Читаем без скачивания Подвиг (Приложение к журналу "Сельская молодежь"), т.6, 1985 г. - Душан Калич

Железный Мюллер не выносил чрезмерных запахов ни мужской, ни женской косметики, а теперь, уставший и запыхавшийся, вынужден был полной грудью вдыхать два совсем различных сильных запаха: хвойного одеколона и пота, исходившие от собственного тела. Он стоял по стойке «смирно» и старался ничем не показать, что ему после обильного завтрака эти запахи неприятны. Он сдерживался, однако не был уверен, что эта парочка не заметит его состояния, если намеревается и дальше задерживать его. А они, похоже, не торопились. По выражению их лиц, раскрасневшихся после купания, было видно, что в своей праздности они совершенно не ожидали его появления. Он решил напомнить, что явился по долгу службы. Щелкнув каблуками, резко мотнул головой в сторону Шмидта и четко произнес:

— Герр гауптшарфюрер!

Шмидт выпрямился в кресле и посмотрел на него с таким выражением, что Мюллер тут же забыл о переживаниях, вызванных раздражавшими его запахами. Шмидт умел — а это был тот самый случай — из состояния романтической задумчивости в один миг перейти к холодному бешенству крутого эсэсовского начальника, один вид которого внушал страх даже такому, каким был он, Железный Мюллер. Когда это случалось, никто из его подчиненных, даже из подопечных, даже из тех, к кому он был благосклонен, не мог рассчитывать ни на какие поблажки. Зная, что Мюллеру хорошо известен его изменчивый нрав, Шмидт постарался высказать свое неудовольствие.

Мюллер незаметно перевел дыхание, сглотнул слюну, жалея, что вместе с ней не мог проглотить вырвавшиеся у него слова, и почувствовал, как вдруг весь похолодел.

Шмидт расстреливал его взглядом и не позволял отвести глаза. Мюллер знал, что это значит, и с опаской ждал вспышки ярости, которая для многих подчиненных Шмидта кончалась трагично. По правде сказать, некоторых вещей бояться уже не приходилось: он имел в виду Восточный фронт со страшными русскими зимами, штрафные батальоны и концентрационные лагеря. Ничего этого уже не осталось, и здесь он мог быть спокоен, и все-таки его не отпускал страх перед ощетинившимся Шмидтом. Оба были ветеранами СС, присягнувшими на слепое повиновение, никогда не забывавшие «ночь длинных ножей», фюрера и судьбу тех, кто попытался ослушаться главарей СС. Он знал, что Шмидт в подобном состоянии готов обнажить свой «длинный нож».

Шмидт помолчал еще какое-то время, нервозно постукивая пальцами по подлокотникам кресла, и заговорил голосом, от которого Мюллер вновь внутренне напрягся.

— Слушаю вас, унтершарфюрер Мюллер, — сказал он, и глаза его сверкнули.

Мюллер вытянулся еще больше, стараясь убрать выпирающий живот, и попытался четко отрапортовать. Однако голос подвел его — поперхнувшись, он как-то сипло произнес:

— Герр гауптшарфюрер, унтершарфюрер Франц Мюллер докладывает: ваше приказание выполнено!

Шмидт не скрыл своего изумления, да и доктор Краус посмотрел на Мюллера с удивлением. Это позволило Мюллеру передохнуть — на губах Шмидта он заметил намек на улыбку, ничуть его не смутившую, — его нелепое поведение привело начальство в хорошее расположение духа.

— Я ничего не понял, Мюллер, и не думаю, что доктору удалось тебя понять, — сказал Шмидт и, взглянув на доктора Крауса, позволил своим сжатым губам растянуться в улыбку и добавил: — Не правда ли, доктор?! Мне показалось, что у него в брюхе шипит гусак... Повтори, Мюллер!

Теперь Мюллер покраснел уже от стыда, но постарался собраться. Наклонив голову, тихонько прокашлялся.

— Герр гауптшарфюрер! — произнес он громко и раздельно. И, вслушиваясь в звук своего голоса, выпалил четко и быстро, точно из автомата: — Унтершарфюрер Франц Мюллер докладывает: приказ выполнен. Унтершарфюрер медицинской службы Фреди Хольцман переведен в «зондеркоманду»!

Шмидт снова посмотрел на доктора Крауса и многозначительно поднял брови. Краус ответил ему кивком головы в знак признания, что был не прав, когда сомневался в Железном Мюллере. Шмидт встал с кресла, подошел к открытому окну и вернулся к Мюллеру.

— Эти парни на улице, похоже, подыхают от скуки и безделья. Расшевелите их, Мюллер, займите чем-нибудь. Вдолбите в их башки, что они выполняют специальное задание и должны быть готовы к серьезным делам. Вам ясно, Мюллер? Вы свободны...

— Минутку, унтершарфюрер... — заговорил доктор Краус, он встал и предложил Мюллеру сигарету из позолоченного портсигара. — Я бы хотел знать, как унтершарфюрер Хольцман встретил перевод... Вы понимаете меня, Мюллер? Молодой человек возражал? Не было ли для него это слишком больно?..

Мюллер смущенно посмотрел на Шмидта. Он не знал, как ответить, но поскольку на его лице не увидел ничего, кроме холода и равнодушия, попытался сам найти выход из положения:

— Герр доктор, унтершарфюрер Хольцман отправился в «зондеркоманду» без колебаний. Мы выполнили это самым лучшим образом. Я думаю, он остался доволен.

— Спасибо, Мюллер, я этого не забуду, — сказал Краус, удовлетворенный ответом, захлопнул портсигар и грациозным движением руки протянул его Мюллеру. — Возьмите это... Мой подарок ревностному унтершарфюреру...

Мюллер опять мельком взглянул на Шмидта, однако портсигар принял без особых раздумий.

— Хайль Гитлер! — воскликнул он и поднял руку в нацистском приветствии.

Мюллер стремительно вышел, но, закрыв за собой дверь, остановился. Он должен был перевести дух и хоть немного прийти в себя, прежде чем предстать перед своими солдатами. У него было такое чувство, будто он высвободился из капкана и обе ноги у него переломаны. Этот рапорт был для него самым тяжелым из всех, которые ему когда-либо приходилось отдавать Шмидту. Сказывался страх, оставшийся после расставания с Фреди. Он боялся как проницательности начальника, так и самого себя, своего неумения притворяться и искусно лгать. И надо же было, когда буря негодования Шмидта прошла стороной, доктору Краусу пристать к нему со своим вопросом. Стоило продолжить расспросы, наверняка бы он, Мюллер, запутался. Опустошенный и обессиленный, он постоял, тупо глядя на застывшего часового, ожидавшего момента, чтобы отдать ему честь, затем вздохнул полной грудью свежий и чистый воздух, пропитанный хвоей, и стал тяжело сходить по деревянным ступенькам.

Шмидт и доктор Краус больше не вспоминали про Железного Мюллера и даже не прокомментировали его рапорт о «переводе» унтер-офицера медицинской службы Фреди Хольцмана в «зондеркоманду». После ухода Мюллера Краус в изысканных выражениях поблагодарил Шмидта за то, что тот выбрал для такого дела столь надежного человека. При этом он не мог сдержать чувства облегчения, поскольку освободился от последнего сотрудника, чье пленение союзниками могло бы привести к нежелательным последствиям.

— Знаете, — сказал он Шмидту, — этот молодой человек, этот унтершарфюрер Хольцман, не имел случая детальнее познакомиться с опытами, проводившимися в моей лаборатории, и все-таки, как сказал рейхсфюрер Гиммлер... — Он, как бы извиняясь, улыбнулся, потому что заметил, как брови Шмидта недоуменно поднялись, и пошел одеваться.

После обеда они вышли побродить лесными тропками и по возвращении ненадолго задержались с эсэсовцами из своего сопровождения. Мюллер успел привести в порядок этих парней и, оставшись доволен произведенным на Шмидта эффектом, мог теперь спокойно закусить.

Шмидт опять сидел в удобном кресле и после кофе наслаждался ароматом и вкусом французского коньяка. Доктор Краус за столом просматривал какие-то бумаги, что-то отбирал в отдельные папки и изредка поглядывал на Шмидта. Он завидовал его умению в любых обстоятельствах владеть собой и ожидал услышать беззаботный храп. Вскоре, однако, он смог убедиться, что спокойствие это было напускным.

Отпив глоток коньяку, Шмидт спросил, не открывая глаз:

— Когда вы последний раз смотрели на глобус?

Удивленный его вопросом, Краус неопределенно усмехнулся.

— Я не шучу, доктор, — продолжал Шмидт, подливая себе коньяку. — Я спросил вас совершенно серьезно... Глобусы и карты не ваше дело. Этим занимаемся мы, солдаты... Может, лучше было бы спросить вас так: известно ли вам, как далеко отсюда до Аргентины?

Не скрывая своей растерянности, Краус облокотился на стол, скрестил кисти рук и сказал:

— Вы правы, Шмидт... Полагаю, я вас понял. Поэтому вы не должны спрашивать меня, задумывался ли я над тем, как мы доберемся до Аргентины. Сразу же отвечу вам — не задумывался...

Шмидт прервал его движением руки, однако заговорил, чуть помедлив. Он сделал это намеренно, ибо почувствовал, что ему удалось вызвать Крауса на разговор о вещах, в которых тот слабо разбирается, и уже наслаждался его некомпетентностью. «Однако, дорогой мой герр доктор, — думал он про себя, пряча злорадство под маской задумчивости, — это лишь начало!» Он решил, что ликовать будет потом, когда в полной мере отплатит Краусу за все утренние насмешки, забыть которые он не мог до сих пор. После доброго глотка коньяку он заговорил неторопливо и как бы скучающе: