние органы, и Лукас боялся представить, что именно превратилось в розово-серые сгустки, отделившиеся от тела Луизы за последний час. — Да, благо не есть добро. И Бог — есть благо, если ты об этом.

— Я об этом. Благо может быть как добром, так и злом, людям не дано судить об этом. Дьявол — правая сторона бога. В правой руке обычно держат оружие, правой рукой убивают. Ты — рыцарь ордена Десницы, значит, ты — рыцарь дьявола?

— Можно сказать и так.

— А слева — сердце. Всё, что есть доброго исходит от сердца. Поэтому монахи ордена Шуйцы лечат, а рыцари Десницы убивают.

— Всё правильно, — Лукас застелил койку свежим бельём, в который раз пожалев о том, что в медотсеке не нашлось ничего вроде взрослых подгузников. Луизе было бы гораздо комфортнее… Господи, за что караешь?! Он поднял её, лёгкую-лёгкую, на руки и перенёс на постель. — К чему ты ведёшь?

— К тому, что слева больше бога, чем справа. И монахи Шуйцы наверняка смогут мне помочь, даже когда дело зашло так далеко. Бог ведь любит их больше, чем вас, правда?

— Если Он вообще, кого-то любит, то, без сомнения, орден Шуйцы на первом месте, — улыбнулся Лукас. — Сразу после них проповедники из Наставляющих Скрижалей, а мы с отцами-церцетариями делим почётное последнее место после всех других орденов. Даже самых маленьких и незаметных.

— Сколько их всего?

— Орденов? Тысяча сто.

— Так много…

— Работы хватает для всех.

— Лукас.

— Да?

— Если вдруг, что-то пойдёт не так, ну, мало ли, меня не вылечат или ещё что, ты убьёшь Радуна?

— Я убью его, даже если ты будешь просить для него пощады.

— Не буду, — хмуро сказала Луиза, — когда поправлюсь, я ему глаз на жопу натяну.

«Симон де Монфор» наплывал медленно, постепенно заполняя собой обзорные экраны. Сегодня Лукас не ограничился унтэн-сферой, позволяющей ему получать информацию напрямую с рецепторов «Хикари». Он включил для Луизы все мониторы, и теперь казалось, что лишь прозрачный тонкий колпак отделяет людей от космоса.

— Это круче, чем в кино, — сообщила Луиза. — Я имею в виду, монастырь. Он гораздо больше, чем я думала. Как планета!

– Шутишь? Всего шестьдесят километров в окружности, с планетой даже сравнивать нельзя.

— Всего! Вы, я гляжу, зажрались у себя в ордене.